Мэнли Уэйд Уэллман«Маленький чёрный поезд»Manly Wade Wellman«The Little Black Train» (1954)
Когда оказываешься около Верхней Развилки с ее зубчатыми хребтами, глубокими долинами да лесными чащами, куда ни пойди, то невольно думаешь: вот она, глухомань, где никогда не ступала нога человеческая. Шел я, значит, себе тропинкой меж огромных сосен и теребил серебряные струны гитары, чтобы как-то скрасить свое одиночество. И тут из-за поворота навстречу вываливается мужикмоложавый, краснорожий, лысый, да еще и пьяный в стельку. Ну, я и пожелал ему доброго вечера.
Умеешь играть на этой штуковине, приятель? хватает он меня со второй попытки за рукав рубашки. Идем к нам на вечеринку. Наши скрипачи в последнюю минуту струхнули, так что мы остались с одной губной гармошкой.
Как это, скрипачи струхнули? спрашиваю я.
Да вечеринка у мисс Донни Каравэн, ответил он так, будто это все объясняет. Идем, у нас там жареные на огне цыплята и поросенок, а еще бочонок славного самогона.
Слушай, говорю я, слыхал байку про бродячего скрипача, что оказался Сатаной?
Да ну тебя, заржал он. Сатана играет на скрипке, а тына гитаре. Гитары чего бояться? Как тебя звать-то?
Джон. А тебя?
Но он уже поднимался по заросшей, извилистой тропкетакую и не заметишь, если не знать.
Ладно, думаю, вечеринка, небось, в доме, заодно и заночую, а то уже смеркается. И пошел следом. Спутник мой упился в такой дупель, что чуть на меня не падал, но мы все-таки добрались до перевала, по ту сторону которого темнела лесистая долина, сумрачная и таинственная на вид. Во время спуска до нас донеслись громкие и веселые голоса. Наконец мы достигли забора. За ним стоял дом, а народу в нем собралось столько, что хоть предварительные выборы устраивай.
При виде нас они расшумелись так, что у меня зазвенело в ушах. Мой пьяный провожатый замахал обеими руками.
Это мой друг Джон, и щас он нам сыграет! проревел он во всю глотку.
Тут они загорланили еще громче, и мне пришлось сыграть «Адскую заварушку в Джорджии». Бог ты мой, они тут же пустились в пляс, устроив нечто невообразимое.
Все дико скакали, размахивали руками и кружились. В основном здесь собралась молодежь, сплошь в лучших нарядах. Сбоку какой-то громила объявлял танцы, но вокруг так галдели, что его почти не было слышно. Прямо как детишки возле заброшенного кладбища с привидениями. Видать, пытаются вытанцевать страх. Я и сам подпрыгнул между аккордами, услышав стон за спиной. Правда, оказалось, это просто какой-то пожилой мужик с худым лицом подыгрывает моей гитаре на губной гармошке.
Я посмотрел на дом. Новый, широкий, основательный; щели меж тесаных бревен замазаны побеленной глиной. Сквозь проход в середине видно чуть ли не всю долину, вплоть до горных вершин, за которые садится красный шар солнца. Понизу долины на всю длину идет просека, похожая на дорогу. Пока я играл на гитаре, в окнах вспыхнул свет. Кто-то зажигал лампы с наступлением темноты.
Мелодия закончилась. Все долго и громко рукоплескали.
Еще! Хотим еще! орали они, сбившись среди деревьев во дворе в кучки, чтобы хоть как-то побороть тревогу.
Друзья! Я как-то перекричал гомон. Позвольте выразить почтение гостеприимной хозяйке.
Эй, в доме! заорал мой пьяный провожатый. Мисс Донни, идите познакомьтесь с Джоном.
Она вышла и так гордо прошествовала через толпу, что показалась мне выше ростом. Подол пышной полосатой юбки бил по каблукам, но выше талии одежды было куда меньше, а на округлых руках и плечах так и вообще ничего. Масляная желтизна волос, наверное, взялась из бутылочки, а кукольно-розовый цвет лицаиз коробочки. Она улыбнулась мне, и в носу защипало от запаха ее духов. Сзади следовал тот громила, распорядитель танцев. У него были безжизненные черные волосы и широкие зубы, а тяжелые лапищи раскачивались, что твои гири на весах.
Рада вас видеть, Джон, сказала она глубоким грудным голосом.
