* * *
Декабрь 19.. года, Баден, Нижняя Австрия, отель «Вилла Гутенбрунн».
Моя дорогая сестра! К своему стыду, уже несколько лет не посылал тебе вестей. Я уверен, что ты жива, иначе я бы почувствовал, что остался совсем один на этой земле. С тех пор, как мы покинули родину, я имею крайне мало вестей оттудаи даже рад этому потому, что совсем не понимаю, что там происходит и что будет со всеми вами.
Я никогда не забуду тот день, когда мы с Анной и нашим сыном садились в Севастополе на пароход, уносивший нас прочь от родной земли. Это был ноябрь, тысяча девятьсот двадцатый год. Со мной уезжали пятеро моих товарищей-офицеров. О, что я испытал тогда, когда, мне сказали, что пароходы уже переполнены и возможно получить лишь три пропуска вместо восьмиесли я желаю, то могу воспользоваться ими. А мои сослуживцы останутся здесь, на милость подступающих к городу красных Я тогда настолько устал и отупел, что не смог придумать никакой лазейкии согласился. Я, полковник белой армии, позорно бросил своих друзей Больше мы ничего о них не знали. Ты, наверное, слышала, что плыли мы, по сути, в никуда Но я сохранил свою жизнь и жизни жены и сына. Имел ли я право так поступить, или мне следовало остаться в Крыму и принять свою судьбу? Я не знаю.
Нас высадили на острове Лемнос. Не буду описывать те лишения, которые мы пережили там. В конце концов, вам, кто остался в красной России, наверняка было не легче. Скажу лишь, что, перезимовав на Лемносе, мы с Анной решили добраться до Францииведь не может же быть, что мы, культурные, образованные люди, не смогли бы найти себя там.
У меня ничего не получилось, Наташа. Я надеялся спасти семью, вырвавшись из Россиии жестоко обманулся. Возможно, я оказался слишком слабым и никчемным, возможно, просто разуверился во всем. Я ничего не хотел, превратился в существо без воли и мыслей
Но не это главное. Здесь все мы, белые эмигрантывторосортные люди на второсортной работе, со второсортными чувствами. Те лишения и ужасы, которые мы испытали в семнадцатом году, кажутся мне теперь куда менее унизительными, ведь тогда нас поддерживала надеждаи ненависть. Теперь же мне некого ненавидеть и не на кого пенять. Я не могу приспособиться к этому существованию! Нет, я не страдаю по блеску и роскоши, что навсегда потеряны для нас. Но унижениеединственное чувство, что преследует меня с тех самых пор, как над нами больше не висит угроза жизни. Тяжело ли мне быть зависимым, заниматься бессмысленным физическим трудом и получать гроши? Я мог бы со всем этим смириться, если бы оставалась хоть малейшая надежда. Мы никому здесь не нужны! Какой толк от бывшего полковника, знающего несколько языков, играющего на фортепиано и скрипке! Да, я страдаю и понимаю, как жалки мои страдания, как много в них пустой гордынии ничего не могу с этим поделать
Милая Наташа, я не все тебе рассказал. Когда мы оказались в Париже, без единого гроша в кармане, первое время я еще пытался как-то продержаться, выкарабкаться из нищеты и унижений. Я устроился репетитором русского и английского языков, имел несколько неплохих уроков. Но Анна Ты помнишь, как она порывиста, как красива, как горда Наша скучная монотонная жизнь, необходимость мелочно экономить на всем, мысли и разговоры лишь о хлебе насущномвсе это было не по ней. Она страдала, по-другому, нежели я, но искренне страдала, ей требовалось либо все, либо ничего! Признаться, я думал: пережитые испытания сроднили нас навсегда. И здесь я тоже ошибался.
Анна утверждала, что Алеше, которому в тот год исполнилось семь, необходимо хорошее образование. Я был согласен, но где взять денег? Для моей жены это стало удобным предлогом: она нашла место танцовщицы в «Moulin Rouge»! Боже правый, моя женана сцене, под похотливыми взглядами сотен людей На все мои увещевания она отвечала: «Ведь ты не можешь ничего сделать для меня и сына? Тогда замолчи, прошу тебя, замолчи!» Что я мог возразить? Тем временем у нее завелся богатый и знатный покровитель; он засыпал ее цветами, приглашал ужинать в «Lapérouse» и «Cafe de Paris», присылал драгоценности Анна ушла к нему, ушла от меня насовсем, забрав с собою сына. Оставила лишь короткую записку, что делает это ради Алеши, просит простить ее и забыть и желает мне счастья. Банальная, в сущности, история! И разве я, в прошлом блестящий офицер, ныне превратившийся в бледную тень себя самого, не заслужил такой участи?
