И тогда... силач, сидевший напротив, встал и, схватившись за рукоятку меча, устремил грозный взгляд на Гиббо. Гиббо чуть не лишился рассудка. До сих пор он сидел на корточках внизу, но теперь вскочил и, протянув вперед обе руки, не помня себя, хотел броситься к карете. К сожалению, было темно, так что выражение его лица нельзя было разглядеть. Но обескровленное лицо Гиббо, нет, не лицо, а вся его фигура, как будто подтянутая в воздух какой-то невидимой силой, прорезав тьму, вдруг отчетливо встала у присутствующих перед глазами. По слову его светлости «зажечь», слуги бросили факелы, и, подожженная ими, ярко вспыхнула карета, в которой сидела дочь художника.
Пламя быстро охватило верх кареты. Лиловые кисти, которыми были увешаны ее края, заколыхались, как от ветра, снизу вырвались белые даже в темноте клубы дыма, искры посыпались таким дождем, словно не то занавеска, не то расшитые рукава одежды женщины, не то золотые украшения разом рассыпались и разлетелись кругом... Страшнее этого ничего не могло быть! А пламя, что, вытягивая огненные языки, обвивало кузов и полыхало до небес, как его описать? Казалось, точно упало само солнце и на землю хлынул небесный огонь. Но отец, Гиббо...
Он хотел было, не помня себя, броситься к карете, но в тот миг, когда вспыхнуло пламя, остановился и, вытянув вперед руки, впивающимся взглядом смотрел туда, не отрываясь, точно его притягивал дым, окутавший карету. Залитое светом морщинистое, безобразное лицо его было ясно видно все до кончика бороды. Широко раскрытые глаза, искривленные губы, судорожно подергивающиеся щеки,.. весь ужас, отчаяние, страх, попеременно овладевавшие душой Гиббо, были написаны на его лице. У вора перед казнью, у грешника с десятью грехами и пятью злодействами, представшего перед князьями преисподней, вряд ли даже у них может быть такое страдальческое лицо! И даже силач побледнел и со страхом смотрел на его светлость.
Но его светлость, кусая губы и только иногда зловеще посмеиваясь, не сводил глаз с кареты. А там... это запрокинутое лицо задыхающейся от дыма женщины, эти длинные спутанные волосы, охваченные пламенем, это красивое, затканное цветами вишни платье, которое на глазах у всех превращалось в огонь... О, что это был за ужас! В особенности в ту минуту, когда порыв ночного ветра отогнал дым и в расступившемся пламени, в алом, мерцающем золотой пылью зареве стало видно, как она, кусая повязку, которой ей завязали рот, бьется и извивается так, что чуть не лопаются цепи, о, в эту минуту у всех присутствовавших волосы стали дыбом, словно они собственными глазами видели муки ада!
И вот опять будто порыв ночного ветра пробе жал по верхушкам деревьев... Так, верно, подумали все. И едва этот звук пронесся по темноту небу, как вдруг что-то черное, не касаясь земли, не паря по воздуху, как падающий мяч, одной прямой чертой сорвалось с крыши дворца прямо в пылающую карету. И за обгоревшей дымящейся решеткой прижалось к откинутым плечам девушки и испустило резкий, как треск разрываемого шелка, протяжный, невыразимо жалобный крик... еще раз... и еще раз... Все, не помня себя, вскрикнули: на фоне пламени, поднявшегося стеной, прильнув к девушке, скорчилась привязанная, было, во дворце у реки обезьянка с кличкой Гиббо.
Но животное видно было одно лишь мгновение. Золотые искры снопом взметнулись к небу, и сразу же не только обезьянка, но и девушка скрылись в клубах черного дыма. Теперь в саду с оглушительным треском полыхала только горящая карета. Нет, может быть, верней будет сказано, не горящая карета, а огненный столб, взмывающий прямо в звездное небо.
Гиббо как будто окаменел перед этим огненным столбом... Но странная вещь: он, который до тех пор как будто переносил адскую пытку, стоял теперь, скрестив на груди руки, словно забыв о присутствии его светлости, с каким-то непередаваемым сияниемя бы сказал, сиянием самозабвенного восторга на морщинистом лице. Можно было подумать, что его глаза не видели, как в мучениях умирает его дочь. Красота алого пламени и мятущаяся в огне женская фигура беспредельно восхищали его сердце и поглотили его без остатка.
