Мужчины молчат, Аким тоже, а бабанет, не унимается:
Товарищ, Саблин. Нужно найти её останки, она понимает, что это маловероятно, ну хотя бы то, что могло сохраниться, то, что найдём. Надо съездить туда, понимаете?
Бабе это моей скажите, наконец говорит он ей, чтобы отстала.
Видно, такого оборота Панова и оба её спутника не ожидали. Мужчины приглянулись, а она отпрянула, вздохнула. Конечно, это смешно звучало, казак за бабью юбку прятался, но это подействовало. Может, они отстанут. Так сначала подумал Аким. Но он не понимал ещё, с кем имеет дело. Панова посидела, подумала и произнесла:
Я поговорю с вашей женой, и добавила обидное, попробую уговорить её, чтобы она разрешила вам сходить с нами.
Может, она и не хотела обидеть, но её слова задели Саблина. Что ж получается, что его баба будет ему, заслуженному казаку, добро на любое дело давать? А Панова смотрит, ждёт. Нет, она это специально сказала, знала, что заденет. Для этого и говорила.
А без меня не доедете, что ли? Наконец спрашивает он. Я вам на карте всё покажу.
Мы и так на карте всё видели, говорит Панова, нам нужно всё точно посчитать. Нам нужно знать, где вы были, когда голова у вас заболела, в каком месте стрельба началась и сколько оттуда было до ближайшей суши. В каком месте у вас недомогание усилилось. Когда заболели глаза. Нужно всё измерить до метра.
Хотите знать, на сколько метров она достаёт? Спросил Саблин.
Да, хотим знать её диапазон. Хотим знать, как распространяются волны. Что это: направленный луч или как у антенныокружность. Говорил штатский, кивая головой, словно соглашался сам с собой. Кроме вас нам никто картину вашего боя не опишет, никакая карта.
Жена мне житья не даст, если я соглашусь. Наконец нехотя произнёс Саблин. Она была против, когда я в этот рейд собирался.
Вы потеряли лодку, говорит Панова да ещё так проникновенно говорит, словно всю жизнь за Акима переживает, мы знаем, как для рыбака важна лодка. Мы вам купим новую, и мотор купим, самый лучший, какой захотите. И ещё вы получите пять рублей. А жене вашей скажем, что в экспедиции нас будут охранять очень хорошие солдаты.
Саблин усмехнулся. Что эта глупая женщина такое несет, его, болотного жителя, пластуна в его болоте будут охранять солдаты! Но спорить с ней не стал. Как ни крути, а лодка-то ему по-всякому нужна. И мотор нужен. Даже если по дешёвке брать, неновую и с неновым мотором, а двадцать целковых выложить придётся. Или за своей старой ехать, на то место, со дна её поднимать, а она вся в дырах, мотор разбит. Он задумался.
Время, сказал капитан-медик.
Ваш врач нам полчаса на разговор выделил, пояснила Панова.
Гости стали собираться. Мужчины, вроде, и без лишней любезности, но руку ему жали и пошли к двери, а женщина осталась.
Чуть наклонилась к нему, как будто боялась, что кто-то может услышать, и заговорила:
Я читала ваше дело, вам дважды собирались присвоить звание, первый раз отложили, второй раз отложили, после этого случая опять отложат. Мне кажется, это несправедливо. Я поговорю с вашим руководством, вы заслуживаете повышения.
Он посмотрел на неё удивлённо: вот дура баба, кто ж тебя слушать будет из полкового начальства? Неужто ты и вправду думаешь, что есаул или, тем более, полковник слушать тебя станут.
Только вы отвезите меня на то место, где всё случилось. Продолжала она и, не дожидаясь его ответа, опять прикоснулась к его руке, повернулась и пошла к двери.
Высокая. Подтянутая. В своих этих сапогах, кофте в обтяжку, юбка узкая, одно словогородская. Мужики ему не понравились, один шибко умный, один слишком твёрдый, а вот женщина странная она.
Тут его пробило. Она сказала, что читала его дело. Как так, кто ж ей позволил, к таким делам допущены офицеры не меньше есаула рангом. Кто ж она такая, что ей дозволили его дело читать.
А ещё лодку обещала, мотор, денег. Удивительно всё это, удивительно. Он машинально поглядел на свою заживающую левую руку, стал сжимать и разжимать пальцы, как доктор велел, изо всех сил. А самого всё не покидала вопрос: кто ж это был у него? Вот балда, даже фамилий их не запомнил. Думал, и не мог понять, имена они, вроде, называли, а вот должностинет. Бабёнка так и просто сказала: Панова. Типа это всё, что тебе нужно знать, ну, кроме того, что она лодку с мотором купит. Может, это учёные какие.
