Правильно. Но ты знаешь, как оно течет?
Нет.
И предположений по этому поводу нет?
Нет.
Командир вздохнул и признался:
Самое неприятное, что у меня тоже нет никаких предположений. Мне известно, и это проверено на практике, что, приближаясь на световой скорости, время на корабле течет по обычным законам, но на той планете, которую мы оставили, оно как бы ускоряется в два, а то и в несколько раз. Это значит, что мы, пролетав год и постарев на год, на своей планете встретимся с людьми, которые в это время постарели на два года, на три и так далеечем ближе скорость корабля к световым скоростям, тем больше разрыв во времени с оставленной планетой. А как пойдет время, когда мы двинемся со сверхсветовыми скоростями?
Не знаю Каждый день нашего полета должен стоить, может быть, несколько десятков лет жизни на обыкновенной планете.
А может быть, наоборот? Может быть, время пошло вспять? Может быть, его нужно теперь отсчитывать в обратном направлении?
Этого не может быть!запротестовал я.Это уже даже не фантастика, а просто какая-то нелепость!
А разность времени возможна?сурово спросил Оор.А путешествие на сверхсветовой скорости возможно? А черный свет возможен? Нет, малыш. Вопрос этот не праздный, и, уж конечно, это не нелепость. В том состоянии, в которое мы попали, возможно всякоемы просто еще ничего не знаем. И нужно думать думать прежде всего о тех, кто остался на наших планетах и живет сейчас по старому, доброму времени, не ощущая никаких временных парадоксов.
Я молчал, не понимая, куда он клонит.
Пойми, малыш, если временной парадокс в сверхсветовой скорости положителен, то есть если он обгоняет время планет, мы рискуем, что наши сигналы попадут к ним только через сотни лет. Но если он отрицателен? Тогда они просто не сумеют его принять. И еще: а по каким законам, по какому времени развиваются явления в этом самом Черном мешке? И наконец, самое главное: с какой скоростью мы летим? Может случиться так, что мы вырвемся из Черного мешка и не будем знать, что это нам удалось, и будем идти со сверхсветовой скоростью.
Все, что он говорил, было действительно важно, но я ничего не мог придумать. Я все-таки многого не понимал.
И командир оценил мое состояние. Он усмехнулся:
Ладно, малыш, не ломай голову. Во всяком случае, мы летим не вспять, иначе наверняка встретили бы на своем пути уже не черный, а какой-нибудь другой свет. А раз так, то нам нужно просто поручить роботам подсчитать, сколько мы пролетели от границ Черного мешка, а потом уж дать им задание на подсчет горючего. Сможем ли мы выбраться из этого невеселого местечка? Мне кажется, что на это нам потребуется около двух месяцев. Потом мы начнем тормозить и вновь пробивать световой барьер, но уже в обратном направлении. А это время мы затратим с тобой на подсчет временного парадокса. Попробуем математически решить проблему времени, пока летим в Черном мешке.
Работали мы с командиром до изнеможения, спали по три-четыре часа в сутки и считали, считали, считали. Вычислительные машины гудели не переставая. Миллиарды уравнений, миллионы программ. И все напрасно. Закон поведения времени в сверхсветовых скоростях мы не открыли. Это предстоит, очевидно, сделать тем, кто меня слышит сейчас.
В сущности, пока еще никто не знает, что такое время, не знает его закономерностей, его поведения и его влияния на Вселенную.
Оор считал и думал, я помогал и одновременно учился. Наших товарищей, застывших в камерах абсолютной защиты, мы не трогалиим нужно было экономить время жизни.
Кто знает, если бы мы ускорили события, если бы вернули их к жизни и воспользовались не только нашими двумя, а коллективным умом всех, того, что произошло, могло бы и не случиться. Но мы не сделали этого. Мы были увлечены работой, убаюканы относительным покоем этого странного и страшного уголка Вселенной и не предполагали, что катастрофа наступит так скоро и так беспощадно. Мы опять не учли скоростей и связанного с этим парадокса времени. Нас можно было бы и не обвинять в этоммы еще не знали этих законов, мы только стремились их открыть и, кажется, кое-что нащупали
Когда наши организмы относительно освоились со странным ощущением сверхсветовой раздвоенности, командир необычно грустно сказал мне:
Ну вот, малыш, пришла пора рисковать в обратном порядке.
