Я ее даже не открывала после обеда.
Но ты знала про эту машинку? Я имею в виду, до того как ее украли?
Я разглядывала ее, пока мы ждали миссис Хайд, призналась Элла.
Ей хотелось бежать, забиться в угол, но прямо перед ней маячила широкая грудь отца. На уровне своего лица она видела пыльно-серые курчавые волоски, выбивавшиеся из расстегнутого ворота его рубахи. Резкий запах его лосьона после бритья бил в ноздри. Уже в третий раз за сегодня Элла молча дрожала в ожидании боли, которую причинит ей взрослый мужчина.
Руки Кена потянулись к брючному ремню.
Знаешь, что я думаю? спросил он, расстегивая пряжку. Я думаю, тебе нравится вся эта шумиха. Так ведь? Тебе нравится, когда все твои приятели глядят на тебя разинув рты. Ну так вотони тобой вовсе не восхищаются. Не думаешь же ты, что тебя станут уважать за то, что ты воруешь? И знайты заставляешь Господа себя ненавидеть.
Она не могла его слушатьтолько смотрела, как толстая черная полоса ремня с серебряным крестом на пряжке складывается вдвое в отцовских руках.
Я тебе покажу, что это такоеобратить на себя внимание твоего отца. Ты знаешь, как поступают с ворами в некоторых языческих странах? Они отрубают ворам руки. Руки, которые согрешили против Господа, с этими словами он зажал в одной руке обе ее кисти. Если твоя правая рука соблазняет тебя, говорил Иисус, отсеки ее и брось от себя. Так сказано в Писании? Так?
Пожалуйста, папочка! Я ее не крала!
Ты имела в видухотела бы не красть ее? И я собираюсь сделать так, чтобы тебе хотелось этого еще больше. Не ной, только хуже сделаешь!
Кен Уоллис размахнулся и хлестнул по раскрытым ладоням дочери ремнем. Перекладина креста врезалась в подушечку большого пальца Эллы. Жгучая боль от удара обвилась вокруг пальцев раскаленной проволокой.
Он снова ударил ее, и половинки раздвоенного жала ремня хлопнули друг о друга с громким треском.
Он еще раз ударили серебряная пряжка взорвалась.
Глава 5
Со звуком, похожим на ружейный выстрел, металл раскололся, едва коснувшись покрывшихся волдырями ладоней Эллы.
Кен в изумлении поднес к лицу разодранный конец ремня. Он все еще сжимал кисти Эллытак сильно, что они затекли. Все, что осталось от пряжки, повисший на лоскутке шпенек. Его взгляд забегал по полу в поисках серебряного креста.
И куда это он подевался? бормотал он.
Папа, отпусти меня.
Он оттолкнул ее руки.
Убирайся в свою комнату!
Когда Элла добралась до двери, отец стоял на коленях, обшаривая ковер. Она протиснулась мимо матери и Фрэнка, стоявших в холле, ринулась наверх и упала, свернувшись калачиком, прижимаясь спиной к двери, и зажав пульсирующие болью ладони под мышками. Она тихонько всхлипывала, стараясь, чтобы внизу ее не услышали.
Пролежав так минут двадцать, глядя время от времени на темнеющие на ладонях багровые рубцы, Элла услышала голос брата:
Элли! Элли!
Она ответила не сразу.
Ты там, Элли? Папа не сделал тебе больно, нет?
Со мной все нормально, прошептала она в ответ.
Фрэнк! Чем это ты занимаешься? раздался голос матери.
Я иду в туалет, мам.
Отец велел тебе не ходить к Элле, и не разговаривать с ней.
Я не собирался, мама.
Элла услышала его торопливые шаги и звук спускаемой воды, чтобы оправдать эту маленькую хитрость. Через несколько секунд под дверь просунулся сложенный листок бумаги, и пол задрожал от топота спускавшегося по лестнице Фрэнка.
Круглая рожица с двумя точками вместо глаз, и бананом на месте улыбающегося рта, была нарисована на выдранном из блокнота листке. Она знала, что это значит: «Dont worry, bе hарру». Любимая песенка Фрэнка. Он терпеть не мог, когда Элле бывало плохо.
