Ей нечем было держаться. Зажигалка в левой руке, баллончик «Ланы» в правой. Если бы водитель посмотрел в зеркало, увидев Сашу с ее готовым к залпу огнеметом, и понял, что она собирается делатьему достаточно было лишь резко рвануть вперед, или затормозить, чтобы Саша потеряла равновесие. Но взгляд водителя был прикован к бегущему за автобусом хромому бомжу, а все его мысли были заняты ненавистью к такого рода пассажирам. Черное облако окутывало и его голову, мешая видеть полную картину мира вокруг.
Саша шла. Люба сидела, вжавшись в свое кресло, парализованная ужасом.
Она видела. Она понимала. Вот только ужас от резкой смены ролей мешал ей адекватно мыслить и принимать решения.
Я прощаю тебя! крикнула она в лицо приближающейся смерти.
Не поможет, покачала головой Саша, чиркая зажигалкой, ни тебе, ни мне.
Улыбаясь, она нажала на кнопку баллончика, высвобождая струю горючей смеси, устремившейся к огоньку зажигалки.
Полыхнуло! Саша помнила огненную струю, лизавшую кафель в ее ванной комнате, помнила длину этой струи, и хотела лишь испугать и так перепуганную до смерти Любу. Показать свои намерения, показать, что в ее руках, на случай, если та еще не поняла. Но гудящее пламя оказалось куда мощнее, чем тогда, в ее ванной комнате, и куда дальнобойнее.
Пылающее облако лизнуло любино лицо, испепелив ресницы и подпалив челку.
Автобус наполнился криками и вонью паленых волос. Пока еще только волос, Саша позволила себе лишь короткий пшик баллончиком, и теперь в приятном удивлении созерцала, как люди вскакивают со своих мест, сбиваясь на задней площадке, а Люба в панике хлопает себя руками по голове, сбивая пламя.
Водитель ударил по тормозам, Саша пошатнулась, но устояла, тут же направив баллончик в лицо дернувшейся, было, Любы.
Сиди, тварь! Сиди, я не разрешала тебе вставать!
Люди кричали, люди колотили в дверь, в панике нажимая на кнопку связи с водителем. Водитель, посмотрев наконец в салон, попытался открыть двери, но что-то пошло не так, и открылась только задняя. Средняя, ближайшая к Любе, через которую она могла бы сбежать, издавала лишь сухие щелчки, отказываясь открываться.
Еще один короткий пшик баллончика, и снова огненное облако лизнуло любино лицо. Снова лизнуло чуть сильнее, чем Саша планировала, и пламя прожило чуть дольше, чем она держала палец на кнопке «Ланы». Как будто огонь хотел убивать больше, чем сама Саша, а потому с неохотой отступал, когда она приказывала ему это сделать.
Ей даже показалось, что струя антистатика вспыхнула раньше, чем коснулась пламени зажигалки. Или не показалось
Люба вжалась в свое кресло, закрыв лицо руками. Ее волосы тлели, тлели в нескольких местах, а сама она издавала протяжное «Ааааааааа» сжавшимся от страха горлом, из-за чего звук выходил сухим и сиплым, будто бесконечный вдох великана-астматика.
Ты что творишь, дура?!! ворвался в салон водитель, и Саша тут же послала в его сторону огненную струю, превратившуюся в газовый факел нефтяной вышки. «Лана» не могла так гореть, просто не могла, но Саше было не до того, чтобы размышлять об этом. Огонь ударил водителя в грудь, моментально воспламенив синтетическую рубашку. Сбивая пламя с одежды и волос, он спиной вперед вывалился из передней двери, через которую только что вошел.
Автобус тронулся. Не было ни гула двигателя, ни хруста трансмиссии, автобус, не поставленный на ручник, просто поехал вперед, почувствовав небольшой уклон дороги. Будто бы его что-то его толкнуло, зная, что законы физики сделают остальное.
В кабине что-то упало на приборную доску, то ли от легкой качки, то ли потому, что Саша захотела, чтобы что-то упало именно на те кнопки, что отвечают за закрытие дверей. Двери закрылись. В пустом салоне не спеша катящегося по Купеческому тракту автобуса остались лишь двое Она, и мерзкая кондукторша, обрекшая ее на смерть.
Каждая из них обрекла другую на смерть.
И каждая обрекла на смерть себя.
ПОСМОТРИ НА МЕНЯ!
