Помню только, что за Уралом внизу, под крылом самолёта, потянулись грязновато-рыжие, замусоренные красным хворостом снега. Я успел сообразить, что это не хворост, а лес, зевнул, подумал лениво: «А прохладно будет в парусиновой куртке», и как провалился сквозь тонкий лёд, в темноту. Не помню, как объявили посадку, как приземлились не помню даже, сколько пассажиров было в самолёте и были ли они вообще.
Совершенно неожиданно оказался на борту вертолёта. Я сидел один за спиной у пилота, без сопровождающих, без попутчиков и, привалившись к окну, смотрел вниз, на тайгу и озёра. Снега здесь не было, лес стоял ярко-жёлтый, озёра (их было множество) синели неправдоподобно и радостно. Пилот в шлемофоне и кожаной куртке похож был на большую заводную игрушку. Он механически работал руками, лица его мне не было видно, ни разу он не обернулся в мою сторону.
Душа моя пела: целый вертолёт вёз меня одного! Наверно, я и действительно сверходаренный. Супервундеркинд! Сомнения грызли, конечно: какой я вундеркинд, если не помню даже признаков делимости на девять, а в шахматы играю хуже всех в классе?.. Но вертолётвот он, тут, настоящий, металлический, грохочущий, холодный, весь для меня одного!
Неожиданно пилот зашевелился и, не оглядываясь, показал мне рукой на окно. Я прислонился к толстому стеклу. Внизу были всё те же жёлтые лиственницы, рассыпанные по болотам и похожие на облезлых лисиц. Среди них голубели озёра. Одно из них было необычно круглое. Ну озеро, и что?
И тут сквозь голубую воду я увидел прямоугольные светло-серые корпуса.
Теннисный корт, бассейн, пальмы. Да, у бассейна, склонившись одна к другой, росло несколько пальм, я не мог ошибиться. Тут вертолёт, резко накренившисьтак, что я стукнулся лбом о стекло, пошёл на снижение, и поверхность озера стала выпуклой. Это был совершенно прозрачный купол! Я где-то читал, что города под куполом строить нельзя: парниковый эффект, температура наверху будет около ста градусов. Но вотпостроили же! Видела бы мама! Она всё повторяла в аэропорту, что я замёрзну, непременно замёрзну в палатках.
Какие палатки? Какие валенки? Тут пальмы растут у бассейна!
На самом верху купола темнел серый бетонный круг. Вертолёт завис над кругом, моторы взревели на прощанье. Мягкий толчок снизу. Сели. Я начал было суетиться, но пилот молча показал рукой наверх: нельзя, пока винт не остановится. И в самом деле, меня бы сдуло с купола, как пушинку. Наконец
тишина. Пилот повернулся ко мне (он чем-то был похож на Дроздова), протянул руку. Дверь кабины открылась, ворвался острый холодный ветер со льдинками. Я спустился вниз и нетвёрдо встал на бетонный круг. Растерянно посмотрел на вертолёт. Пилот медлил. Я оглянулся и в двух шагах увидел широкую каменную лестницу с алюминиевыми перилами (как уличный подземный переход), ведущую вниз. Я помахал пилоту рукой и начал спускаться. Внизу была круглая лифтовая площадка со стенами из голубого пластика. Горели лампы дневного света. Здесь было немного теплее, чем наверху. Что-то гудело: наверное, кондиционер. Я нажал кнопку и, уже входя в лифт, услышал, как над куполом взревели моторы вертолёта. Всё, приехали.
Внизу у лифта меня ждал Дроздов. Как он здесь оказался раньше меня, было уму непостижимо. Но я очень обрадовался, когда его увидел.
Ну, здравствуй, Андрей! сказал Дроздов. Поздравляю с прибытием.
Я огляделся. Зелёные газоны, прямые мощённые светлыми плитами дорожки.
Кусты, деревья, за деревьямисерые корпуса. Лёгкий тёплый ветерок. В воздухе монотонное жужжание. Купол над головой был прозрачен, как небо.
Что, нравится? спросил Дроздов.
Я кивнул.
Там общежитие. Твоя комната номер семь на втором этаже. Столоваяна первом. А этоучебный корпус, лаборатории, мастерские.
И в эту самую минуту купол над головой потемнел, набежали тучки, хлынул дождь. То есть дождя-то я не почувствовал, а только увидел, как по склонам купола заструились широкие потоки воды. С шорохом проползла широкая беззвучная молния, стекло купола ярко засветилось, потом потемнело. Землю под ногами сильно встряхнуло: должно быть, молния ударила неподалёку.