В этом весь Фрэнк. Грустить для него значило просто зря терять время. Когда Элле было грустно или плохо, он потихоньку вытаскивал из кошелька Джульетты тридцать пенсов, и покупал сестре батончик «Марс» в лавочке на углу. Обычно это срабатывало. Когда над домом нависали тучи, и бодрость была не к местуа так чаще всего и бывало, Фрэнку приходилось сидеть тихо и помалкивать. Его это ужасно доставало. Ему было всего семь, но иногда Элла видела, как он вцепляется обеими руками в свои непослушные кудряшки, и дергает их, сходя с ума от постоянного молчания. Когда Джульетта впадала в уныние, он ловил ее руки и приплясывал вокруг, пытаясь расшевелить ее. Ему необходимо было вопить и носиться сломя голову двенадцать часов в сутки, но его матери даже смотреть на него было утомительно.
Когда родители ссорились, а Фрэнк сидел угрюмый и неподвижный, Элла слышала, как в нем нарастает не находящая выхода энергия. Слышала буквально, как скрежещущий рокот, вроде радиопомех, которые появляются вблизи работающего электрогенератора. Фрэнк и был таким генератором: Кен говорил, что к этому мальчишке можно лампочку подключать, и, возможно, он был не так уж далек от истины.
Иногда, закрыв глаза и мысленно сконцентрировавшись, Элла могла увидеть образы, которые видел ее брат. Она порой пользовалась этим, когда скучала по немукогда они были на уроках в разных школах, или когда Фрэнка посылали в лагерь скаутов. Просто чтобы знать, где он и что с ним. У нее даже был для этого особый способона представляла себе телеэкран. На этом экране, как фильм, пущенный наоборот, возникали образы того, что Фрэнк видел перед собой. Если он был в школе, появлялось лицо учителя, учебники на столе, затылки его одноклассников. Если он был на стадионе, она видела летящий мяч, и слышала возгласы брата.
Однажды, когда Джульетта разволновалась из-за того, что Фрэнк опоздал домой, и ни у кого из знакомых его не оказалось, Элла заглянула в свой мысленный экран и увидела воду, а где-то раздавались крики. Она и сама перепугалась, но вдруг поняла, что Фрэнк просто в бассейне. Оказалось, он пошел на тренировку с командой шестого класса: Фрэнк отлично плавал, наравне со старшими. Джульетта не поверила дочери, и даже не захотела звонить в бассейн, чтобы проверить то, о чем та говорит, но когда Фрэнк явился домой с влажными волосами, Джульетта во всем обвинила Эллу.
Ты знала! кричала она. Он тебе сам сказал. Тебе просто нравится смотреть, как я тут на ушах стою!
Фрэнка не наказали. Ему частенько грозили наказанием, но это так ничем и не заканчивалось. Он научился выглядеть перепуганным, но на самом деле не обращал на всё это никакого внимания. Эллу же, напротив, наказывали часто и без предупреждения. Иногда, как сегодня, Фрэнк прокрадывался к ней, и нашептывал полуутешения-полуизвинения. Он-то знал, что не получает причитающейся ему доли наказаний, что ж, нельзя сказать, чтобы он из-за этого переживал, но и не радовался, когда ей было больно.
Элла сжала листок с нацарапанной рожицей так порывисто, как будто это была нарисовавшая ее рука. Она любила своего маленького брата. Она нянчилась с ним, когда он был малышом, обнимала и баловала его, одевала, умывала. Вступалась за него, когда он стал постарше. Лгала, покрывая его, и защищала, стоило кому-нибудь хоть словечко против него сказать. Она любила его, и он это чувствовал.
Если он и знал о существующей между ними телепатической связи, то не подавал виду. Трудно ожидать от семилетнего ребенка, что он поймет старшую сестру.
В ее спальне стало темно, но Элла не стала зажигать свет. Она не желала увеличивать счет за электричество, который придется оплатить ее отцу, такой ненужной тратой, как свет в своей комнате.
Так она и лежала в темноте, скорчившись, совершенно несчастная, вдыхая пыльные запахи грязного коврика и сыроватых древесных стружек фанерной двери.
Ей в спину неприятно дуло сквозняком, пробиравшимся сквозь щели вокруг дверных петель, но она не двигалась. Ей неудобно? что ж, она заслужила. Отец это знал, и бил ее по рукам. Директор тоже это зналона не забыла жгучую боль, когда он намотал на руку прядь ее волос. Ее унизили взрослые, которые стояли неизмеримо выше ее. Конечно, она это заслужила.
Элла слышала звон столовых приборов. Внизу семья села ужинать, но она не имела права присоединиться к ним.
Она знала, что сама виновата.