Саша обернулась в хвост автобуса, и, не раздумывая, послала туда струю огня, уже не заботясь о том, чтобы чиркнуть зажигалкой и нажать на кнопку баллончика. Огонь просто возник и устремился вперед, могучая пятиметровая струя, ударившая в заднее стекло автобуса и оплавив пластик на поручнях на своем пути. Не успей Стрелок, проскользнувший в закрывающуюся дверь в последний момент, нырнуть за сиденье по правой сторонесейчас он уже катался бы по полу, пытаясь сбить с себя пламя.
И он знал, что у него бы не вышло. Для всех, кто видел происходящее со стороны, пламя было оранжево-красным, и только Стрелок видел в нем черные волокна.
Посмотри на меня! снова крикнул он из своего укрытия. Просто посмотри мне в глаза! Пожалуйста!
Не высовывайся! Тебя я убивать не хочу!
Ты никого не хочешь убивать!
Сейчас он понимал: те две чеченки тоже не хотели убивать. Когда-то. А потом на почву ненависти к русским упали черные зерна, и были политы черным дождем из черных облаков. В те годы Чечня была пропитана этой чернотой, этой ненавистью к людям с другим цветом кожи, и ненависть изливалась с обеих сторон.
И бомжи не хотели устраивать поножовщину на теплотрассе, они просто хотели переждать в тепле лютые морозы. Но совокупные ненависть и неприязнь друг к другу, как к конкуренту на теплое место, постоянный страх смерти от холода и голода, поразительным образом смешанный с безразличием и неприязнью к самим себе, породили это, и это приумножило ненависть, накачав кого-то ей под завязку.
Посмотри на меня!
Следующая огненная струя прошлась низом, стараясь выкурить Стрелка из его убежища, и это ей почти удалось. Он забился в угол, прижав колени к животу, но жар был такой, что еще бы чуть-чуть и у него задымились ботинки.
Пожалуйста, просто посмотри на меня! Одну секунду! После этого, если захочешь, я уйду.
Стрелок выждал несколько секунд и, не услышав рева пламени, выглянул из своего укрытия. Девушка стояла возле полумертвой от страха кондукторши, и смотрела на него, направив баллончик антистатика в его сторону. Зажигалка была в другой руке, висевшей вдоль туловища, но что-то подсказывало Стрелку, что зажигалка ей больше не нужна. Возможно, не нужен больше и баллончик. Слишком густым было черное облако вокруг девушки. Ему уже не нужно было смотреть по-особому, чтобы видеть это.
«Что я здесь делаю? Какого черта я залез в этот автобус? Она же сожжет меня заживо! Она убьет меня, не моргнув глазом!»
И кто-то внутри ответил ему:
«А раньше ты жил?»
Стрелок не стал спорить. Стрелок встал, подняв руки кверху в жесте, понятном любому. Стрелок сделал шаг по проходу, не отрываясь, глядя девушке в глаза.
Смотри на меня, пожалуйста. Не на нее. Не по сторонам. На меня! Я не враг тебе. Веришь?
Саша кивнула. В ее глазах все еще пылала ненависть, но, кажется, огонь чуточку спал. Или же Стрелок просто хотел в это верить?
Автобус дернулся, уткнувшись во что-то своей плоской глазастой мордой. Занавески на кабине водителя не давали увидеть из салона, во что именно, но это сейчас интересовало Стрелка в последнюю очередь. Девушка и только девушка. Ее глаза. Он держал ее взглядом, удерживал на краю пропасти, и малейшая ошибка сейчас грозила смертью всем троим, находившимся в автобусе.
А еще Стрелок знал, что ему делать. Просто понял.
Он не смог бы спасти никого в катакомбах теплотрассы. Там чернота была слишком густой, и слишком концентрированной, ее хватило бы на нескольких таких как он. Он не смог бы спасти ту девушку в Бамуте, тогда он был другим. Молодым, сильным, самодостаточным Тогда это не заинтересовалось им.
А сейчас это хотело его, и Стрелок намеревался отдаться ему. Намеревался забрать его силу себе.
Смотри на меня, только на меня
Стрелок вызвал в памяти все, что когда-либо причиняло ему боль. «Деды» в учебке, устраивавшие «внезапную проверку боевой готовности» его роте посреди ночи, заставляя отжиматься и приседать, и избивавшие тех, кто отказывался подчиниться, или падал без сил раньше, чем им надоедала эта забава. Чеченские снайперы, из-за которых ночью на блокпосту в сортир приходилось ползти по-пластунски. На своей земле, на своей территории, под прикрытием своих пулеметов. Равнодушных врачей на ВТЭКе, 5 лет гонявших его по обследованиям, прежде чем дать постоянную групп инвалидности. 5 лет будто бы ждавших, что хромота пройдет сама, что рассеченные осколком мины мышцы снова станут эластичными, как у подростка.