Я не стал его расспрашивать, в чем дело, и так было понятно, что Оор решил преодолеть световой барьер в обратном направлении. Как это делается и можно ли это совершить в наших условиях, я решительно не представлял и, что хуже всего, все это время спокойного полета даже не думал об этом. А командир, видимо, думал, и ему, кажется, не понравилось, что я не спросил у него ни о чем и ничего ему не сказал.
У тебя нет ни предложений, ни вопросов?
Вопросов бездна, но на них и вы не ответитенет опыта. А какие же предложения? Пожалуй, лишь однопрорываться.
И снова рисковать?
Да. Иного выхода я не вижу.
Оор долго с улыбкой наблюдал за мной и мечтательно, но с грустью в голосе сказал:
Хорошо быть молодымдаже опасности не кажутся такими уж страшными.
Я промолчал. Дело не в том, что опасности не кажутся страшными, а в том, что другого выхода, в обход опасностям, я не видел. Да и Оор тоже.
Тогда начнем торможение,сказал Оор. И мы начали его. Двигатели постепенно меняли режим работы, пока наконец не прекратили многолетнюю деятельность.
За линзами внешнего обзора медленно и постепенно менялись цветаони как бы стушевывались, растекались и сливались в один густой черный цвет. Но вовсе не тот, который озарял все вокруг своим мрачным и фантастическим светом, а именно в непроницаемую, знакомую каждому нормальному человеку черноту.
Первые часы мы прямо-таки упивались полной тишиной и покоем, но, когда за смотровыми линзами черный свет стал почти черной мглой, корабль вдруг стал едва заметно вздрагивать, словно натыкаясь на невидимые препятствия. Приборы начали отклоняться от нормального режима работы, что-то разлаживало их обычную деятельность, и командир не отлучался от пульта управления, беспрерывно корректируя их. Он давал все новые и новые задания математическим машинам и машинам логического мышления. Он пытался решить возникающие перед ним задачи и, по-видимому, решил их.
Положение у нас такоесилы тяготения так и не увиденной нами кварковой звезды явно ослабели. Но нас все еще несет как бы вихрь выбрасываемых ею частиц. Мы как лодка в морекуда ее гонит ветер, туда она и плывет. А вот эта вибрация корабляпровалы в волновой системе необыкновенного галактического ветра. Я думаю, что нас может нести довольно долгосила кварковых излучений все еще огромна. Попробуем затормозиться фотонной бомбой-ускорителем.
Вначале я только кивнул. Мне не следовало объяснять, что для этого требовалось взорвать ее не позади корабля, как это мы делали обычно, а впереди него. Это решение казалось примитивно простым, но если бы я знал, как его выполнить.
Я задумался. Во-первых, у нас не было приспособлений для выстреливания бомб-ускорителей вперед, по курсу корабля. А во-вторых, фотоны-то движутся с меньшей скоростью, чем двигался корабль. Следовательно, если бы даже мы придумали и установили такое приспособление, фотонная бомба в конечном счете разорвалась бы в самом кораблеона была бы загнана туда скоростью.
Не понимаю,решился произнести я,как это мы можем затормозиться именно ускорителями?
Вначале не понимал и я, но ты подумай. Когда мы выстрелим бомбу-ускоритель, на какую-то долю мгновения позади нас образуется как бы плотина из фотонов. О них ударится галактический ветер кварковых частиц, и корабль как бы прикроется этой плотинкой. А так как он движется только под влиянием галактического ветра, то на это мгновение позади него создастся пустота, энергетический вакуум. А с боков и впереди неминуемо образуются вихриприрода не терпит пустоты. Все эти вихри, обрушиваясь на наш корабль, будут тормозить его.
Сколько же потребуется создать таких фотонных плотинок?
Если считать, что мы уже находимся где-то перед световым барьером, то, думается, немного. Расчеты показываюттри-четыре. Приготовь на всякий случай шесть. И вот что, давай наденем предохранительные скафандры и приготовим вакуумные подушки-тормоза. Мне больше не хочется биться седой головой об уплотненную обшивку. Это не слишком приятно.