Нет, однако, всё удивительно.
Где то на западе звонко хлопают «125-е» мины. А здесь, в овраге, их разрывы кажутся тихими, безобидными. Казаки быстро догоняют ушедший вперед взвод. Раненых забрали медики, теперь Саблин за них не волнуется. Теперь выживут.
Враг не унимается, ни на минуту не прекращается огонь. Обрабатывает первую полосу. Там, где сейчас Юрка должен быть.
Думать об это не охота даже.
А взвод снова залёг, завалились казаки на стенки оврага, ждут, когда минёры новый фугас обезвредят. Аким уже не помнит, какой это по счёту. Нашёл свой ранец, а гранаты в нём нет, он и вспомнить не может, куда её, тяжеленую, дел. И ладно.
Коровин и Карачевский сняли фугас, двинулись дальше. Два часа ночи, а на западе всё только начинается. Понеслись тяжко ухать «чемоданы». Вроде, далеко рвутся, а дрожь до оврага докатывается, со стен песок сыпется. Мины бьют, тихо-тихо работают в дали пулемёты. Точно началось. Видать, атака пошла.
И тут же, перекрывая весь шум боя, заскрежетало с визгом, долго и противно. Турель. Саблин даже поморщился, как представил бесконечные рваные светящиеся полосы двадцатимиллиметровых снарядов, что со скрежетом рвут воздух и несутся вдаль, чтобы убивать его товарищей. Турельстрашная вещь. Скорострельная. Мощная. Точная. Хорошо, что замаскировать её нельзя. Разве такое замаскируешь? Это ж огонь потоком.
Ерёменко, давай на верх, бежит в хвост строя взводный, протягивает Ерёменко ПНВ, засекай турели.
Повторять не нужно, Лёшка сбрасывает ранец с торчащей из него гранатой, отдаёт Акиму «Барсука», штатный армейский дробовик, лезет по обваливающемуся грунту наверх. Аким его поддерживает, помогает снизу. Все ждут. Ждать приходится недолго, вскоре Ерёменко кричит вниз оврага:
Турель, тысяча восемьсот двенадцать метров на юго-запад.
Он ещё не закончил, а гранатомётчики, как муравьи, уже волокут в гору, на стену оврага пусковой стол. Им теперь труднее, их двое осталось. Но скидок на это не будет.
Остальные казаки снова роют в песке окопы. Крепкие руки, крепкие солдатские руки, как сотни и сотни лет назад, сейчас выбросят наверх десятки кубометров земли, чтобы спрятаться в вырытых норах. И выжить. У кого это получится. А потом уйти ковырять землю дальше.
Саблин капает окоп для себя, хорошо, что грунт мягкий, и ещё окоп для кого-нибудь. Может, для взводного, а может, для кого-нибудь из расчёта гранатомёта.
Всё как обычно, всё как всегда: война.
Есть, вижу, сообщает второй номер расчёта гранатомёта Теренчук, после ранения Кужаева он теперь старший.
Он не отрывается от резинки уплотнителя для прицела, кричит третьему номеру Хайруллину Тимофею:
Гранату на стол.
Есть, отвечает тот, быстро заражая гранатомёт, уложив полутораметровый цилиндр в ложе, кричит, гранта на столе.
Давайте, хлопцы, говорит им снизу оврага взводный, не промахнитесь.
Говорит негромко, они его сейчас не слышат. Он и не для них говорит, для себя.
А казаки роют окопы, роют быстро, умело, сколько таких за жизнь любой из них выкопал уже. Тысячу, наверное. Роют молча, только сервомоторы в суставах жужжат. А там, наверху, вдалеке где-то заливается скрежетом турель. Изрыгает белые полосы вниз по склону.
Давайте, хлопцы, давайте, заклинает командир взвода Михеенко гранатомётчиков, а то эта зараза народа побьёт.
У Саблина уже второй окоп готов, а выстрела нет, он садится на край своего окопа, открывает забрало. Пока не пальнули, пока не полетела «ответка», думает покурить. К нему тут же подсаживается радиоэлектронщик Юра Жданок:
Дай огня, Аким.
Прикуривают, ждут.
И трёх затяжек не сделали, а Теренчук орёт сверху:
Товсь!
Есть, товсь! Кричит третий номер и добавляет, оглядываясь вниз. От струи.
Это для порядка, никто из казаков, конечно, под струю залезть не может.
Пуск! Орёт Теренчук.
Хлопок, визг. Ракета ушла.