И, конечно же, всех тех, кто был в ответе за гибель сотен бойцов в Чечне. Всех тех, кто бросил людей в горнило этой локальной гражданской войны. Русские против чечен, россияне против россиян. Всех тех, кто делал на этой войне деньги и с той, и с другой стороны.
Стрелку не нужно было больше смотреть своим особенным зрением. Он и так чувствовал, как тьма, перекатывавшаяся под потолком автобуса, прикоснулась к его макушке. Как присосалась к нему, выбросив черный протуберанец.
Это ласково гладило его по голове, почувствовав родственную душу, и Стрелок улыбнулся тьме.
Отдай это мне одними губами прошептал он.
Палец девушки дрогнул на кнопке баллончика «Ланы».
Нет, не это. Не оружие! быстро поправился Стрелок. Ты понимаешь, о чем я. ЭТО.
Ее глаза становились все осмысленнее. В них оставалось все меньше ненависти и слепой ярости, и все больше тоски.
Как тебя зовут? спросил Стрелок.
Саша, ответила она, опуская баллончик.
Выдохнув, Стрелок наконец-то позволил себе опустить руки.
А тебя?
Иго Стрелок. Зови меня Стрелком.
Спасибо, Стрелок
Мир окрасился в серые тона. Облако накрыло Стрелка, облако обволокло его голову, облако вползало в его душу через глаза, ноздри, рот и уши. Облако всасывалось в него через поры кожи.
Стрелок потянулся и с хрустом размял пальцы, чувствуя небывалую легкость. Он перенес тяжесть тела на правую ногу, и улыбнулся тому, что не чувствует боли. Этой ногой бы со всей дури залепить в пах врачу ВТЭКа, презрительно морщившемуся на запах перегара, исходивший от Стрелка. Этой ногой бы размозжить голову «деду», проверявшему его пресс ударом под дых.
Под дулом пистолета заставить грызть поребрик, а потом с размаху наступить ему на затылок! Так, чтобы раскрошились зубы, чтобы вывернулась из суставов челюсть, чтобы надвое порвался его поганый рот , кричавший в три часа ночи на всю казарму : «НА ЗАДРОЧКУ ЛИЧНОГО СОСТАВА, СТАНОВИСЬ!»
Стрелок обвел автобус взглядом. Своим особым взглядом, позволявшим увидеть это, и не увидел его. Тьма теперь была не снаружи, тьма была внутри.
Внутри Стрелка.
И он знал, как с ней поступить.
У него в запасе оставался еще один объект ненависти, который он до сих пор прятал глубоко в своем подсознании, который не показывал опутывавшей его черноте. Человек, которого он ненавидел больше «дедов», врачей, политиков и чеченских снайперов. Больше них все вместе взятых.
Человек, сломавший ему жизнь.
Этого человека звали Стрелок.
Жалкий, опустившийся алкоголик, грязный бич, тешивший себя этим словом, как будто бывший интеллигентный человек может снова таковым стать. Человек без будущего, да и без настоящего. Никчемный, жалкий, хромой пьянчуга, пахнущий перегаром и чьей-то мочой.
Тьма внутри него заворочалась, пытаясь вырваться. Это было не то, что она хотела от податливой жертвы, полной затаенных обид. Не эту ненависть она хотела разжечь в нем, совсем не эту
Это ворочалось в сознании Стрелка, будто живое существо, хотя в каком-то смысле оно и было живым. Ворочалось, билось о стенки разума, не находя из него выхода. Металось в крови, от гулко бьющегося сердца к сжатым до хруста кулакам. Это искало выход, но не находило, и чувствовало, как слабеет с каждой секундой. Как его энергия расходуется на уничтожение самого себя. Своей части.
Каленым железом Стрелок выжигал в себе все, что ненавидел, и когда он смог, наконец, разжать сведенные судорогой кулаки, это перестало существовать внутри него. Вместе с частью Стрелка. Вместе со всем, что было Стрелком.
Он оставил лишь имя. Как память об ошибках, и как символ, значение которого он пока что знал лишь приблизительно.
Все закончилось! сказал он Саше и ободряюще улыбнулся.
С шипением открылись двери, и толпившиеся вокруг автобуса люди волной отхлынули от него. Из кабины в салон бешеными глазами смотрел водитель, но входить не торопился. Его лицо, в отличие от любиного, почти не пострадало, но опаленная рубашка служила отличным напоминанием о происшедшем, и грудью встречать новую струю огня он отнюдь не рвался. Тем более что психованная баба пока что не поливала Любу огнем, да и к чему рисковать здоровьем, если полиция уже едет? Пусть с этим всем разбираются те, кому за это платят деньги.