Вот так мы и живём, весело сказал Дроздов. Ну, ступай. Извини, что я с тобой на «ты» перешёл, у нас в школе так принято. Прими душ с дороги, хочешьв бассейне окунись. И обедать. Для тебя уже всё готово. Сегодня ты свободен. Осмотрись, познакомься с ребятами. Ну, а завтра с утра приступим к занятиям. Программа ясна?
Ясна.
Ну, пока.
И Дроздов скрылся за толстым столбом лифтовой шахты. Мимо пальм, увешанных кокосами (я впервые в жизни увидел, как растут настоящие кокосы), мимо сине-зелёного бассейна с вышкой я прошёл к двухэтажному корпусу общежития.
Никого по дороге не встретил. Вестибюль был просторный и светлый. По широкой гулкой лестнице я поднялся на второй этаж. Коридор был пуст. Все двенадцать дверейзакрыты, за дверьми тишина.
Моя комната оказалась в дальнем конце коридора. Я подошёл к гладкой лакированной двери и остановился. Стало страшновато. А назад-то как? Ну, поднимешься на лифте, выйдешь на верхнюю площадкуи что? Вниз по куполу на карачках? Чудеса, как сказала бы мама.
6
Комната моя была большая, светлая, с окном во всю переднюю стенку.
Журнальный столик, кресла, у окна письменный стол, у стены два шкафа, платяной и книжный. Книги все новёхонькие: Конан-Дойль, Дюма, Беляев, полные собрания сочинений. Читайне хочу. Телевизор в углу. Включилобычная московская сетка. Почему-то меня это успокоило. Подошёл к окну, отодвинул штору. Внизу бассейн, пальмы, за ними косая мутноватая поверхность купола, а дальше, как в тумане, тайга и озёра.
Вдруг по дорожке, усыпанной гравием, к бассейну пробежала девчонка в ярко-голубом купальнике. Судя по виду, класс седьмой-восьмой. Впрочем, кто его знает. Лихо нырнула, поплыла брассом. Так. Значит, здесь и девчонки есть. Жаль. Однако жевсё живая душа, а то и поговорить не с кем. Я поспешно разделся, побросал свои одёжки на кровать (она стояла в нише за занавеской), уверенно подошёл к деревянной стене, отодвинул скользящую, как в вагоне, дверь. За дверью была ванная, свет в ней включался автоматически.
Впрочем, меня это уже не удивило. Я быстренько ополоснулся, обмотался махровым полотенцем, висевшим здесь же, на крючке, осторожно подошёл к окну, выглянул. Девчонка всё ещё плавала. Я разлетелся было бежатьба, а плавок-то у меня и нету!
Огорчился. Подошёл к платяному шкафу. Думал, пустой, распахнул дверцыа он битком набит. Красивые синие униформы, одна шерстяная, другая вроде бы джинсовая, с нашивками. Рубашки, майки, всё, что нужно. И плавки, разумеется, тоже. Синтетические, красно-зелёные, точь-в-точь по мне.
Правильно Дроздов говорил, всё будет на месте.
Натянул я плавки и вприпрыжку помчался на улицу. Вниз по лестнице, через вестибюльи к бассейну. С ходу нырнулвода тёплая, солоноватая.
Вынырнулрядом девчачья голова в жёлтой резиновой шапочке. Черноглазая девчонка, лицо хулиганистое.
Во псих, напугал! сказала она. Головой небось ударился? С этого края мелко.
Ничего! бодро ответил я, хотя теменем приложился действительно.
Лёг на спину.
Здорово, а?
Девчонка уже отплыла, обернулась:
Что ты сказал?
Я говорю, здорово!
Ничего она не ответила, подплыла к лесенке, начала подниматься.
Э, постой, ты куда? крикнул я.
Быстренько, сажёнками помахал за ней. Схватился за поручни.
Тебя как зовут?
Думал, что ответит: «А тебе какое дело?» С девчонками это случается, находит на них иногда. Будто имяэто государственная тайна либо что-нибудь неприличное.
Нет, ничего.
Соня, ответила она, снимая шапочку.
Слушай, Соня, меня Андрей зовут. А остальные где?
Кто? спросила она недовольно.
Ну, ребята!
Да спят, наверно, либо лопают.
Она повернулась, явно собираясь уйти. Я подтянулся и схватил её за руку.
Оп-ля!
Соня быстро взглянула на меня, нахмурилась, и вдруг чёрные глаза её вспыхнули, и в плечо меня больно толкнуло. Я чуть не опрокинулся навзничь.
Взглянул на рукудва круглых волдыря быстро вспухали, белели на предплечье, а вокруг краснота.
Ни фига себе! пробормотал я.
А Соня молча повернулась и пошла к корпусу, не оглядываясь.