Саблин и Жданок делают большие затяжки. Взводный подходит к ним, толкает Жданка в локоть, мол: дай затянуться.
Жданок отдаёт ему сигарету.
Есть! Накрытие! Орёт сверху Тимофей Хайруллин.
Но взводный ему не верит, вернее, хочет, чтобы старший сказал, он за оптикой сидит.
Накрытие? Переспрашивает он.
Накрытие, кричит Теренчук.
Молодцы, радуется командир, спускайтесь оттуда.
Но вместо этого первый номер расчёта снова припадает к оптике.
Теренчук, глухой, что ли, кричит взводный, снимайте стол, спускайтесь. Сейчас бить начнут.
Вторую вижу, на секунду Теренчук оторвался от прицела. И снова склоняется к нему. Вторую! Косит наших с правого фланга. Две двести сорок шесть метров.
Все молчат, взводному бы сказать, но он молчит вместе со всеми.
Гранату, орёт Теренчук, снова оглядываясь вниз, чего ждём? Время идёт! Гранату давайте.
Взводному бы отдать команду, чтобы спускались, прятались, но секунды идут, а команды нет.
Лёша Ерёменко выскакивает из своего окопа, лезет в свой ранец, достаёт две части гранты, Саблин бежит к нему.
Ну, чего вы там, орёт Теренчук, давайте, пока её видно, пока дымом не заволокло.
Аким и Ерёменко быстро скручивают между собой ходовую и головную часть гранаты, и Лёша лезет наверх, к гранатомётчикам, поднимает гранату над собой:
Тимоха, лови.
Хайруллин хватает гранату, тут же закидывает её на стол, докладывает:
Граната на столе.
Вижу, не отрывается от прицела Теренчук. И через секунду глядит на своего второго номера и зачем-то орёт, хотя тот в полуметре от него:
В укрытие!
Целься ты давай, отвечает Хайруллин, даже и не пошевелившись.
Быть такого не может, что их по пуску первой гранаты не засекли, но мины в ответ не летят, всё летит на склон, к армейцам и их второму взводу. Там, в полутора тысячах метра от оврага, каждые пару секунд вспыхивает разрыв. И туда же бьёт сволочная турель, ни на секунду не затыкаясь. Полосует и полосует страшными белыми линиями подходы к склону.
В укрытие, все, кто не нужен, наконец командует взводный.
Но сам стоит, задрав голову, прямо под гранатомётчиками.
Аким отходит к своему окопу. Тяжко вот так ждать. А этот чёртов Теренчук, словно прирос к прицелу или умер на нём. Не шевелиться. Сгорбился и сидит.
Все замерли опять, ждут, Саблин снова тянет сигарету из пыльника, закуривает. Только закурил, взводный тут же забирает у него сигарету. Аким вздыхает, тянет следующую.
А Теренчук так и не шевелится.
Помер он там, что ли? Хайруллин, он там жив? Кричит урядник Носов.
Аким видит как на фоне зарева, там, высоко, на краю оврага, Хайруллин машет на него рукой, мол: не мешай.
А секунды идут.
Тягостно это всё, тягостно. Ждать удара, так хуже ничего нет. «Ответка» прилетит, все это знают и ждут. Быстрее бы уже. Саблин накурился, хотел кинуть окурок, так кто-то из казаков его забрал.
И тут:
Товсь! Орёт Теренчук, так и не отлипнув от прицела.
От струи! В след ему орёт Хайруллин.
И сразу за этим:
Пах
Над оврагом вспышка, все как днём стало видно на долю секунды, и снова темнота.
В-с-с-с-ш-ш-ш
Звук быстро становится свистом. И стихает.
Все замерли, все ждут, задрав головы, смотрят на Тренчука. А он так и сидит, скрючившись у прицела. Так и не отлипает от него.
Глава 3
Саблин открыл глаза и увидел Савченко. Тот улыбался, ставил на тумбу, что слева от кровати, запотевший пластиковый жбан. Рядом пакет положил. Пакет непрозрачный был, от него так пахнуло острым вяленым мясом дрофы, что у Акима слюна выделилась. Деликатес. Редкая еда. А жбан (сто процентов) с драгоценным пивом. Савченко старается не шуметь, но видит, что Аким открыл глаза, спрашивает:
Что, разбудил?
Не спал, говорит Саблин.
Задремал?
Да нет, просто Закрыл глаза.
К тебе не попасть, очередь, как станичному голове. Говорил Олег. Я какой раз прихожу, а у тебя всё кто-то сидит. И сидят, и сидят. Чего им всем нужно?