Я выполнил приказ, подготовил огромные эластичные подушки и прикрыл ими стены рубки, а потом уж сам, без приказа, привел в полную боевую готовность все средства связи и поставил ее на автоматическое повторение. Теперь сколько бы ни летел корабль, пока на нем будет хоть капля энергии, он беспрерывно будет излучать в космос отчет о наших путешествиях, нашу научную информацию и самое главноепредупреждение о коварной сущности Черного мешка, о том, какую опасность он представляет для окружающих галактик, в том числе и для нашей.
Ну что ж, начнем!сказал командир.
Не без опаски я нажал кнопку.
Корабль тряхнуло, гул прокатился по всем отсекам, и черный свет за смотровыми линзами резко сгустился.
Оор крикнул:
Рви вторую!
Все повторилось, хотя на этот раз корабль тряхнуло еще сильнее, и встряска уже не прекращаласьпо-видимому, мы находились у самого порога светового барьера, и командир уже молча махнул мне рукой: «Рви дальше».
Мы очнулись в тишине. За смотровыми линзами расстилался привычный и такой милый фиолетово-черно-зеленоватый мрак обыкновенного космоса, кое-где прочерченный черными языками вихрейэто было последнее дыхание Черного мешка. Необыкновенно тепло светились неизвестные планеты, и где-то совсем недалеко багрово и недобро сверкала огромная, как будто вспухшая звезда.
Едва увидев эту недобрую соседку, которая могла притянуть корабль к себе, командир ползком подобрался к пульту управления и включил двигатели. Звезда поползла куда-то вправо.
Я, естественно, прежде всего бросился к автоматам связи и убедился, что они работают четко, и по количеству передач, засеченных счетчиками, установил, что мы были без сознания несколько часов. Теперь я мог помочь командиру, который взялся за ориентацию корабля.
Попробуй перейди на прием,сказал он.
Я не удивился приказу Оора, меня лишь слегка насторожил его тонотрывистый, тревожный, почти грубый.
Но когда я включил системы на прием и сразу же поймал сигналы разумной связи и, что самое главное, понял их, я ужаснулся, как, вероятно, ужаснулся и командир.
Это был наш язык.
Наш и не наш. В нем как будто присутствовали все те слова, которыми я говорю сейчас с вами, но в то же время все они были инымивсе они стали длиннее. Изменилась и сама интонация речи. И, что самое удивительное, резко изменилось к лучшему по устойчивости и звучанию само качество передачи.
Но не это оказалось главным. Самым удивительным явилось то, что передавалось предупреждение о Черном мешке.
«Всем космическим кораблям, всем цивилизациям! Предупреждаем, что взрыв ядра Черного мешка, а возможно, и всей системы, по нашим расчетам, приближается. Черный мешок на пределе»
Они передавали то, ради чего мы рисковали собой.
Первые минуты мы испытывали не столько недоумение, сколько горечь разочарования и в то же время радость от свершившегося чудазначит, они знают!
Послушай, малыш, по-видимому, они поймали наши первые сигналы, которые мы давали на входе в Черный мешок,растроганно сказал командир, но тут же задумался.
Я молчалв конце концов, не так уж важно, каким образом и когда они узнали о грозящей опасности, и не важно от кого Важно, что узнали. Но горечь все-таки оставаласьобидно, что они не узнали наших последних данных, наших сегодняшних передач
И тут меня словно осенилоя вдруг почувствовал, что наши люди, наша Галактика получили извещение о Черном мешке давно, очень давно. Ведь сама связь показывает, что наша цивилизация находится на какой-то иной, незнакомой ступени развития. Когда и как это произошло? Сколько прошло времени? Для наснесколько месяцев. А для них?
Послушай, малыш, парадокс времени на сверхсветовых скоростях, кажется, сыграл с нами плохую шутку.
Да.
Похоже, что нас уже давно не ждут и считают, что мы давным-давно обратились в ничтостолько времени прошло там, на нашей планете, пока мы сражались со световыми барьерами.
Кажется, да
Мы долго молчали, понимая, что, оставшись живыми и невредимыми, мы, в сущности, стали мертвецами для всей нашей цивилизации. Там уже нет людей, которые бы нас ждали, которые бы думали о нас.