Я заглянул ей в глаза, голубые, будто яйцо малиновки, посмотрел на ее волосы цвета масла, красные губы и голые розовые плечи. Ей было лет тридцать пять, а может, и за сорок, но выглядела она гораздо моложе.
Очень приятно, ответил я со всей любезностью. Мисс Донни Каравэн, у вас день рождения?
Гомон затих, все только переглядывались. Костры разгорались все сильнее, отгоняя наступавшие сумерки.
Донни Каравэн встретила мои слова глубоким смехом.
День рождения проклятия. Ее голубые глаза расширились. А еще, сдается мне, конец проклятия. Все сегодня.
У некоторых отвисла челюсть, но никто не проронил ни слова. Похоже, сбежавшие скрипачи испугались чего-то не совсем обычного.
Идемте Джон, хозяйка протянула мне тонкую ладонь, унизанную кольцами с зелеными камнями, поешьте, выпейте
Спасибо, сказал я, потому что у меня с самой зари маковой росинки во рту не было.
Она крепко схватила мою руку и потащила за собой, исподволь наблюдая за мной краем глаза. Громила явно ревновал из-за того, что мисс Каравэн была со мной столь радушна, и прожигал наши спины яростным взглядом.
Над ямой с углями томились на решетке две свиные полутушки. Рядом стояла пара смуглых стариков, и один, обмазывал румяное жаркое соусом, окуная в небольшой котелок палку с тряпичным шариком на конце. Над другим костром висел большой котел, из которого какая-то старуха вылавливала обжаренные в жиру кукурузные клецкихашпаппи, и выкладывая их в миски, ставила на дощатый стол.
В очередь! звонко скомандовала Донни Каравэн. Гости стали выстраиваться в очередь. Снова послышалась болтовня. На лицах заиграли улыбки. Чем-то напоминало тревожный сон: кругом шум-гам и веселье, но чувствуетсянадвигается что-то зловещее.
Пока старик нарезал для нас в бумажные тарелочки поджаренную свинину, Донни Каравэн подхватила меня под локоть. Старуха добавила в тарелки кукурузные клецки и добрую горку капустного салата. За едой я размышлял над рецептом соуса к мясу, а еще над тем, добровольно ли все эти люди явились на так называемый день рождения проклятия.
Джон, спросила она, будто прочитав мои мысли, а правду говорят, что чистому сердцу не страшны ведьмины проклятия?
Да, слыхал что-то такое.
Она рассмеялась. Громила и худой старик с губной гармошкой глянули на нас, оторвавшись от еды.
Двадцать лет назад меня прокляла одна старая ведьма, начала Донни Каравэн. Обвинила в преступлении, а суд оправдал. Ну и кто прав?
Даже не знаю, что и сказать, вынужден был признать я.
Она снова рассмеялась и откусила хашпаппи.
Посмотри вокруг, Джон. Этот доммой дом, эта долинамоя долина, эти людимои друзья, и пришли они сюда, чтобы доставить мне удовольствие.
Мелькнула мысль, что только она здесь радуется да и то вряд ли.
Бог ты мой! рассмеялась она. Некоторые уж умаялись столько лет ждать, когда же меня поразит это проклятье. Не дождутсяя придумала, как его отвести. Она подняла на меня голубые глаза. Ну а тебя, Джон, каким ветром занесло в Верхнюю Развилку?
Распорядитель танцев тут же навострил уши, худой старик-гармошечник тоже.
Да так, шел мимо. Я ищу песни. Слыхал, в Верхней развилке поют что-то о маленьком черном поезде.
Все замолкли, будто я перешел грань приличия.
И снова тишину разорвал смех Донни Каравэн.
Ха, да я знаю эту песню почти столько же, сколько знаю о проклятии. Хочешь спою?
Народ выжидательно смотрел на нас.
Будьте так добры, мэм, попросил я.
И она запела в желтом сиянии ламп и алых всполохах костра, окруженная мрачными тенями деревьев и горной тьмой, в которой не проглядывалась даже долька луны. Ее голос был хорош. Я отставил тарелку и попытался подыграть на гитаре.
Предупрежденье свыше
Я слушал второпях
«Все приведи в порядок,
Ведь ты умрешь на днях.
С друзьями ты простись навек,
Дела свои устрой.
Прикатит черный поезд,
Забрать тебя с собой».
Какая замечательная мелодия! воскликнул я. Словно поезд катится.
Увы, мой голос не настолько высокий, чтобы изобразить свисток, улыбнулась она мне своими красными губами.
Я могу подыграть, тихо предложил мужик с губной гармошкой, подходя ближе.
