Во время одного из таких заполнений пустоты вдруг слышу:
Ну, теперь-то я с тобою поквитаюсь, предатель Qfwfq! И я увидел, как за нами мчится свежеиспеченная галактика, а на конце ее спирали, выкрикивая в мой адрес оскорбления и угрозы, старый мой товарищ по играм Pfwfp.
Началось преследование. Там, где пространство изгибалось вверх, галактика Pfwfp, молодая и проворная, оказывалась в выигрыше, но на спуске преимущество вновь получала более тяжеловеснаямоя.
Секрет погонь известен: все зависит от манеры преодоления поворотов. Галактика Pfwfp имела склонность срезать углы, моя, напротив, огибать снаружи. В результате мы в конце концов оказались за границами пространства, a Pfwfpу нас на хвосте. Мы продолжали гонку так, как это делают в подобных случаях, по мере продвижения создавая пространство перед нами.
То есть передо мной было ничто, а позадипротивная физиономия преследовавшего меня Pfwfp, и там, и там малоприятная картина. Но все-таки я предпочел смотреть вперед, и что увидел? Pfwfp, которого мой взгляд только что оставил позади, несется на своей галактике прямо передо мной.
О! крикнул я. Ну вот, настал и мой черед гоняться за тобой!
Как это?! воскликнул Pfwfp, не знаю даже, сзади или впереди меня. Преследую тебя я!
Я оборачиваюсь: Pfwfp, как прежде, неотступно движется за мной. Я снова поворачиваюсь впереди вижу, как он удирает, демонстрируя мне спину. Но, присмотревшись, замечаю, что перед его галактикойеще одна, моя, поскольку на нейя, которого ни с кем не спутать даже со спины. Я обернулся к Pfwfp, преследовавшему меня, и, напрягая зрение, рассмотрел, что за его галактикою следует другаямоя, и на ней я, собственной персоной, оборачивающийся в этот миг назад.
И так за каждым Qfwfq был Pfwfp, а за PfwfpQfwfq, и каждый Pfwfp преследовал Qfwfq и был преследуем им, и наоборот. Расстояния между нами становились то чуть больше, то чуть меньше, но теперь было понятно: не догнать ни первому второго, ни второму первого. В догонялки играть совершенно расхотелосьмы были уже не дети, но делать теперь больше было нечего.
Водяной дядюшка
Первые позвоночные, переселившиеся в каменноугольный период из воды на землю, произошли от костистых рыб с легочным дыханием, которые могли пользоваться грудными и брюшными плавниками, как лапами, для передвижения по суше.
Теперь уже было очевидно, что времена воды миновали, вспоминал старый Qfwfq. Тех, кто не боялся сделать решительный шаг, становилось все больше, и не было семьи, хоть один из членов которой не обитал бы на земле, не рассказывал бы поразительные истории о суше, о широком поле деятельности, открывавшемся там, и не призывал бы родственников последовать хорошему примеру. Теперь уже никому не приходило в голову останавливать молодых рыб, когда они хлопали плавниками по илистому берегу, пробуя, могут ли плавники служить им лапами, как служили самым способным из рыбьего племени. Но именно в те времена все отчетливее проявлялись различия между нами: у некоторых семей на сушу переселились еще прадеды, и молодежь своими повадками напоминала уже даже не земноводных, а пресмыкающихся. Встречались, однако, и такие, что не только по-прежнему оставались рыбами, но и становились ими в большей степени, нежели это было некогда принято.
Должен сказать, что наше семейство в полном составе, с дедами и бабками во главе, гоняло по побережью, будто мы отродясь не знали другого призвания. Если бы не упрямство старого Нба Нга, которому я приходился внучатым племянником, нас бы давно уже ничто не связывало с водным миром.
Да, у нас был дядя-рыба, родной брат моей бабушки по отцу, урожденной Челаканти-Девонской. Челаканти-Девонскиея имею в виду их пресноводную ветвьдоводились нам Впрочем, не стоит распространяться о степени родства, тем более что никто в этом деде все равно как следует не разбирается. Так вот, этот самый дядюшка жил на мелководье среди ила и корней первобытных хвойных деревьев, в той части лагуны, где родились все наши старики. Он никогда не покидал тех мест: в любое время года достаточно было подойти по топкому грунту поближе к воде, пока под лапами не захлюпает жижа, чтобы увидеть внизу, в нескольких пядях от берега, столбик пузырьков, которые пускал дядя, отдуваясь по-стариковски, или облачко ила, поднятое его острой мордой, ковырявшей дно скорее по привычке, чем в поисках какой-нибудь добычи.
Дядюшка Нба Нга! Мы пришли навестить вас! Вы нас ждали? кричали мы, ударяя по воде лапами и хвостами, чтобы привлечь его внимание. Мы принесли вам новых насекомых, которые водятся в наших краях! Дядюшка Нба Нга! Вы когда-нибудь видели таких крупных тараканов? Попробуйте, они вам придутся по вкусу
Можете скормить им, этим вонючим тараканам, свои паршивые бородавки! Ответ старика неизменно звучал в подобном тоне, а то и еще грубее: он всегда нас так встречал, но мы не обращали на это внимания, зная, что он быстро отойдет, сменит гнев на милость, примет подарки и с ним можно будет разговаривать.