И взор его, когда он смотрел на смертные муки единственной своей дочери, был не просто светел. В эту минуту в Гиббо было таинственное, почти нечеловеческое величие, подобное величию разгневанного льва, каким он может присниться во сне. И даже бесчисленные ночные птицы, испуганные неожиданным пламенем и с криками носившиеся по воздуху, даже ониа может быть, это только казалосьне приближались к его помятой шапке. Пожалуй, даже глаза бездушных птиц видели это странное величие, окружавшее голову Гиббо золотым сиянием.
Даже птицы. И тем более все присутствующие, вплоть до слуг, затаив дыхание, дрожа всем телом, полные непонятной радости, смотрели, не отрываясь, на Гиббо, как на новоявленного будду. Пламя пылающей кареты, гремящее по всему поднебесью, и очарованный им окаменевший Гиббо... О, какое величие, какой восторг! И только одинего светлость наверху, на галерее, с неузнаваемо искаженным лицом, бледный, с пеной на губах, обеими руками вцепился в свои колени, покрытые лиловым шелком, и, как зверь с пересохшим горлом, задыхаясь, ловил ртом воздух...
О том, что в эту ночь его светлость во «Дворце Юты» сжег карету, как-то само собой стало известно повсюду, и пошли всякие слухи: прежде всего, почему его светлость сжег дочь Гиббо? Больше всего толковали, что это месть за отвергнутую любовь. Однако помышления его светлости клонились совсем к другому: он хотел проучить злобного художника, который ради своей картины готов был сжечь карету и убить человека.
А Гиббо, у которого прямо на глазах сгорела родная дочь, все же не оставил твердого, как камень, желания написать картину, напротив, это желание как-то даже окрепло в нем. Многие поносили его, называли злодеем с лицом человека и сердцем зверя, позабывшим ради картины отцовскую любовь. Отец настоятель тоже держался таких мыслей и, бывало, изволил говорить: «Сколь бы превосходен ни был он в искусстве и в умении своем, но если не понимает он законов пяти извечных отношений, быть ему в аду».
Через месяц ширма с картиной мук ада была наконец окончена. Гиббо сейчас же принес ее во дворец и почтительно поверг на суд его светлости. Как раз в это время отец настоятель был тут же, и, кинув взгляд на картину, он, конечно, был поражен страшной огненной бурей, бушевавшей в преисподней, изображенной на ширме. Раньше он все хмуро косился на Гиббо, но тут произнес: «Превосходно!» Его светлость усмехнулся, услыхав эти слова.
С тех пор никто, по крайней мере во дворце, уже не говорил о Гиббо ничего дурного. Может быть, потому, что, несмотря, на прежнюю ненависть, теперь всякий при взгляде на ширмы, подавленный странной мощью картины, как будто воочию видел перед собой величие муки огненного ада.
Но в это время Гиббо уже присоединился к тем, кого нет. Закончив картину на ширмах, он в следующую же ночь повесился на балке у себя в комнате. Вероятно, потеряв единственную дочь, он уже не в силах был больше жить. Тело его до сих пор лежит погребенным в земле там, где раньше был его дом. Впрочем, простой надгробный камень, на все эти долгие годы отданный во власть дождей и ветра, так оброс мхом, что никто и не знает, чья это могила.
Гиббо остался там, на Мертвой Земле, вместе с другими,произнес голос и смолк.
Голос умолк так же неожиданно, как и возник. Будто бы оборвалась невидимая связь.
Черепахи не заметили, как взлетели на космическом корабле «TURTLES» и пересекли межзвездное пространство.
Донателло прильнул к иллюминатору. Внизу расстилалась бескрайняя морская гладь.
Черепахи! Я вижу воду! Море!закричал он.
Лео тоже посмотрел в окно.
А я вижу землю, задумчиво произнес он. Затем взял в руки таинственную карту с изображением загадочного острова и сравнил очертания береговых линий. Масштаб один к десяти, заключил он после недолгой паузы, значит, перед нами Мертвая Земля! Итак, черепахи! Что бы ни случилось и как бы там ни было, если свыше нам велено оживить эту странную землю, то давайте начнем с того, что возьмемся крепко за лапы и споем все нашу любимую песню. А ты, Лео обратился к бутылке, прошу тебя, будь нам опорой и подмогой! Аминь, братва!
...Черепахи, дружно взяв друг друга за лапы, образовали плотное кольцо, открыли люк и, словно зеленый десант, выпрыгнули из корабля.