Все вытянули шеи в нашу сторону. Люди выглядели раздосадованными, смущенными, а порой, и не скрывали своего отвращения. И тогда я задался вопросом: почему эту песню нельзя упоминать?
Но тут от дома, где стоит бочка, раздались крики. Мой пьяный провожатый орал на почти столь же пьяного мужика, и каждый пытался вырвать у другого тыквенную бутылку. Еще пара-тройка болельщиков с каждой стороны подначивали их криками.
Джет! крикнула Донни Каравэн громиле. Давай, прекратим это, не то весь самогон разольют.
И они с Джетом направились к мужикам у бочки, остальные тоже подобрались, чтобы поглазеть.
Джон, тихо позвал кто-то тот человек с губной гармошкой. Отсветы костра четко вырисовывали морщины на его худом лице и волосы «соль с перцем». Джон, и все-таки, что ты тут делаешь?
Смотрю, ответил я, наблюдая, как громила Джет разнял двух пьяниц и Донни Каравэн принялась их распекать.
И слушаю, продолжал я. Любопытно, какое отношение черный поезд имеет ко всей этой вечеринке. И что это за рассказ о проклятии. Знаете что-нибудь?
Знаю, ответил он.
Мы отошли с едой подальше от костра. Народ с хохотом и криками продолжал стягиваться к бочке.
Донни Каравэн была замужем за Тревисом Джонсоном, начал гармошечник. Тот владел в Верхней Развилке железной дорогой и занимался перевозками здешней древесины. Человек с тугой мошной, потому Донни за него и вышла. Но Он сглотнул. Ее любил еще один парень, Кобб Ричардсон. Он работал машинистом на ее мужа. И убил его.
Из-за любви?
Люди считали, что Донни Каравэн подбила Кобба на убийство мужа. Дело в том, что Тревис завещал ей все деньги и имущество: железную дорогу и прочее. Но Кобб в своем признании сказал, что Донни никоим боком не причастна к убийству. Закон ее отпустил, а Кобба казнили в столице штата.
Ну и дела, присвистнул я.
Во-во. И мать Коббамиссис Аманда Ричардсоннаслала проклятие.
О, так это она ведьма
Да никакая она не ведьма, перебил он, просто наслала проклятие. Пообещала, что наследство выйдет Донни боком и поезд Кобба станет ее гибелью. А Донни только посмеялась. Ну, ты слышал ее смех. С тех пор в наших краях и появилась песня о черном поезде.
Кто ее сочинил?
Полагаюя.
Он посмотрел на меня долгим взглядом. Выждал, давая свыкнуться с новостью, и добавил:
Вероятно, именно из-за песни Донни Каравэн согласилась на сделку с железной дорогой Ореховой Речки. Эти ребята выплачивают ей содержание, а она больше не гоняет поезд из Верхней Развилки.
Я доел жареную свинину. Мог бы сходить за добавкой, но уже как-то не хотелось.
Понятно, мисс Каравэн решила, что нет поезданет и гибели.
Мы с ним выбросили бумажные тарелки в костер. Я особо не рассматривал людей, но с приходом ночи они вроде как стали смеяться потише.
Вот только поговаривают, что поезд все же ходит по той дороге. Или, по крайней мере, ходил. Иногда в полночь появляется черный поезд, и тогда умирает какой-нибудь грешник.
А ты сам этот поезд когда-нибудь видел?
Нет, Джон, но Господь наверняка его слышит. Одна Донни Каравэн над этим смеется.
Она тут же залилась смехом, подшучивая над обоими драчунами. Все мужчины повернулись в ее сторону, и, сдается, женщинам это не понравилось. Да я и сам чуть изогнул шею.
Двадцать лет назад она была в самом соку. Глаз не отвести, поверь, продолжал гармошечник.
А что значит, нет больше проклятия?
Донни обтяпала еще одну сделку. Продала все рельсы Верхней Развилки, что двадцать лет пролежали без дела. Сегодня были сняты и увезены последние. А вот этот дом она построила на том месте, где когда-то пролегала железная дорога. Глянь-ка туда, через этот проход в середине здания. Там как раз и проходили пути.
Итак, темная насыпь среди деревьевэто бывшая железная дорога, подумал я. Сейчас она кажется не такой уж широкой.
Нет рельсовзначит, нет и никакого черного поезда в полночь, как считает Донни, продолжал он. А люди явились по ее приглашению по разным причинам: кто-то арендует у нее землю, кто-то должен ей денег, а некоторыемужчиныпросто рады плясать под ее дудку.
