Низко поклонилась Десислава, хозяйкою своей Холодную госпожу назвала, к руке белой подошла, поцеловала.
Навеки я твоя, госпожа, до конца мира сего!
Ну, гляди, Десислава, уговора держись, а моё слово крепкое.
Так и стала русалкой морской Десислава, на погибель тем, кто казнил её смертью лютою.
* * *
Что шумит-гремит в кабаке под горою? Почему скрипки стонут, а бубны звенят? Отчего девки бесстыжие к мужикам пьяным ластятся, плечами голыми трясут, смеются зазывно, глазами похотливыми блестят?
То Бячислав удалой пьёт-гуляет, богатство на семь ветров отпускает. Легко досталась деньга емулегко и уйдёт. Дела у Бячислава тёмные, нажива богатая, душа молодецкая развернуться хочет, удаль показать. А прилипалы наземные и рады стараться: за чужой счёт вино пьют, хлеб едят, Бячиславу осанну поют. Всем Бячислав хорош да пригож, пока деньга у него есть.
Долго Бячислав смурной ходил, на шутки хмельные волком вызверивался, а отчего да почемуникто того не ведал. Ну да время лечит. Вот и гуляет нынче Бячислав, гонит тоску-кручину, смеётся да песни поёт.
И не видит никто, как притихло море-океан, как поднялась посередь него волна великая, шапкой белой увенчанная, да и пошла по морю к тому кабаку. А на верхушке той волны, в шапке пены белой, сидит тварь страшная, зубами клацает. То ли девка, а то ли чудище морское: рыбьей чешуёю покрыта, глаза алые, кровавые, а волосы зеленущие по ветру летят.
Подошла волна великая к кабаку, на крышу соломенную обрушилась, окна вышибла, столы-стулья перевернула, да и схлынула. По грудь воды людям осталось. Ворочаются забулдыги в воде солёной, проклятьями сыплют, водоросли да крабиков мелких выплёвывают. Девки визжат, с крысами вместе на столы перевёрнутые забираются.
Бячислав стоит, головой вертит, плечами пожимает, ничего не понимает. Тут и встала перед ним чудо-девка с глазами рыбьими. Глядит на него, не мигая, зубы в усмешке нехорошей скалит, а то не зубыиглы острые в три ряда.
Ну, говорит, Бячислав удалой, помнишь меня?
Моргнул Бячислав, плечом повёл, ответил честно:
Не помню я тебя, чудо морское, и помнить не хочу. Сгинь, изыди, тварь проклятая!
Девка вновь скалится:
Проклятая, говоришь? Верно, да только кто проклял меня, а, Бячислав? Кто меня в пучину морскую швырнул с дитятком нерождённым?
Тут-то и узнал Бячислав удалой чудо-девку морскую. Взмолился к ней:
Прости меня, Десислава, прости вину мою великую, отпусти голову покаянную!
Нет, говорит девка, тебе прощения. Я тебя тоже просила-молила помиловать меня да сына моего, что ты ответил?
Тогда Бячислав о другом взмолился:
Дай мне хоть малый час, богов о милости попросить, с жизнью достойно расстаться!
Не будет тебе часа, девка на то головой качает.
Дай хоть минуту малую!
И минуты малой тебе не будет.
У тебя, Десислава, было время со светом белым попрощаться!
Задумалась Десислава, головой кивнула:
Хорошо, прощайся с белым светом.
Бячислав благодарит, молитвы читает, а сам за ножом засапожным тянется. Десислава то углядела, рыбкой вперёд бросилась, нож когтями перехватила да и сломала его, а второй рукой рубаху на Бячиславе рванула. Вцепилась когтями в грудь белую, рёбра раздвинула, сердце вырвала да зубами в него вцепилась. Жрёт сердце, с зубов кровь капает, воду мутит. Тут и конец Бячиславу пришёл, очи его закатились да к богам он отошёл.
Десислава сердце доела, с пальцев ошмётки кровавые сбросила. Потом хлопнула в ладошипо воде рябь пошла, кабак задрожал, народишко кто куда бросился. А как насмелились вновь зайтиушла вода, и девку морскую с собой забрала. Один Бячислав на полу лежит, как снег белый, мертвей некуда.