Я вылез из воды, сел на край бассейна и, ошалелый, принялся дуть на волдыри.
Жгло ужасно.
И ведь это она сделала, негодяйка, я понял!
Тут мне стало жутко. Если это обычный одарённый переросток, то что ж за дарования сидят сейчас молчком в остальных комнатах!
Купаться мне сразу расхотелось, обедатьтоже. Я посмотрел на купол, на столб лифта, уходящий кверху, к низким облакам, поднялся и побрёл в свою комнату.
В комнате мне стало совсем нехорошо. Не то чтобы рука болела, хотя и это было тоже, но просто тяжело на душе.
Я лёг на кровать, не переодеваясь, прямо в мокрых плавках (благо постель была застелена покрывалом), и стал думать. Руку жгло огнём, я даже всплакнул от боли. Но думать продолжал и в слезах.
Да тут и думать было нечего, всё и так ясно: я ПО ОШИБКЕ попал в школу для совершенно необыкновенно одарённых детей. Именно по ошибке, по недоразумению. Дроздов настойчиво допытывался в Москве, нет ли у меня какого-либо особого дарования. И, видимо, я «ввёл его в заблуждение» (как любит говорить Ольга Максимовна): он решил, что во мне что-то есть. А во мне ничего нет, ну ничегошеньки, и рано или поздно это обнаружится, мне на позор, а другим дарованиям на потеху.
Может быть, Дроздов решил, что я прирождённый гипнотизёр? Я перебрал в уме все мыслимые ситуации, когда эта способность у меня могла проявиться. Ну, положим, когда я долго глядел на маму исподтишка, она переставала вздыхать, поднимала голову и печально мне улыбалась. Но это не доказательство. Ещё, допустим, на уроках, когда я зажимал ладонями уши и смотрел на Ольгу Максимовну в упор, она меня к доске не вызывала. Но, с другой стороны, не помешало же это мне вчера получить двойку. Подумать только, это было ещё вчера!
Нет, не стоит себя утешать: ничего ТАКОГО за мной не водится. И выставят меня отсюда после первой же проверки. И я вернусь домой несолоно хлебавши.
То-то радости будет!
Тут в дверь постучали. Меня бросило в жар. Дроздов говорил, что до завтра меня беспокоить не станут. Значит, это не учителя. Может быть, из столовой?
Но что-то говорило мне, что это не так. Я и боялся своих товарищей, и в то же время хотел их увидеть.
Стук повторился, не сильный.
Я быстро вскочил, натянул вельветовые брюки, сел в кресло.
Войдите!
Вошла Соня. Она была в пёстром коротком платье с открытыми плечами, босиком.
В первый момент я её не узнал, она мне показалась взрослее.
Можно? Пряча руки за спиной, Соня виновато остановилась у двери. Прости, пожалуйста, я нечаянно.
Ничего, беспечно ответил я, покосившись на руку. Пустяковый волдырь.
Хуже бывало.
Соня подошла, с любопытством взглянула.
Ого! сказала она. Дотронулась пальцем до ожога. Сейчас смажем.
В руках у неё оказалась баночка с мазью.
У тебя тоже аптечка есть, но я решила, что ты ещё не освоился, потому и пришла.
А ты давно здесь? спросил я, подставляя ей руку.
Соня посмотрела на меня и ничего не ответила. Я предпочёл замять этот вопрос.
В каком ты классе? спросил я.
В шестом.
Переросток, обрадовался я. Значит, всё правильно.
И этому здесь тоже учат? я кивнул на ожог.
Зачем? Она пожала плечами. Это я сама. У меня другая специализация.
«Вот чёрт, подумал я, у неё две специализации, а у меня ни одной.
Выставят!» А вслух спросил:
Какая?
Быстро и осторожно смазывая мне ожог. Соня усмехнулась.
«Вот чёрт, передразнила она, у неё две, а у меня ни одной. Выставят!»
Я покраснел.
Ну и что? Выставят так выставят, плакать не буду. Поеду в Сургут, это недалеко, и на работу устроюсь.
Да не бойся, снисходительно сказала Соня, не выставят. Найдут и у тебя что-нибудь. Раз сюда привезлизначит, найдут.
А что, у тебя здесь нашли?
Ну как тебе сказать Соня кончила обрабатывать мой ожог, села на соседнее кресло. Прослушивать немножко я и раньше умела. Мачехе своей жёлтую жизнь устроила. Она меня колдуньей считала, в церковь даже ходить начала. Чуть задумаетсяа я вслух. Она отцу и говорит: или я, или эта ведьма. Так я сюда и попала. Правда, дело не сразу пошло. Целый месяц на автогенке сидела
На автогенке?