Над серым островом в блистающем бескрайнем море застыли слова их веселой песни:
Вслед за нами придут другие.
Будет больше у них терпенья,
Больше ловкости и упорства.
И земля устоять не сможет
Перед их красотой и силой.
А поддержкой им будет песня
Та, которую
Мы сложим!
Эй! Черепахи!
Эй! Не робей!
Вперед, черепахи! Вперед!
Возьмите старую черепичную крышу
Вскоре после полудня.
Рядом поставьте
Высокую липу,
Подрагивающую на ветру.
Поместите над ними, над крышей и липой,
Синее небо,
В белой купели облаков отмытое поутру.
И не вмешивайтесь.
Глядите на них.
Эй! Черепахи!
Эй! Не робей!
Вперед! Черепахи!
Вперед!
Бывает, что и дрозду
Становится холодно.
И тогда онвсего лишь птица,
Которая ждет тепла.
И тогда он простой бродяга,
Неприкаянный и несчастный.
Потому что без песни
Пространство
Бесстрастно.
Эй! Черепахи!
Эй! Не робей!
Вперед, Черепахи!
Вперед!
Эге-гей!
На этом стройная связь воспоминаний Донателло начинала теряться. Он снова огляделся вокруг. Теперь ему было совершенно ясно, что его окружали не призраки, а существа, похожие на огромных пауков.
«Если они подойдут ко мне, я с ними расправлюсь!»подумал он.
Первый паук приблизился. Он был небольшого размера с несколькими алыми пятнами на спине. Ступал он сначала правой, затем левой лапой, потом подтягивал задние.
Донателло нащупал в кармане заряженный пистолет и выстрелил. Паук только слегка пошатнулся и снова стал подбираться все ближе и ближе к Донателло. Но чудо! Он был не один! Рядом с ним словно из-под земли вырос точь-в-точь похожий на него еще один паук, разница была только в окраске. Будто отраженный в зеркале, двойник копировал каждое движение своего собрата. Донателло выстрелил еще дважды. Пауков стало четверо. Они приближались также медленно, замыкая собой кольцо вокруг Дона.
«Значит, от моих выстрелов они умножаются, подумал Донателло, что же делать?»
Он нащупал на груди меч и нервно сжал рукоятку.
«Эх, были бы рядом мои друзья!пронеслось у него в голове, и он машинально засвистел вполголоса мелодию их любимой песенки:
Эй! Черепахи!
Эй! Не робей! Вперед!
Черепахи! Вперед!
Эге-гей!
Но удар мечом наносить не пришлось.
При первых же звуках песни пауки исчезли, растворились, будто бы их не было. Донателло на миг растерялся. Но тут же к нему вернулась прежняя уверенность и сила, и он уже, громче и веселей запел:
Эй! Черепахи! Эй!
Не робей! Вперед!
Черепахи! Вперед!
Непривычно звучал живой голос над серой Мертвой Землей. Донателло, наконец, поднялся на ноги и пошел вдоль берега блистающего моря в надежде найти хоть какие-то останки своих друзей или космического корабля.
ОДИНОЧЕСТВО
На серой планете вокруг не было ни домов, ни живых деревьев, ни полей. Одна гладкая, тоскливо-ровная поверхность каменистого берега. Кое-где возвышались сухие стволы надломленных пальм, это говорило о том, что, возможно, когда-то, давно здесь была жизнь.
«Почему же сейчас здесь никого нет, кроме этих уродовпауков?»подумал Дон, насвистывая на ходу свою веселую песенку:
Вслед за нами придут другие.
Будет больше у них терпенья,
Больше ловкости и упорства.
И земля устоять не сможет
Перед их красотой и силой.
А поддержкой им будет песня
Та, которую
Мы сложили!
Эй! Черепахи!
Эй! Не робей!
Вперед! Черепахи!
Вперед!
Пройдя довольно большой отрезок пути вдоль берега, Донателло вслушался.
Он оказался совсем недалеко от огромной темной пещеры. Неподалеку шумела вода. Бурный водопад стекал на сухую каменистую почву, впитывался в нее, словно пытаясь оживить влагой эту безжизненную серую пустыню.
Донателло остановился. Отдышался. В волосы ему набилась грязь. Он, осторожно продираясь сквозь сухие кусты, достиг желанного водопада, но только тут понял, что с мытьем придется подождать.