Так отомстила Десислава одному из убийц своих, Бячиславу окаянному, что на вёслах в ту ночь сидел. Других же, кто в кабаке был, не тронуласлово своё, Холодной госпоже данное, сдержала.
* * *
По морю-окияну, по водам синим, бездонным, бежит-торопится корабль быстрый, ветер паруса белые надувает. Корабельщики в бороды ухмыляются, наживу предвкушают. То не просто корабль купеческийгруз в трюме потайном схоронен беспошлинный, бестаможный. Да и корабельщики не просты купцыв семи водах мочены, на семи ветрах сушены, ножами помахивают, зубами посверкивают. Берегись, кто супротив них встать посмеет!
Капитан в трубу подзорную даль оглядываетспокойно всё, нет стражи королевской, нет пиратов-разбойников. Только волны одна за другой бегут да чайки над водой носятся.
Но чу! что это за гул под кормой? Почему ветер утих, почему корабль встал, словно на якорь? Что за чудеса, что за наваждение?
Бегают корабельщики, за ножи хватаются, да толку что? Стоит корабль на месте, не шелохнётся.
Тогда капитан клич бросил.
Эй, говорит, молодцы, а ну кто под корму поднырнёт, поглядит, что ни то?
Молчат молодцы, ровно в рот воды набрали. Серчает капитан, хмурится, да что поделатьнет смельчаков, поникли головы забубённые!
Воскликнул тогда капитан громким голосом:
Эй, ты, враг лихой, покажись-появись, скажи, чего тебе надобно! А то, может, и договоримся о чём!
И раздалось в море-окияне шипенье, ровно котёл с похлёбкой забурлил. Вылезли щупальца кракеновы, синие, обхватили корабль, сжали так, что ажно доски затрещали. А на кажном щупальцетыща присосок, и мелкие с тарель размером, а которые поболете с блюдо будут. Закричали матросы, забегали, саблями замахали, а только что те сабельки против чудища морского? Капитан первый же и велел шум-гам прекратить, чудище не злить.
И поднялся из глубин морских краб-лиходей, господарь ста смертей, с клешнями могучими, смертоносными. А на панцире у него Десислава сидит, ухмыляется.
А и здравствуй тебе, честной капитан. Уж прости, что помешала тебе по морю гулять, добра наживать, а только есть у тебя моё. Отдашьдальше путь свой продолжишь, не отдашьвсе вы тут и сгинете.
Капитан побелел, ровно пена морская, губу прикусил, поклонился низко и так отмолвил:
Здравствуй и ты, дева морская. Не упомню я, чтоб у Холодной госпожи и слуг её верных одалживался, но слаб умишко человеческий, мог и запамятовать. Скажи мне, чего ты хочешь, а уж я расстараюсь.
Есть у тебя, девка говорит, на борту два лихих разбойничка, братца родных. Не в добрый час их мать родила, много бед они натворили, да и мою жизнь непутёвую загубили. Отдай мне их, мои они! Смерть должны лютую от меня принять.
Тут корабельщики загудели, закричали. Знамо дело, кому охота товарища отдавать на растерзание девке морской, чудищу окаянному? А только махнула Десислава рукой легонечко, сжал кракен-великан корабль в объятьях своих могучих, затрещали досочки жалобнои притихли корабельщики. За чужие-то грехи помирать кому охота?
Что ж, говорит капитан, а сам снега белее, забирай своё, дева морская, а над прочими смилуйся, не губи души попусту!
Усмехнулась тогда Десислава, кивнула. И протянул краб-лиходей, господарь ста смертей, клешни свои здоровущие, а из каждой клешни ещё двенадцать и одна растёт, и выхватил из толпы корабелов двух братьев родных, Васька да Миська. Удалые братья были, в кажной драке первые, на кажной пирушке запевалы. А только согрешили ради богатства, и смерть лютая за ними пришла.