Элла не могла вспомнить, каким образом машинка попала в ее сумку. Ну да, она ее разглядывала. Но ведь не трогала же. Ее руки тут ни при чемони бы помнили прикосновение пластика, если бы схватили ее и сунули под кроссовки.
Должно быть, она заставила машинку перенестись в сумку. Заставила, хотя и не хотела этого. Может, потому, что знала, что она очень ценнаято есть ей сказали, что она ценная, хотя и непонятно, что в ней такого Элла не могла себе представить, кому, кроме мистера Эванса, могла понадобиться эта модель, или кто бы захотел ее купить.
Кажется, с этой машинкой было что-то связано, какое-то воспоминание, но какоеона не знала. Какая-то тень в сознании, образ, до которого нельзя было дотянуться. Похоже на историю с дверью и разбитым стекломда, она в тот момент как бы грезила наяву, но за этим стояло нечто большее. Так бывает, когда пытаешься вспомнить имя, которое знал, но забыл. Элле казалось, что она задремывала, забывалась на мгновениекак раз тогда, когда разлетелась дверь и исчезла машинка.
Она сунула в рот распухший палец. Запах вареной картошки снизу смешивался с запахами ее комнатыона проголодалась и мечтала о еде, что сейчас стоит на столе.
Когда мать постучала в дверь и скучным голосом произнесла: «Твой отец желает, чтобы ты поужинала», Элла не посмела ответить. Она услышала, как тарелка звякнула об пол, и постепенно стихли шаги за дверью.
На тарелке была вареная картошка и сосиски с подливкой. Все давно остыло и засохло. Элла, как преступница, уселась на краешек кровати со своим закаменевшим ужиномвпрочем, она считала, что и такого не заслуживала.
Ощущение сытости заставило ее почувствовать себя мошенницей. Ей стало легчеа ведь так не должно быть. Это похоже на жульничестволишнее преступление вдобавок ко всем, совершенным за этот пропащий день.
Отец хотел, чтобы она поела, наверно, он ее простил, хотя Элла и не понимала, почему. Она же не попросила прощения. Она не знала, за что извиняться. Конечно, все случившеесяее вина, но как сделать так, чтобы это не повторилось?
Попросить прощения, всегда говорил Кен ей и Фрэнку, значит пообещать, что не будешь так поступать впредь. Покаятьсяэто означает пообещать, что такое больше никогда не повторится.
Бог тоже не простит ее, пока она не попросит прощения. Для того и нужны молитвы, она это знала.
Съев свой ужин, она только сделала еще хуже. Нельзя было позволять себе есть. Это неправильно! Может быть, она и не могла запретить себе красть машинку, но отказаться от ужина она могла!
Сосиски с картошкой давили на желудок как могильная плита. Ей хотелось извергнуть их обратно, прямо на простыни.
Нельзя. Мама будет в ярости.
Не испытывая к себе ничего, кроме отвращения, Элла скорчилась в изножье кровати. Потом набралась храбрости, осторожно открыла дверь и выглянула. Все были внизу. Она прокралась по лестничной площадке, отчаянно желая, чтобы ее не услышали. В ванной тихонечко заперлась на задвижку и, уставившись в унитаз, представила себе застывшую подливку.
Первый приступ рвоты вывернул ее наизнанку, второй был чисто рефлекторным, а после третьего, больше похожего на кашель, по ее подбородку стекла лишь тоненькая струйка вязкой слюны.
Она вытерла унитаз бумажным полотенцем и спустила воду, потом умылась. Вот и все, с едой покончено. Она сделала, как хотел Кен, но осталась голодной. Голодной и несчастной.
Впервые за этот день Элла чувствовала, что хоть что-то сделала правильно.
* * *
Лежа в темной спальне своей любовницы, Кен Уоллис услышал, как что-то грохнуло.
Он сел в кровати и протянул руку туда, где должны были находиться пышные телеса Эйлиш. Но рядом ее не оказалось. Одеяло было откинуто, и его рука нащупала смятую простыню.
Эйли? Это ты там, детка? позвал он тем же тоном, каким звал бы собаку. Забавноон-то был уверен, что не спит, однако не слышал, как она выскользнула из постели.
Да, любовь моя, отозвалась она. Я ушибла палец на ноге об эту чертову дверь. Чего не спишь?
А ты чего крушишь тут все в потемках? парировал он.