Ну как он услышит чьи-нибудь внезапные шаги, плескаясь в воде? Как укроется в ручье или на открытом берегу?..
Донателло внимательно вслушался. Всмотрелся в темные провалы пещеры.
Возле нее копошилось племя огромных безобразных пауков. Это были человекообразные пауки. Со страху Донателло показалось, что это погоня. Но пауки только пошарили по опушке возле пещеры, наверно, собирали свои копья и стрелыи сразу поползли, бросились обратно, к сумрачным скалам, будто чего-то испугались...
Донателло успел рассмотреть, что они тащили на спинах огромный кокон, в котором шевелились какие-то существа. И тут он внезапно увидел, рассмотрел и узнал! Он узнал Лео! Окрашенный в красный цвет, точь-в-точь напоминающий пятна на паучьих спинах, качался, точно куколка, в коконе Лео! Но образ этого красного Лео никак не хотел сливаться в сознании Дона с прежним портретом друга.
День угасал; круглые серые пятна смещались по сухим стволам, бледный свет струился с неба. Со стороны пещеры не доносилось ни звука. Наконец, Донателло выбрался из кустов и стал пробираться к заслонявшим перешеек каменистого мыса непролазным зарослям. Очень осторожно он выглянул из-за веток и увидел, что Микки, окрашенный в коричневый цвет, сидит у входа в пещеру. За его спиной подымался густой столб дыма. И у Донателло защипало в ноздрях и потекли слюнки. Он утерся ладонью и впервые с утра почувствовал голод.
Паучье племя, наверно, смотрело, как капает и сгорает в огне сало. Смотрело, не отрывая глаз.
Кто-то еще, неопознаваемый, вырос рядом с коричневым Микки, дал ему что-то и снова исчез за спиной. Микки растопырил руки, заработал челюстями. Через миг на Микки надели такой же кокон, какой уже видел Донателло на выкрашенном красной краской Лео.
Донателло отполз осторожно за огромный камень, терзаемый горькими мыслями.
Он старался уговорить себя, что его оставят в покое, если даже увидят. Но несчастье, обрушившееся на Лео и Микки... Оно стояло над Мертвой Землей, над головой Дона, как туман. Раскрашенные человекообразные пауки ни перед чем не остановятся. И еще эта странная ниточка песни! Если спетьсмогут ли они все вместе исчезнуть? Или, наоборот, спев песню Донателло лишь выдаст себя и даст взять себя голыми руками? Ответа не было.
Он замер весь в серых сумрачных пятнах, придерживая сухую приподнятую ветку. И вдруг затрясся от ужаса и крикнул:
Нет! Нет! Не могу я их бросить! Оставить на съедение этим уродам! Это несчастье! Несчастье! О, Великий голос, голос того, кто отправил нас, черепашек Ниндзя, на эту страшную Землю, я, Донателло, не знаю, кому ты принадлежишь, если тыголос Всевышнего, то молю тебя, помоги моим друзьями, или научи меня, бестолкового, как спасти их!
Донателло плакал, утирая грязной лапой слезы.
Он вышел снова к берегу. Стал жадно всматриваться в бесконечную даль, словно ища ответа. Здесь он вдруг встретил двух малышей, самых настоящих человеческих малышей, только на спине у них были такие же алые пятна, как у пауков. Не имея понятия о своем виде, Донателло изумился, когда они с воплями бросились прочь.
Сумрачный серый свет скользил по сухим стволам надломленных пальм. Вот бухта. Неожиданно он увидел стоящий возле самого берега огромный корабль. Он казался заброшенным и необитаемым. Ни тени движения не заметил Донателло на огромном судне.
В нескольких шагах от него вырос словно из-под земли небольшой автомобиль «вилли», колеса его были спущены, а за рулем сидела фигура, раскачивающаяся в разные стороны от каждого дуновения ветра. Донателло, забыв об осторожности, бросился к «вилли».
Привет, друг! хлопнул он ладонью по плечу фигуру.
Хлопнул и отпрянул. На него смотрел пустыми глазницами труп.
Ветер качал его из стороны в сторону. Это был труп мужчины средних лет. На лице застыла неестественная улыбка. Точно у мужчины в момент смерти свело челюсти.
Донателло опустился в отчаянии на землю и закрыл лицо руками.
Всего бы лучше, не замечая подсказок давящей на сердце свинцовой тоски, положиться на здравый смысл, на остатки соображения. Но ум сопротивлялся.