Схватил краб-лиходей, господарь ста смертей, кажного брата за голову да за ноги и растягивать начал. Те вопят от боли, а краб-лиходей знай себе тянет. И разорвал он Васька да Миська пополам, и кровь алая на палубу брызнула, да таким ручьём, что всех залила. Первым Васька разорвало, и ноги его краб-лиходей на нос корабля забросил, а голову с туловомна корму. Васёк тогда жив ещё был, только ноги оторваны, так краб-лиходей ему ещё тулово располовинил, чтоб точно уж не выжил. А Мисько смотрел на гибель брата родного и поседел весь, пока жив ещё был. Потом же краб-лиходей и его разорвал на две половины, а половины те в море утопил. Из моря выплыла рыба-акула да сожрала плоть тёплую, живую ещё.
Расхохоталась тогда Десислава, в ладоши захлопала.
Спасибо, говорит, честной капитан, что поступил ты по справедливости, морю отдал то, что причитается, препоны чинить не стал. За то тебе от Холодной госпожи будет подарочек: ветер попутный сроком на семь лет. Ни один корабль королевский за тобой не угонится, море тебя от всех бед хранить будет. А только смотри, не жадничай. Помни: семь лет тебе отпущено за жертву твою кровавую, и ни часу боле, ни минуточки!
Поклонился тогда капитан низко-низкоа что ему делать оставалось-то? Поблагодарил за милость великую. Тут кракен-чудище объятья свои разжал, кораблю дале плыть дозволил, а Десислава в пучину морскую опустилась. Слово своё, госпоже данное, сдержала, никого на корабле, кроме братьев окаянных, не тронула.
Корабль тот семь лет ещё по морю ходил, как и было обещано. И удача с ним была неслыханная. А только забыл капитан предупреждение, взял груз, когда седьмой год истёк, на авось понадеялся, и развалился корабль его прямо в море-окияне, доски за единый миг гнилью взялись и на труху изошли. Никто из команды не уцелел, всех акулы-рыбы на зуб взяли. Такова она, милость Холодной госпожи: что от неё взялто к ней и вернётся.
* * *
Не любил купец Боган на пристань морскую ходить, на воду пенную глядеть! И жене то делать запрещал. Хлопала глазами Йованка, на мужа сурового обижалась, да только запрет нарушить не смела. Подруженькам жаловалась, подруженьки на то охали да ахали, глаза большие делали да плечами пожимали. И то сказать: живёт Йованкакак сыр в масле катается, в храм ходитровно лебедь белая плывёт, украшенья на ней звенят, каменьями самоцветными поблёскивают. Ни в чём Йованка от мужа грозного отказу не знает, кроме этой блажи малой, а уж как сын родилсятак Боган и подавно жену на руках носить стал, пылинки с неё сдувать. И думала каждая из подруженек, что некоторым и жемчуг мелок да сахар несладок. Уж они-то бы мужа уважили, не стали на повеления его жаловаться!
Оно конечно, Йованка не девкой босоногой замуж выходила, не бесприданницей, кавалерам своим в ножки не кланялась, воды попить не подносила. А только везёт же некоторым беспричинно! И отец её берёг, и муж вон теперь
Молчали о том подруженьки, да только Йованка о мыслях их завистливых догадывалась, перестала с ними разговаривать о муже своём и повелении его беспричинном. Другое измыслила: когда море замёрзло, позвала мужа на коньках кататься. Не к морюна реку, к городской ратуше. Ну что там плохого может случиться?
Известное дело: ночная птица поёт слаще. Ластилась Йованка к мужу, улещивала его, да и не смог Боган ей отказать. Хоть и смурной был, а пошёл с ней на реку.
В ту пору на реке народу много каталось, и всё, что там стряслось, люд городской видал своими глазами. Храмовые Смотрящие пытались потом рты-то позатыкать, да куда! Сами, когда без лишних ушей оставались, только о том и трещали, а ведь все знают: где двоетам и третий. Так что поди-ко, накинь платки на чужие ротки!
Видели люди, как вспучился лёд на реке, как трещинами изошёл. Одна трещина хитро так протянуласьБогана и жёнку его от обоих берегов отрезала, а прочих не тронуло, дало с реки убраться.
Люди, конечно, в криккак? что? посередь зимы да ледоход? а только всплыла в полынье гигантская зверь-рыба: усатая, мордатая, глаза выпучены, шерсть заместо чешуек, а посередь лба фонарь на удочке болтается. Разинула зверь-рыба пастьподнялся на реке вихорь страшный, людей во все стороны пораскидывало. Ухнула зверь-рыбаи сошёлся лёд, ни единой трещиночки не осталось, кроме полыньи да льдины посередь неё, на которой Боган с женой да сыном.