Милая моя сестра, я не хочу все это вспоминать! После ухода Анны я точно омертвел. У меня больше не осталось ни мыслей, ни желаний. Вокруг меня сплошные тениэто люди, хорошие, милые, счастливые люди, но для меня они тени, без плоти и крови. Я покинул Париж, я просто не мог более там оставаться. Нашелся добрый человек из нашихон порекомендовал меня шофером на «Виллу Гутенбрунн» в Бадене. Ты знаешь, во время войны я выучился водить автомобиль и довольно неплохо. Я разъезжаю на роскошном «Майбахе», вожу респектабельных дам и господ по городу и окрестностям, получаю хорошие чаевые. Завидная судьба, не правда ли?
Я мог бы одним махом прекратить все это, мое бессмысленное существование. Но не пугайся, Наташа, я не сделаю так. Даже для самоубийства нужна воля, твердая, мрачная воляа у меня ее нет. Те деньги, которые щедро сыплются мне в руки от моих господ, я кладу в банк на имя сынаи это единственное, что как-то оправдывает меня в собственных глазах. Быть может, Алеша, повзрослев, помянет отца добрым словом.
Но самое ужасноея не желаю унизительной жалости от тех людей, которым повезло в жизни больше, чем мне. Я отгородился ото всех, оттолкнул всех оставшихся друзей, разорвал все связи. Расставшись с Анной, я ни с одной женщиной без нужды даже словом не перемолвлюсь. Ведь, узнав мою историю, всякий будет жалеть и думать: «Что за бедняга!», и это ранит меня, больно и невыносимо. Я закрываю глаза и вспоминаю прошлую жизньона кажется мне чудесным сном
Ты недоумеваешь, Наташа, зачем именно теперь я пишу тебе? Я объясню. Я начал это письмо в надежде, что, говоря с тобой, смогу разобраться в себе. Недавно крепость моего духа едва не дала слабину. О, ты уже, верно, догадываешься: причиной этому явилась женщина. Как нарочно, это богатая наследница, англичанка, талантливая художница и настоящая леди. Наблюдая за ней украдкой, я понял, что она, пожалуй, первая, кто пытается отнестись ко мне как к человеку, а не прислуге или предмету мебели. Ей не понравилось мое сухое обращение; я заметил, что она пытается со мной подружиться! Одним вечером она поймала меня за игрой на рояле: я забылся и позволил себе на минуту стать самим собой, я играл Бетховена и наслаждался. Она была в восхищении, это было видно по ее глазам И тогда она догадалась, что яне на своем месте, я не тот, за кого себя выдаю. Искушение сказать ей правду было очень сильными я испугался. Я буду безоружен перед ней, ее сочувствием, ее нежностью И потомкто я? В прошломдворянин и офицер, сегоднянищий зависимый шофер. У нас с ней ничего общего, а главноея боялся, что она начнет меня жалеть: из-за Анны, из-за всей моей неудавшейся судьбы. Нет и нет! Моя холодность и отстраненность от целого светаединственное, что у меня еще осталось, последняя моя защита.
Я пишу это, Наташа, а меж тем сам понимаю, что теряю эту холодность, теряю свою последнюю твердыню. Я измучился от одиночества и ненависти к себе Мисс Люсинда приобрела какую-то власть надо мной; я думаю о ней непозволительно часто Но нет же! Никаких безумств более; я не должен допускать никакой близости ни с кем.
А совсем скоро Рождество; здесь так весело, музыка и огни, елка, песни, нарядные люди Кажется, я уже некоторое время болен; мучает лихорадка, кашель, я слабею с каждым днем, сильно жжет в груди. Пытаюсь превозмочь себя и не подавать виду; что мне еще остается? Кажется, получается неплохо, да и не интересуется мною никто. Вот только Люсиндая иногда так называю ее про себяЛюсинда, совершенное дитя, пылкое, искреннее, упрямое Как жаль, что мы не встретились в иной жизни Я еще мог бы
Милая Наташа, у меня больше нет сил писать, весь горю постараюсь уснуть покрепче Трудно дышать, но да Бог с ним, я выдержу Прощай же, голубчик Наташа, не плачь обо мне, а лучше помолись за меня.