Да интересуются всё, как да что. Нехотя отвечает Саблин.
Савченко становится серьёзным. Садиться на стул верхом, как на квадроцикл.
Аким думает, что и он сейчас начнет вопросы задавать, тоже будет интересоваться, но Олег, чуть помедлив, произносит:
Слышал, что там, в рейде, произошло. Ты это Он говорит медленно, не гладя на Саблина. Знай, что бы там люди ни болтали, но я верю каждому твоему слову. Я тебя давно знаю, не тот ты человек, который брехать будет. Раз так сложилось, значит, по-другому сложиться не могло.
Савченко, видно, в курсе всего был. Всё, значит, знал.
Аким помрачнел, знал, вернее, догадывался, что люди будут разное говорить о происшедшем. Он глянул старого на приятеля и спросил:
А что люди говорят?
Люди? Казаки молчат, а бабы чего только не сочиняют. Чего с них, с куриц, взять. Машка Татаринова бегает, народ баламутит. Бабы погибших казаков тоже дурь несут, я тут все эти сплетни пересказывать не буду.
Расскажи, просит Саблин.
Да отстань ты, говорит Савченко, чуть раздражённо, ещё я бабью брехню не пересказывал.
Да, видно, мерзости по станице про рейд говорят. Совсем, видно, плохое.
Ещё раз говорю, если так случилось, если пришлосьон не говорит, что именно пришлось делать, значит, другого выхода не было.
Саблину вдруг самому захотелось всё ему рассказать, вроде как объясниться, чтобы понял, как всё было. Но он сдержался, не такие они уж и друзья, чтобы таким делиться. Юрке бы всё рассказать. Но Юрка в коме. Ему лёгкое восстанавливают.
У меня у самого такое было, вдруг говорит Савченко. Снова смотрит не на Саблина, а в угол куда-то. Сложил руку на руку на спинку стула, барабанит пальцами. Был у меня один китаец, толковый был мужик. Я с ним три раза на промысел ходил. Никогда не ныл, крепкий. Вроде, небольшой, а тянул на себе не меньше других. Пошли мы на девяносто шестую высоту. Недалеко, там вертолёт разбитый я давно заприметил, думали алюминия нарезать. Помнишь, там же никогда не было переделанных.
Саблин не помнил, давно всё это было.
А тут нарвались, продолжает Олег, всё еще не глядя на Акима. Словно со стеной говорит. Стали уходить, да и ушли бы. До лодок километров пять оставалось. От бегунов отбились бы, а этот китаец Короче, нарвались мы на рой. На шершней. Ты шершней лесных видел? Видел же.
Аким отрицательно мотает головой.
Зараза редкая, это тебе не оса степная жёлтая.
«Она и степная-томерзость опасная», думает Саблин.
И даже не чёрная. Продолжает Савченко.
Саблин вспомнил одну из самых опасных тварей пустыни: чёрную, как уголь, осу-наездницу, чей укус сразу приводит к анафилактическому шоку и коме.
Так осы хоть КХЗ не прокусывает, Говорит Олег, а эта тварьОн показывает указательный палец, вот, ещё больше. И жало сантиметр, и твёрдое, как из карбона. Шлёпается на тебя с разлёта, вцепится кусачками своими и давай колоть. И колет, и колет, хорошо, если КХЗ армирован, да и тот бывало, пробивали, сволочи, а маску или респиратор так сразу прокалывают. Сразу. И кидаются всегда все вместе, весь рой. В общем, я пока банку с дихлофосом выхватил, его уже три раза куснули.
Он замолчал, и Саблин молчал. Так и молчали, пока Савченко не продолжил:
А я вешки сигнальные поставил, вижу, один «бегун» пробежал, второй. Надо уходить, а он без сознания. Колю ему, что положено, а толку, час нужен, чтобы подействовало. А часа у нас нет, «бегуны» через пятнадцать минут прибегут. Завяжемся с ними, а там и «солдаты» подтянутся. Трясу его, а у него глаза закатились И ничего. В себя не приходит. Вот так вот.
На этом Савченко и замолчал. Дальше рассказывать нужды не было. Саблин всё понял. Человека живого переделанным оставлять нельзя.
Мужчины молчат, пока Саблин не говорит:
А ты водки не принёс?
Да вот не подумал, говорит Олег. Давай хоть пива выпьем.
Он тянет руку к запотевшей баклажке и
Нельзя ему пить. Резко и громко звучит в палате женский голос.
Аким вздрагивает, а Савченко от неожиданности аж подскакивает на стуле.
На пороге стоит Настя, за руку держит Наталку.