«Значит, эти чудовищные пауки питаются живыми душами, заковывая души в коконы!пронеслось у него в голове, значит, это космические вампиры! Спасибо, моя древняя черепашья голова! Я могу теперь только тебе верить!»Донателло с облегчением выдохнул, точно нашел разгадку увиденного.
«Но неужели эти чудовища так сильны, что никто из попавших прежде нас на эту землю, не мог их одолеть? Как же я с ними справлюсь один? Космических вампиров можно только победить огромным пучком живой энергии! Хватит этой энергии, наверное, у одного только господа Бога! Ишь, мерзавцы, как они тут расплодились! Но что же делать?»мучительно думал Донателло.
«Здесь провести ночь? Нет, это невозможно. Возле этого выпотрошенного корабля, или вблизи улыбающегося трупа... у него мурашки пробежали по спине, их теперь не спасти... Лео, Микки, Раф! Их тоже не спасти...»
Донателло повернул и заковылял к кораблю.
ДУША
Повсюду был камень, нигде не росли деревья. Темные тени затопили берег, и Донателло мог идти прямо посередине, но вдруг разглядел что-то возле своих ног. Чье-то белое лицо... Потом он разглядел, что белое лицоэто голая кость, и прямо на него скалится свиной череп. Донателло медленно пошел посередине берега, вглядываясь в череп, который блистал, в точности как свежая монета, и будто цинично ухмылялся. Одинокий муравей копошился в пустой глазнице, других признаков жизни там не было. «Адни больше не меньше», подумал Донателло.
И вдруг...
Его проняла дрожь. Он стоял, обеими руками придерживая готовое выскочить из груди сердце, а череп был высоко, чуть не вровень с его лицом. Зубы скалились, и властно и без усилия пустые глазницы удерживали его взгляд. Да что же это такое?
Череп смотрел на Дона с таким видом, будто знал ответы на все вопросы, только не хотел сказать. Тошный страх и бешенство накатили на Дона. Он ударил эту пакость и она качнулась, вернулась на место, как игрушка, и не переставала ухмыляться ему в лицо. И он ударил еще, еще и заплакал от омерзения.
Потом он сосал разбитые кулаки, смотрел на голую палку, а череп, расколотый надвое, ухмылялся теперь уже огромной ухмылкой.
«ГиббоГиб-бо, послышался голос, исходящий от черепа, ядух покойного художника Гиб-бо... Хочешь, я расскажу тебе премилую историю, Донателло? Пожалуйста, выслушай меня, с тех пор, как я отлетел на эту Мертвую Землю, я ни с кем не мог поговорить... А только я знаю много чудесных историй, столько картин вижу... Послушай меня, Донателло, послушай...»
Я знаю твою историю!закричал Донателло, ее рассказывал нам с друзьями голос того, кто прислал нас на эту проклятую землю! ТыГиббо, тот самый негодяй, который не пожалел спалить свою собственную дочь и поделом теперь за это расплачиваешься! Не желаю слушать тебя!он схватился за рукоятку меча, но вдруг увидел, что весь берег усыпан черепами разной формы, цвета и величины. Отовсюду, со всех сторон доносились голоса, вздохи, стоны...
«Ну, точно, я попал в ад!»подумал Донателло и остановился.
Вокруг него мельтешили, копошились какие-то насекомые, ящерицы, хамелеоны. И все это шептало, все говорило, стонало.
Будь проклята, будь проклята трижды моя прошлая жизнь!ворчал огромный синеватый череп, много мне принесли мои сокровища, я был хозяином огромного предприятия и прибыл сюда с далекой северной планеты, где туман и холод! Сколько живых существ я поубивал своими побоями и насилием, сколько их жен, дочерей и сестер я купил! И вот! Теперь я обращен в голый череп, а душа моя вселилась в паука-вампира, который питается кровью живых душ, попадающих на эту Мертвую Землю. Лучше бы убил меня кто!
А мы были лучше, лучше, чем есть!кричали хором два или три розовых маленьких черепа, открывая и закрывая зубастые рты, но у нас не осталось детей... Мы сами не захотели их иметь. Мы захотели иметь все, кроме детей. Ах, если бы у нас были потомки, мы бы заботились о них, кормили бы их и поили, и черепа снова с лязгом захлопали, заскрежетали зубами.
А я всегда стремился сюда!донесся чей-то гнусавый голос.