И она больше не выходила замуж? спросил я.
Если она это сделает, то потеряет землю и деньгинаследство Тревиса Джонса. Таковы условия завещания. Она живет с мужчинами безо всякого брака, меняет их, как перчатки. Некоторые, знаю, даже покончили с собой из-за того, что она к ним охладела. В последнее время Донни со здоровяком Джетом, но сегодня ведет себя так, словно выбирает нового хахаля.
В свете ламп и костров к нам вернулась хозяйка.
Джон, гости хотят танцевать.
На пару с гармошечником я сыграл «Сгинувшие тысячи», и гости скакали так, будто их самих тут не меньше. В разгар кадрили Донни Каравэн сделала несколько проходок с каким-то блондином, а Джет выглядел так, словно кислятины наелся.
Когда я закончил, ко мне, шурша юбкой, снова подошла Донни Каравэн.
Пусть губная гармошка одна поиграет. Станцуем?
Не умею я всякие шейки вытанцовывать. Я бы сейчас с удовольствием разучил песню про черный поезд.
Она посмотрела на меня с прищуром.
Ладно. Играйте, а я спою.
И спела.
Гармошечник подвывал моей гитаре на своей дуделке, а окружающие слушали, таращась на нас, будто лягушки.
Но дерзкий лишь смеялся,
Он не поверил в рок.
Вдруг поезда услышал
Пронзительный свисток.
«О, Господи, помилуй,
Прости, я грешен был.
О, смерть, прошу пощады»
Но поезд прикатил.
Пропев пару куплетов, Донни рассмеялась, как прежде, глубоко и насмешливо. Джет изверг какой-то странный горловой звук, зародившийся где-то в его бычьей шее.
Что-то я никак не пойму, начал он, как это у тебя получается, что звук поезда кажется все ближе и ближе.
Просто меняю музыку, объяснил я. Перехожу на тон выше.
Во-во, поддержал гармошечник. А я под него подстраиваюсь.
Наверное, так и есть, нервно рассмеялась одна женщина. Поезд приближается, и его свисток звучит все выше. Затем он проходит мимо и удаляется, и звук все ниже и ниже.
Но я не слышал в песне, как поезд уходит, заявил мужчина рядом с ней. Наоборот, приближается и приближается. Он передернул плечами, а может, и вздрогнул.
Донни, снова подала голос женщина, я, пожалуй, пойду.
Побудь еще, Летти, не столько просительно, сколько требовательно начала Донни Каравэн.
До дому, чай, неблизко, да ночь безлунная, заладила женщина. Рубен, и ты, пошли вместе.
И она пошла прочь. Мужчина поплелся за ней, кинув через плечо взгляд на Донни Каравэн.
Затем ушла еще одна пара, потом за ней потянулась еще одна. Возможно, толпа у костра поредела бы и больше, но Донни фыркнула, что твоя лошадь, и таким образом удержала остальных.
Давайте выпьем, предложила она. Хватит всем, ведь те, кого я числила в друзьях, нас бросили.
Возможно, на пути к бочке испарилось еще двое-трое гостей. Донни Каравэн опрокинула в себя самогон из горлышка тыквенной бутылки. Затем, глядя на меня поверх нее, глотнула еще и протянула мне.
Выпьешь после дамыполучишь поцелуй, прошептала она.
Я выпил.
Вкусно.
Самогон был хорошим.
А поцелуй? хихикнула Донни Каравэн.
Но ни распорядитель танцев, ни гармошечник, ни я не смеялись.
Давай танцевать! воскликнула она.
Я заиграл «Вересковую гору», и губная гармошка поддержала меня своими стонами.
Прошло не так много времени, но танцоров поубавилось, а вот деревья, среди которых они танцевали, словно выросли и стали гуще. Мне это напомнило одну историю, услышанную еще мальцом. В ней рассказывалось, что дневные и ночные деревьяэто отнюдь не одно и то же. Ночные могут столпиться вокруг дома, если тот им не нравится, стучать по дранке на крыше, ломиться в окна и двери, и в такую ночь наружу лучше ни ногой
Под конец «Вересковой горы» рукоплескали уже не так сильно. Да и кричали «Еще!» куда меньше. Гости потянулись к бочке с самогоном за добавкой, но гармошечник меня удержал.
Расскажи, как ты до этого додумался. Ну, менять лад, когда поезд подходит.