И только сознание, что мы все-таки живы, как-то успокаивалов конце концов, мы честно выполнили свой долг, и не наша вина, что время и скорость сыграли с нами такую злую шутку. Но когда мы вернемся домой, мы все-таки сделаем доброе дело для наших людейпотомков наших родных и близких: они узнают о путешествии на сверхсветовых скоростях, они получат наши расчеты, и для них откроются другие галактики и другие Черные мешки.
Я вот о чем думаю, малыш,задумчиво произнес командир.Когда-то на уроках истории я изучал происхождение нашего языка. Ученые установили, что развитие языка шло от отрывистости к плавности, музыкальности и от длинных слов к усеченным, более коротким. Тебе не кажется, что в связи с этим
Оор умолк и испытующе посмотрел на меня. Мы долго вглядывались в глаза друг другу, и я как-то сразу уловил ход рассуждений командира.
Вы думаете?
Да, боюсь, что это именно так. Световой парадокс времени как бы движет время, а сверхсветовой, возможно, задерживает. Ведь язык, на котором нам сообщили о Черном мешке, как раз такой, какой был еще до того, как мы улетели в экспедицию.
Не может быть!запротестовал я.А новые приемы связи?
Кажется, они стары, малыш. Может быть, это всего лишь обыкновенная связь. Но, усиленная потоками кварковых обломков, она звучит громче и чаще. Это возможный вариант, а, малыш?
Конечно, все это могло бытьведь чего не бывает в глубинах Вселенной!
Но послушайте, Оор, откуда в то время они могли знать о Черном мешке?
Если знал я, знали и другие. Вспомни, что он отмечен во всех космонавигаторских картах. И если нам не разрешалось приближаться к нему, то как раз потому, что и ученые прошлого боялись взрыва неведомого небесного тела. Оно не взрывалось, прогнозы ученых не оправдывались. Вполне понятно, что такие прогнозы попросту забывались. И разве не может быть такмы наткнулись на заблудившуюся в космосе радиоволну. На ту волну, которая была подана задолго до нашего рождения. Ведь она летит всего лишь со скоростью света. А мы мчались во много раз быстрей. Вот чего я боюсь. Потому что если это так, то наши с тобой сигналы могут быть не приняты. А если они и приняты, то не расшифрованы. Ведь если мы перескочили во временной парадокс с отрицательным знаком, с минусом, и мчались назад, на нашей планете еще не могут принимать те сигналы, которые ты им передал. Но допустим,сказал он, останавливая меня жестом,допустим, что они приняли эти сигналы и даже расшифровали ихуже в те далекие времена у наших ученых были хорошие головы. Что произойдет тогда?
Я молчал. Да и что сказать? Ведь каждому понятно, что, если мы действительно улетели в прошлое и если наши сигналы получили и расшифровали ученые наших планет, они все равно ничего не смогут поделатьу них еще нет техники, которая могла бы защитить от предполагаемого взрыва Черного мешка. Это было еще страшнейзнать, что тебе грозит опасность, и не иметь ни сил, ни средств предотвратить ее. Обреченностьвот что самое ужасное!
Мы долго молчали, пока командир не решил:
Мы не знаем, куда мы вылетелив прошлое или в будущее. Но будущему, так или иначе, мы передали свои сигналы об опасности. Давай дадим информацию прошломунастраивай обычные рации, которыми мы пользуемся для связи с нашими цивилизациями.
Мы снова взялись за работу, давая сигналы и старыми, и новыми методами. А во время работы, как известно, для печальных мыслей не остается времени.
Никто не мог нам помочь, ибо еще никто не знал, как поведет себя время на тех скоростях, которые испытали мы. Мы сообщили загадку, и теперь кто-то должен ее разгадать.
Вот почему командир предложил:
Пора выводить из анабиоза наш экипаж. Пусть работают.
Но я не успел выполнить этого приказанас подхватила неведомая сила, смяла и разбросала по рубке. Корабль теперь явно не управлялся, хотя двигатели все еще работали. В смотровых линзах творилось нечто невообразимое. Крутились смерчи и вихри, свет, обыкновенный белый свет, перемежался с черным светом, с багровым и еще каким-то невероятным светом. Мы то теряли сознание, то вновь на какое-то мгновение приходили в себя.