Не все ответила Саша, но закончится. Сейчас.
Она подошла к Любе, так и сидевшей, вжавшись в свое кресло и закрыв обожженное лицо руками. Кажется, при приближении Саши она даже перестала дышать.
Прости меня! сказала Саша, и, так и не дождавшись ответа, обернулась к Стрелку.
Я проклята. Я не могу выйти из этого автобуса. Если я выйдуя умру.
Но я же
Я не знаю, что ты сделал, и как ты это сделал. Может быть, ты забрал и проклятье, но Я в это не верю. В любом случае, я хочу выйти сама. Раньше, чем меня отсюда выведут. Будь рядом, пожалуйста.
Буду! сказал Стрелок, и вышел из автобуса первым, подавая девушке руку.
Глава 16
Саша остановилась на последней ступеньке, приняв протянутую ей руку этого странного, небритого и грязного человека. Этого бомжа, который каким-то образом взял на себя всю ее ненависть и всю ее злобу.
Стрелок. Странное прозвище Может когда-то он был стрелком? Снайпером? У него глаза человека, который воевал и который убивал. Когда убиваешьвзгляд меняется. Саша не помнила, где она слышала эту фразу, но она соглашалась с ней.
Стрелок спас ее. Может быть, он забрал и ту силу, намертво привязавшую ее к автобусу. Саше хотелось в это верить, но она не верила. Что толку выбивать пистолет из руки человека, который уже выстрелил? То, что взял на себя Стрелок, было пистолетом. Но пуля уже летела в сашину грудь. Летела несколько часов, и пора было перестать бежать от нее.
Люди толпились на остановке. Люди смотрели на нее. Люди направляли на нее десятки мобильных телефонов Сейчас ей предстоит умереть и стать звездой «Ютуба». Наверняка этот ролик увидит Костя. Наверняка прочитает комментарии под ним.
«Психованная баба с самопальным огнеметом».
«Кондукторша против чокнутой пассажирки».
«Очередная солевая».
Сделать с этим Саша уже ничего не могла.
«Господи, дай мне силы принять то, чего я не могу изменить. И дай мне силы изменить то единственное, что изменить я еще могу»
Стрелок, тихо позвала она, когда я выйду, скорее всего, я перестану дышать. Я уже пыталась. Дважды. И каждый разодно и то же. Мне будет страшно, поэтому не отпускай, пожалуйста, мою руку. И когда я упаду
Если! поправил ее Стрелок.
когда! упрямо повторила она. Когда я упаду, пожалуйста, не дай мне упасть лицом вниз, хорошо? Только не так.
И не дождавшись ответа, Саша сделала шаг наружу.
Глава 17
Он подхватил ее за талию сразу, как только она вышла из автобуса. У нее сразу подкосились ноги, и она упала бы, если бы не Стрелок.
Он бережно уложил ее на асфальт, на спину, как она и просила, и почти до самого конца она смотрела на него. Смотрела в его глаза, крепко держа за руку. А потом, за секунду до того, как по ее телу пробежала последняя судорога, она перевела взгляд в голубое небо, и проводила взглядом Boeing 747, заходивший на посадку над Медянкой.
Стрелок опустился рядом с ней на колени, чувствуя, как над ними смыкается толпа людей с телефонами, и легким движением ладони закрыл сашины глаза навсегда.
Долгих дней и приятных ночей, сэй, сказал он, не понимая смысла своих слов, но зная, что он должен сказать именно их.
Этой фразе научил его тот самый знакомый, что шутил по поводу револьверов с рукоятками из сандалового дерева. «Прощаясь с кем-то, обязательно скажи: «Долгих дней и приятных ночей, сэй!» говорил он, «это будет круто для тех, кто в теме. Должен же ты как-то оправдывать свое прозвище?»
Стрелок поднялся с колен, лицом к лицу столкнувшись с растолкавшим толпу водителем.
Глава 18
Понарожают уродов, мля! Психованная дура, мля! Сука, на! Весь день, мля, коту под хвост. Умерла что ли? Чуть Любку мою не сожгла, падла. Ты как ее успокоил, а? Я думал все, песец пришел. Ух, ё! Суууука! Что ж по яйцам-то бьешь, падла!
Глава 19
До магазина возле своего дома Стрелок дошел, почти не хромая.