Ищу сигаретки, миленький. Погоди-ка, она щелкнула выключателем в другой комнате, и Кен увидел, как она расхаживает голышом, вороша диванные подушки и заглядывая под сервировочный столик в поисках своих «Мальборо». Она была тучная женщина, с жирными ляжками в целлюлитных ямках. Когда она нагнулась, у него мелькнула мысль, что его жена могла бы втиснуть обе свои костлявые ноги в одну штанину джинсов Эйлиш.
Она была намного старше Джульетты. И лет на десять старше Кена. Что-то около пятидесяти. И что с того? Она все еще весьма привлекательна. Достаточно привлекательна для него, а это, как с удовлетворением отметил Кен, многое значило.
Ты прекрасно выглядишь, детка!
Нахал! Эйлиш выключила свет, и водрузила свою обширную задницу в ногах постели. Что, мой Кенни не прочь еще немного пошалить? игриво спросила она, прикуривая от бензиновой зажигалки «Зиппо». Когда язычок пламени погас, во тьме остался виден только тусклый уголек дымящейся сигареты. Так все-таки, что тебе не спится?
Кое-то обдумываю, девочка моя.
Ты собираешься сказать мне, что мы больше не будем встречаться? по голосу Эйлиш было ясно, что ее не особенно пугала такая перспектива. Такое случалось уже не раз. Твоя женушка завернула гайки?
Эта корова может пыхтеть сколько влезет. Не ей говорить Кену Уоллису, что ему делать, а чего не делать. Я буду приходить каждое воскресенье, не беспокойся.
Да я и не беспокоюсь!
Они рассмеялись.
Эйлиш считала, что должна знать, что происходит в жизни ее приятелей, и приставала с расспросами до тех пор, пока не получала ответ.
Так что же случилось? Что тебе не дает уснуть?
В ее голосе слышалось участие, хотя Кен знал, что это всего лишь привычка совать нос в чужие дела. Но он все равно рассказал ейему надо было поговорить с кем-то, кому в общем-то все равно, с кем-то не из его семьис кем-то, кто не знал его дочь. Одним словом, с кем-то посторонним.
Моя старшая, Элла Ну, она ведет себя несколько странно иногда совершенно непонятно.
Сколько ей?
На неделе исполнилось четырнадцать.
Все четырнадцатилетние ведут себя странно, Кен. У нее есть приятель?
Нет, насколько я знаю. Она еще совсем ребенок.
Четырнадцать летуже не детский возраст. По крайней мере, для девочек.
По правде говоря, она малость заторможенная. В ней чересчур много от матери. Она совсем не взрослеет. Я иногда думаю: вдруг она вообще никогда не повзрослеет?
Да куда она денется, уверенно сказала Эйлиш. Оглянуться не успеешь, как она попросится выйти замуж за какого-нибудь мальчика, уедет, и ты станешь дедом раньше, чем узнаешь об этом.
Может и так. Я уж точно не скажу «нет». Пусть отваливает, не жалко. Всегда от нее были одни неприятности. Ни красотой, ни послушанием, ни благочестиемничем не блещет. Только вечно слоняется вокруг. Другое делоее братец. Фрэнквот отличный парень! Жуткий проказник. Всегда что-нибудь замышляет, как и положено настоящему мальчишке. Да и, конечно, если б Элла не была на подходе, мне бы и жениться на ее матери не пришлось.
Несправедливо винить ее в этом. Только из-за ребенка ты бы на ее матери не женился. Вот возьми меня: мой отец ведь не женился на моей матери.
Это не по-божески, вспыхнул Кен. Это мерзость пред лицом Господа! Конечно, замявшись, добавил он, ты-то в этом не виновата.
Как мило, что ты это заметил!
Она всегда была странной девчонкой. Часами сидит в своей комнате. Радио включает так тихо, что, кажется, сама его не слышит. Рисует всякое в своих тетрадках, вместо того чтобы прилежно учиться. Знаешь, что она рисует? Ангелов! Всегда одних ангелов. Ангелов с большими крылами, летающих повсюду. Может, это все-таки богохульство?.. Я иногда думаю, уж не дьявол ли в нее вселился?
Но почему? Что она такого ужасного сделала?
Да понимаешь всякие странности. Иногда мне кажется, что она читает мои мысли.
Постой, но ты же только что сказал, что она малость заторможенная
Так и есть. Но вот представь, ты сидишь, и думаешь себе: «Хочу почитать телепрограмму», или: «Хочу сэндвич!»и тут она встает и приносит тебе то, что ты хотел. А ты и слова вслух не сказал!
По мне, так это не зло, а просто ум.
Да нет у нее никакого ума! Ни вот столько!
Ну, забота.