Йованка, понятное дело, за сына цепляется, на мужа глазами жалобными смотрит. А тот на жену и не глядит, всё на загривок зверь-рыбе. Там девка сидит, вся чешуёй обросла, лишь глаза человеческисверкают грозно, всю душу вынимают. Йованка от страху обмерла, сына к себе прижала, на колени упала.
Смилуйся, говорит, государыня, отпусти ребёнка моего, меня взамен возьми, если уж провинились мы чем перед тобой. Он-то дитя невинное!
Глядит девка, не мигает. Долго смотрела, затем головой покачала:
Так вот за кого я смерть приняла, вот на кого ты, Боган, променял любовь нашу. А скажи-ка мне, Боган, купец тороватый, богами обласканный: вот стоишь ты передо мною, видишь, что смерть твоя пришла. Если предложу живым уйти, а взамен жену да ребёнка твоих на дно уволокусогласишься ли? Тебя отпущу честь по чести, другую жёнку заведёшь да детишек других
Йованка охнула, запричитала:
Государыня, смилуйся, отпусти дитя! Если я перед тобой виновнаменя убей, будь милостива!
Он со мною милостив не был, девка на то отвечает.
Думал Боган, думал, да и кивнул:
Забирай их, говорит, а на меня зла не держи.
Охнули люди, Йованка зарыдала, а Десислава хохочет, слёзы вытирает.
Ну ты и гнида, Боган! Гнидой жил, гнидой и умрёшь. Вот согласился бы за жену свою умереть, так отпустила бы тебя, а таквсё потеряешь!
Раскрыла зверь-рыба пасть жуткую с зубами острыми в три ряда и схватила ребёнка невинного. Йованка за сына цепляласьтак ей руки откусила. Закричала Йованка, зашаталась, кровь на белый лёд хлынула, да и упала в студёную полынью, только круги по воде пошли. А ребёнка зверь-рыба пополам перекусила и половинки выплюнула, они к ногам Богана упали.
Десислава хохочет, руками машет.
Помнишь, ты меня обманом всего лишили чести, и света белого? Вот теперь и я с тобой поступлю по справедливости!
Рухнул на колени Боган, а зверь-рыба плавником льдину поддела. Перевернулась льдина, оказался Боган в ледяной воде. Шуба тяжёлая вниз тащит, вода зимняя кровь холодит. А Десислава вокруг вьётся, обнимает руками колючими, в глаза заглядывает. Из последних сил Боган вынырнул, хотел было к берегу погрести, а только Десислава рядом объявилась, спросила ласково:
Хорошо ли тебе теперь? Сладко ли на моём месте быть, любый?
Сказалаи вниз за шубу дёрнула. Барахтается Боган, пытается воздуху глотнуть, а не выходит. Тут и умер Боган, камнем тяжким на дно пошёл.
А Десислава на зверь-рыбе уплыла. Встретила её Холодная госпожа неласково, брови нахмурила, глазом на короне костяной сверкнула.
Ты пошто, девка окаянная, слово своё не сдержала? Пошто забрала души невинные?
Голову Десислава опустила, на колени встала. А Холодная госпожа к диаволам морским повернулась, ручкой белой махнула:
Вот вам, говорит, и слова людские, и благодарность людская. Нельзя людям верить, они и хотели бы слово сдержать, да натура их подлая верх берёт. Уберите эту проклятую с глаз моих, чтобы больше никто о ней никогда и не слыхивал.
Тут диаволы морские к Десиславе подлетели, стали её когтями острыми на части мелкие рвать. Закричала Десислава, рванулась прочьда куда там? Так и не стало Десиславы-Десины, только молва чёрная о ней ещё долго в народе ходила. Потому как что бы Холодная госпожа ни давалавсё к ней в свой черёд вернётся.
А сына её мёртвого Холодная госпожа честь по чести воспитала, как родного. И вырос он в пучине морской, и служил госпоже своей верой и правдой.
Ну да то другая история.