Остаюсь твой любящий брат
Михаил Белавин.
Quasi Deus
«Они никогда и ничего не делают просто так, и никогда и ничего не оставляют на волю случая». Он повторил это про себя несколько разбольше для того, чтобы укрепиться в принятом решении. Жестокость не свойственна этим существам: они преисполнены благих намерений и неизменны в фанатичном стремлении к совершенству. И порядку.
Его собеседник взглянул сквозь очки задумчивыми ласковыми глазами. Глаза, бывшие родными столько лет Если бы его не былоон бы никогда ничего не узнал. Жил бы себе и жил, писал свои книжечки, проповедовал доброе, вечное. Кто-то присылал бы ему благодарственные письма, узнавал при встрече, восклицал: «Да я же вырос на ваших книгах!»но таких было бы весьма немного. Большинству не было бы до него никакого дела.
Если бы не они.
О чем-то тревожишься, брат? раздался рядом голос, тоже давно ставший родным. Хотя им не было нужды разговаривать вслух: его названый брат всегда мог сказать ему, что хотел, на любом расстояниимысленно. И услышать ответ.
По представлениям аборигенов планеты они действительно были братьями. Но сейчас ему не хотелось об этом думать, и собеседник тотчас уловил его настрой.
Хорошо, я не буду называть тебя братом, когда нас никто не слышит. Согласен, Проводник?
Проводник Со вчерашнего дня он уже им не был и не будет.
Когда ты собирался сказать мне, Сопровождающий? Или вы еще надеетесь на благоприятный результат?
Сопровождающий снял очки с толстыми стеклами и потер переносицутакой знакомый жест. Когда Проводник сам снимал очки перед сном у зеркала, он видел этот жест у себя самоготакой же усталый и рассеянный. Как же они все-таки похожи! Интересно, как бы сложилась его жизнь, если бы их пути не пересеклись? Если бы они не нашли и не выбрали именно его? Впрочем, как ему объяснили, на этой планете Проводников очень мало, и мимо него не прошли бы в любом случае.
Сопровождающий спокойно улыбнулся ему.
Я бы сказал тебе: очень скоро, но раз ты понял самэто хорошо. Эксперимент законченс отрицательным результатом. Деятельность Группы переносится с Джейа на другую планету, Сопровождающий произнес это настолько ровным и будничным тоном, что колкие мурашки разом пробежали по спине Проводника, хотя он не услышал ничего нового.
Понятно, собственный голос стал вдруг слабым и дребезжащим, и Проводник поморщился. Отчего-то больно резанула мысль, что Сопровождающий может прочитать его страх. Экспериментальная Группа и без того была не слишком высокого мнения о его сородичах. Впрочем, какая разница, если они уже все решили?
Не переживай, ты сделал все, что мог. Мы сделали, поправился Сопровождающий. Твоя совесть может быть спокойна, как и наша.
«Твоя» и «наша». Еще вчера они с Сопровождающим были единым целым. Сегодня он уже противопоставляет Проводника с его джейанами и своих.
Понятно, повторил Проводник уже совсем спокойно. К чему мне следует готовиться?
Сопровождающий сделал вид, что удивился. Или удивился на самом деле? На протяжении многих лет они читали друг друга, как раскрытую книгу, а сегодня
«Ты читал его ровно так, как они тебе позволяли. Размечтался, спаситель отсталой планеты!»подсказал вдруг безжалостно-насмешливый внутренний голос.
И правда, миролюбиво произнес он вслух. Ведь были же Проводники и кроме меня. И у них тоже ничего не получилось. Их тоже не услышали Они говорили через музыку, изобразительные искусства, книгичаще всего это были книги, не так ли? А теперь Эксперимент закончен. У вас больше нет на нас времени? Ресурсов?
Нет, подтвердил Сопровождающий. Сейчас он казался Проводнику совершенно чужим. У нас больше нет ни ресурсов, ни времени. Не на «вас», а на нихтех, что не слышат, когда с ними говорят. Эта планета обречена, мы ей не поможем. Ты же знаешь, как ваши древние поступали с очагами инфекций? Устанавливали карантин, а когда выяснялось, что зараженных не вылечить, просто запрещали им покидать эти резервации. Они не могли выйти и не могли никого заразить. В данном случае мы можем лишь поступить подобным образом. Разумеется, никакой насильственной изоляции не будет, мы всего лишь тихо уйдем и уничтожим все следы нашего пребывания на этой планете.