А я хоть ни думал ни о чем, но причинял невольно зло!
Взгляни на меня!
Нет, на меня!
Посмотри на меня! Донателло!
Выслушай мой рассказ!
Посмотри, как я красива!лязгали зубами десятки черепов, усеявших мертвый берег.
Ты умрешь от неведения, жажды и голода! зашептал желтый череп, сломай один из моих зубов, там таится чистая, прозрачная как кристалл, что светится на лбу Будды, как лед, холодная вода...
Не стану пить мертвечину!не удержался Донателло и сжал рукоятку меча.
Выпей! Выпей! И ты найдешь кристалл Будды! Он поможет тебе! Донателло! Ты обретешь силу! Ты поможешь друзьям! Взгляни! Взгляни в мои глаза, Донателло! Взгляни! Я тебе не сделаю зла. Взгляни! От них нельзя оторваться. Таковы были они тогда, когда я была женщиной. Я любила песни и пляски, наряды, золото и самоцветы. И я имела их. И вот теперь от меня живые бегут, я страшнейший череп, и душа моя должна искать человеческой крови для царицы пауков Айхивор, кровожадной и бледной повелительницы. Нет крови в сердце паучихи Айхивори: бледная, как покойница, посиневшая, она требует все новых и новых живых душ. И твои друзья, Донателло, принесутся ей в жертву. Они уже спрятаны в огромный кокон и подвешены рядом с ужасной паучихой. Румянец зла, как зарево пожара, вспыхнет вскоре на бледных ее щеках. И страсть омрачит ей рассудок. Эта гнуснейшая пожирательница живых душКосмический вампир. Но я могу помочь тебе, Донателло! Вырви зуб из моей челюсти и испей воды! Ты найдешь кристалл Будды! Этот кристалл принесет всем нам освобождение! И тебе! И твоим друзьям! Смелей! Будь смелей, Донателло!гнусавил череп.
Шепот, стон и плач, сопровождаемый лязгом, треском, чавканьем, заполнили берег.
О Будда! К чему я питался мясом животных. Зачем я их убивал, чтобы жить? Зачем?
А я?
И я тоже! О Будда!
О Великий Милосердный Будда!
Спаси нас!
Преодолевая тошноту и отвращение, Донателло одним ударом меча выбил почерневший зуб из пасти черепа.
Немыслимый поток света, воздуха и влаги хлынул ему прямо в лицо. Донателло не успевал делать глотки, как вдруг чей-то ласковый голос пропел ему совсем рядом:
Жемчужины слез
Окропили атласное платье.
Юноша знатный
Злом за доброе мое платит.
Видно, не зря
Сестрица увещевала:
«Слишком доверчивой
Девушке быть не пристало...
Но лишь о нем
Думы мои девичьи
Как непростительно
Это его безразличье!
Раздался легкий шелест невидимых крыльев, чей-то девичий смех.
Не бойся, Донателло! Пойдем на корабль! Я провожу тебя! Все будет хорошо, ты увидишь!
И та же невидимая рука повела его прямо к палубе заброшенного судна.
В каждом из трюмов Донателло увидел еще несколько трупов. По всей вероятности, это были члены экипажа, на лице у каждого застыла та же благоговейная улыбка напряженного ожидания.
Все они искали кристалл Будды, чтобы обрести власть, но ни один не достиг цели!со смехом пролепетал нежный голосок невидимой спутницы.
Но почему?недоуменно спросил Дон.
Потому что... потому что не умели петь песен и каждый был занят только собой!и вновь Донателло услышал нежное пение своей черепашьей песни:
Эй, Черепахи! Эй
не робей! Вперед!
Черепахи! Вперед!
Для того, чтобы достать кристалл Будды, нужно много любви, Донателло! Очень много!со вздохом добавила его невидимая попутчица.
Но хватит ли у меня любви?спросил Донателло.
Послышался нежный вздох. Что-то горячее коснулось его лица. Он почувствовал пылкую нежность поцелуя.
Теперь хватит... прошептал голос.
НА КОРАБЛЕ
Донателло входил и выходил в разные двери. В каюте капитана он увидел лысого мужчину, вернее, то, что от него осталось, склонившегося над какой-то книгой.
Донателло осмотрелся по сторонам. Его окружало множество ящиков разной величины, вмонтированных в стены каюты. В каждом из них лежали какие-то бумаги с цифрами и иероглифами, лупы, циркули, какие-то электронные приборы.