Ну да. На аутогенной тренировке, так это здесь называется. Сейчас я на эту автогенку и не хожу: Дроздов освободил. Дома сама занимаюсь.
В жизни я не слыхал ничего об этой самой автогенке.
Поэтому я посмотрел на Соню с уважением:
Чего тебе заниматься, когда ты уже научилась?
Какое научилась! Соня засмеялась. Тебя прослушиватьвсё равно что букварь читать по складам. А вот ты попробуй прослушай Дроздова.
Не можешь?
Глухая стена. Махонин Борька уверяет, что может, но, по-моему, врёт.
Погоди, а разве ты не можешь прослушать этого Махонина и доказать, что он врёт?
Соня посмотрела на меня удивлённо:
Так он же блокируется.
Как этоблокируется?
Да очень просто. И ты научишься. Запускаешь шумы: «У попа была собака, он её любил», а сам про другое думаешь.
Ну хорошо, расстроенно сказал я. Ты, Борька, явот уже трое. А всего сколько?
Не спеши. Всех увидишь.
Да двенадцатьпо комнатам.
Может, и двенадцать.
Я задумался.
А что, у вас здесь строго?
Соня нахмурилась:
В каком смысле строго?
Я не упустил случая:
Ты же мысли читать умеешь.
Много чести, насмешливо проговорила Соня. Очень надо мне тебя всё время прослушивать. Да ты и сам не понимаешь, о чём спрашиваешь.
Я обиделся:
Понимаю, почему же? Я хочу спросить, какие тут порядки. На каникулы отпускают?
Только приехали уже о каникулах думаешь.
Ну, а письма можно?
Конечно, можно.
Соня поднялась:
Ну ладно, заболталась я с тобой. Ритка, пошли.
Я испуганно оглянулсяза спиной у меня никого не было.
Пошли, я же тебя слышу, сказала Соня, глядя в угол. Молчание.
Ну, смотри, сказала Соня и, быстро сняв со стены отрывной календарь, кинула его в угол. Вот тебе, бессовестная!
Сама бессовестная! пискнули в углу, и дверь в коридор, приоткрывшись, с силой захлопнулась.
Я смутился:
И давно она здесь сидит?
Да со мной вместе пришла. Любопытная очень.
А ты что, её слышишь?
Так она ж блокироваться не умеет. Кстати, ты ей понравился.
Я смутился ещё больше.
Ну, а вообще-то как?.. Хорошие ребята?
Одареныши, ответила Соня. Ну ладно, я пошла. Перестало болеть?
Перестало. Тебе бы медсестрой работать.
Врёшь, не перестало. Ну, пока.
Подожди! крикнул я ей вдогонку. А зачем вообще всё это нужно?
Ну и каша у тебя в голове! Совершенно не умеешь думать, сказала Соня, стоя уже в дверях. Что нужно? Кому нужно?
Дроздову.
Так и говори. Не знаю я, зачем это ему нужно. Школа-то экспериментальная, единственная в Союзе.
А может, и в мире, сказал я.
А может, и в мире, согласилась Соня.
7
Оставшись один, я первым делом обошёл все углы комнаты, шаря руками вслепую:
мало ли чего можно здесь ожидать. Вроде бы никого не осталось.
Потом я подошёл к письменному столу. На столе лежало расписание. Пятидневка.
Суббота и воскресеньесвободные. Зато в остальные дни занятия утром и вечером. Утром пять уроков, вечером три. Половина предметовпо программе восьмого класса, но каждый день по два раза АТ. Я сообразил, что это аутогенная тренировка. Два раза в неделю спецкурс и три раза тесты. А когда же делать домашние задания? Или на дом здесь ничего не задают?
Я посмотрел в окно и ахнул. Высоко под куполом летали две маленькие фигурки:
белобрысый мальчишка и рыжая девчонка с развевающимися волосами. Оба в тёмных тренировочных костюмах. Плавая в воздухе, они выделывали хитрые штуки: вертелись в сальто, ловили друг друга за руки, как в цирке. Но никаких тросов и перекладин не было видно. Просто они летали.
Я вздохнул, отошёл от окна и лёг на сырую постель.
Тут над ухом у меня раздался леденящий вой, и скрипучий голос произнёс:
Вы-ы-пустите!..
Я вскочил, волосы у меня встали дыбом. Но, подумав, успокоился.
Кончайте баловаться! сказал я сердито. Дайте с дороги отдохнуть.
Взял с полки Конан-Дойля, попытался читать. Что-то мешало. Видимо, голод. И, переодевшись в сухое, я отправился в столовую.
Мне хотелось увидеть хоть одного нормального человекаофициантку, повариху, подавальщицу. Просто перекинуться словом, расспросить кое о чём.