Вот как? Но ведь Экспериментальная Группа создавалась для того, чтобы понять, могут ли мои сопланетники научиться чему-либо у вас?
Определенный потенциал у них есть, но Мы обращались к ним неоднократно, последнее время практически напрямую. Кто, как не ты, надеялся на нашу книгу о человеке, попавшем на планету с первобытными человекообразными? Ты же прекрасно помнишь, чем она закончилась?
Как он мог забыть! Он сам и настоял, чтобы финал получился безнадежным и горьким. Те люди так ничего и не понялидаже лучшие из них приняли пришельца за коварное, эгоистичное божество и гневно отвергли. А худшиепросто остались стадом свиней. Проводнику тяжело далась эта повесть, но, что и говорить, она была любимым детищем, которым он особенно гордился. Однако его сородичи остались безучастны.
А вспомни роман «Приговоренные к жизни»? Или «Лес под миром»? Или
Достаточно напоминаний, с усилием произнес Проводник. Проект «Джейа-6» закрыт навсегда. Когда вы покинете планету?
Корабли с членами нашей исследовательской группы стартуют с Джейа через несколько дней, глаза Сопровождающего сухо блестели сквозь очки. Если у тебя есть какие-то незавершенные дела, воспользуйся этим временем.
* * *
Наша планета, Джейа, подобна сотням других населенных планет, существующих во Вселенной. Джейа не так велика, но нас на ней много: разумных и, на первый взгляд, хорошо обучаемых существ. Мои гости объяснили мне, что они имеют в виду, говоря: «на первый взгляд». По их мнению, наш разум заканчивается ровно там, где наступает потребностькак у животных. Потребность в пище, территории, спаривании, власти, защите потомства. И этим мы отличаемся от них, теосийцев. У них над всем господствует разумпоэтому за миллион лет на их планете не было не только войн, но даже малейших конфликтов.
И это правда. Я ни разу не слышал, чтобы мой брат, похожий на меня, как отражение в зеркале, хоть раз повысил голос, замахнулся, швырнул какой-либо предмет
У меня, все детство проведшем в специальном интернате для одаренных сирот, не было никого на свете. Только онмой старший брат, единственная родная душа. Он воспитывался в другом интернате, но сколько я себя помнил, всегда присылал мне веселые, дружеские письма и открытки. Став постарше, брат приходил навещать меня так часто, как только мог. Когда же он достиг совершеннолетия, то взял меня под опеку, и я, наконец, распрощался с интернатом.
Повзрослев, я оценил его добрый, миролюбивый нрав; я замечал, как окружающие прислушиваются к его тихому, но внятному говору, как удается ему словами разрешить любой конфликт, найти общий язык с каждым собеседником, каждого расположить к себе. Я приписывал это его необыкновенному уму и высоким душевным качествам, и, кажется, большинство знакомых думало так же. Я пылко обожал брата, старался во всем ему подражатьбез всякой зависти. Я презирал бы себя, если бы испытал хоть малейшее дурное чувство к этому человеку. На протяжении многих лет мы не сказали друг другу ни одного резкого слова. О, я мечтал быть его достойным, мечтал, чтобы он мной гордился!
Нравились ли брату мои книги? Он прочитывал их очень внимательно, задавал кучу вопросовмоя голова кружилась от радости: ведь самый главный в моей жизни человек интересуется моим творчеством! Что мне до равнодушных читателей и цензуры! Я видел, как мягко и одобрительно блестят его глаза сквозь очки, и был счастлив.
На самом же деле Сопровождающий терпеливо выжидал, пока я буду готов. На Теосе время течет по-другому. Он мог прожить здесь много человеческих жизней, если бы хотел, но теосийцы всегда тратят время разумно. Они не будут специально затягивать неудачный эксперимент.
Я не вспомню точной даты, когда брат впервые заговорил со мной откровенно. Но с тех пор мой жизненный путь, столь мирный и тривиальный, приобрел новый смысл. Я не буду писать здесь, как не верил ему, считал сумасшедшим то его, то себяразумеется, мне понадобилось время, чтобы принять правду. Испытал ли я гордость? Не стоит лукавить, наверное, да. Но, помимо этого, тяжкая ответственность легла на мои плечи. Я стал Проводником, участником эксперимента «Джейа-6». Они умели вычислять джейан с необыкновенными способностями, едва мы рождались на свет. Не все из нас подходили для их целей и не все смогли бы принять свое предназначение. Мне позволили узнать значительно больше, чем другимтак они говорили.