Стоящий на столе магнитофон прокручивал одну и ту же запись какого-то разговора:
Низкий мужской голос, странно прищелкивая языком, говорил:
Я безмерно вас уважаю. Меня очень огорчит, если я буду вынужден принять крайние меры... Через паузу ему отвечал голос другого мужчины, вероятно, принадлежащий тому, кто остался сидеть за капитанским столиком, склонившись над развернутой книгой. Это был голос лысого капитана судна.
Вам поручено меня убить?
Если подозрения нашей разведки подтвердятся, отвечал его гость.
Какие именно?
Вас считают гениальнейшим ученым нашего времени.
Слышно было, как зашелестели страницы какой-то книги.
Капитан сказал:
Я человек и ничего более.
Наша космическая разведка держится другой точки зрения, ответил гость.
А что вы сами обо мне думаете?резко спросил капитан.
Я полагаю, что вы величайший ученый всех времен.
Повисла долгая пауза. Слышно было, как тикали бортовые часы.
А как же ваша космическая разведка напала на мой след?вдруг спросил капитан.
Благодаря мне. Я случайно прочел вашу книгу об основах новой физики. Сначала я счел ее ребячеством. Но потом пелена спала с моих глаз. Я встретился с гениальнейшим творением новейшей космической теории, я стал наводить справки об авторе... безуспешно. Тогда я поставил в известность нашу космическую разведку, и она напала на след.
Вы не были единственным читателем этого трудараздался чей-то третий голос.
Дверь в каюту капитана тихо защелкнулась. Слышны были чьи-то шаги.
Кто вы?спросил капитан.
Я тоже ученый, ответил мужской голос, и я тоже состою на службе в космической разведке. Но несколько иной. Меня звать Эппи.
В это время заговорил первый собеседник капитана.
Могу я попросить вас, Эппи, стать лицом к стене?
Ну конечно!
Послышался щелчок заряжаемого револьвера.
Поскольку мы оба, как мне кажется, хорошо владеем оружием, не лучше ли нам обойтись без дуэли, если вы, конечно, не против, сказал вдруг Эппи. Я охотно положу свой револьвер, а вы свой...
Договорились, раздалось в ответ.
Здесь и так полно трупов, вмешался капитан.
Как вас звать?спросил Эппи.
Эрнст, ответил мужчина.
Слышно было, как оружие положили в выдвижные ящики.
Много пошло вкривь и вкось, сказал Эппи. Ну хотя бы то, что произошло с одной из коричневых паучих сегодня после обеда. Она стала меня в чем-то подозревать... Наверное, в том, что я тоже ищу путь к кристаллу, и тем самым подписала свой смертный приговор. Очень неприятный случай. Он меня глубоко огорчает.
Понимаю, отозвался капитан.
Волявеликая вещь, сказал Эппи.
Само собой разумеется, произнес капитан.
Я не мог поступить иначе.
Конечно, конечно, пробормотал капитан.
Моя космическая миссиясекретнейшее поручение моей разведкибыла под угрозой. Давайте сядем.
Давайте сядем, тихо прошептал Эрнст. Послышался шум сдвигаемых стульев и кресел.
Насколько я понимаю, Эппи, вы хотите меня вынудить, начал капитан.
Помилуйте, капитан!закричал Эппи.
Вы хотите уговорить отправиться на вашу планету... Работаю на вас...
Мы тоже считаем вас величайшим ученым Вселенной. Но в данный момент давайте не будем об этом, ответил Эппи... а лучше поужинаем. Может быть, это прощальный ужин, кто знает, произнес он задумчиво. А у вас что, нет аппетита, Эрнст?
Внезапно появился, ответил Эрнст. По-видимому, он наливал себе что-то жидкое в тарелку. Раздался звук расставляемой посуды.
Выпьем?спросил Эппи.
Налейте, пожалуйста, ответил Эппи.
Приятного аппетита!сказал капитан.
Приятного аппетита!
Приятного аппетита!
Несколько минут из магнитофона слышалось дружное шлепанье ложек об тарелки, чмоканье и покашливание.
Мы выйдем из этого Мертвого Логова, только если будем действовать единодушно, сказал Эппи.
Я вовсе не хочу отсюда бежать, ответил капитан.
Но капитан... вздохнул Эрнст.
Я не вижу для этого никаких оснований. Напротив, я доволен своей судьбой.