Какие такие бородавки, дядюшка Нба Нга? Когда это вы видели на нас хоть одну бородавку?
Историю с бородавками, этот предрассудок, выдумали старые рыбы, считавшие, будто у нас от нового образа жизни высыпали по всему телу бородавки, выделяющие жидкость; так оно и было, но только у жаб, с которыми мы не имели ничего общего; напротив, кожа у нас была гладкая и чистая, рыбам такая и во сне не снилась, и дядюшка превосходно это знал, однако упорно сдабривал свои речи подобными выдумками, верный предрассудкам, с которыми он вырос.
Мы навещали старика раз в год, всем семейством. Судьба разбросала нас по материку, и каждый такой визит давал нам возможность собраться вместе, обменяться новостями и съедобными насекомыми, обсудить нерешенные имущественные и деловые вопросы.
Дядюшка принимал живое участие во всех наших разговорах, даже когда речь шла о делах, от которых его отделяли многие километры суши, таких, например, как распределение зон охоты на стрекоз, и становился на сторону того или иного из нас, исходя при этом из собственных представлений, а они у него всегда были рыбьими:
Да разве ты не знаешь, что охотиться у дна всегда выгоднее, чем на поверхности? Что же тебе еще надо?
Позвольте, дядюшка, при чем же здесь поверхность и о каком дне вы толкуете? Я живу у подножия холма, а он вотнедалеко от воды Видите ли, дядюшка, холмы
У подножия скал всегда водятся самые лучшие раки!
Он принимал в расчет только то, что его окружало, и не было возможности втолковать ему, что мы живем совсем в других условиях.
И однако, мнение старика оставалось для нас законом: как бы там ни было, в конечном счете мы просили его совета в делах, в которых он ровно ничего не смыслил, хоть и знали наперед, что можем услышать от него невесть какую чепуху. Должно быть, его авторитет объяснялся тем, что дядя был осколком прошлогодаже речь его изобиловала допотопными оборотами, такими, что мы и смысла-то их толком не понимали, например: «А ты, удалец, не ершись!»
Попыток переманить его на сушу мы предприняли немало и не оставляли их никогда; в чем, в чем, а в этом между отдельными ветвями нашей семьи никогда не прекращалось соперничество, ибо тот, кому посчастливилось бы заполучить дядю к себе, возвысился бы, так сказать, в глазах родни. Увы, соперничество это ни к чему не приводило: расставаться с лагуной старик и в мыслях не имел. Мы подступались к нему:
Дядюшка, если б вы только знали, как тяжело нам каждый раз оставлять вас одного в этой сырости, ведь в ваши годы Знаете, мы решили
Знаю, всегда знал, что вы одумаетесь, перебивал нас дядюшка-рыба. Каково плескаться в лужах на суше, вы испытали на собственной чешуе, вот и пора вам возвращаться восвояси и жить как нормальные твари. Воды здесь на всех хватает, а что до пропитания, то такого урожая на червей в этих краях еще не бывало. Решили, так за чем же дело стало? Прыгайте в воду, вот и весь сказ!
Да нет, дядюшка Нба Нга, вы нас не так поняли! Мы хотели взять вас с собой на широкий луг Увидите, до чего там хорошо, мы выроем вам канавку, сырую, прохладную: в ней вы сможете делать что вам заблагорассудится, все равно как здесь, а со временем попробуете походить вокруг, вот увидитеу вас получится. Да и климат наш в вашем возрасте полезнее. Так что, дядюшка Нба Нга, не заставляйте себя уговаривать. Ведь вы согласны, правда?
Нет, сухо отвечал дядя, ныряя вниз носом, и пропадал из виду.
Но почему же, дядюшка? Что вас тут не устраивает? При вашей широте взглядов это предвзятое отношение
Всплеск на поверхности воды приносил последние слова, которыми старик удостаивал нас, прежде чем зарыться в песок, взмахнув не потерявшим былой гибкости хвостом:
Пусть плавают брюхом в грязи те, у кого блохи в чешуе!
В его времена, верно, было в ходу такое выражение (вроде нынешней куда более краткой пословицы: «У кого свербит, почешись!»); слово же «грязь» дядя употреблял во всех случаях, когда мы говорим «земля».
В ту пору я влюбился. Я проводил целые дни с L11, бегая с ней наперегонки. Такого проворного создания, как она, никто еще отродясь не видывал: на верхушки папоротникова они были тогда высокими, вроде нынешних деревьев, она взлетала одним махом, и папоротники склонялись почти до самой земли, а она спрыгивала с них и мчалась дальше; медлительный и неуклюжий по сравнению с L11, я как мог старался не отставать от нее. Мы забирались с ней в глубь материка, где до нас никто не оставлял следов на сухой, схваченной коркой почве; случалось, я останавливалсямне делалось страшно, что я очутился в такой дали от зеркала лагун.
Но, глядя на L11, я тут же забывал все свои страхи: песчаные и каменистые пустыни, широкие луга, лесные заросли, скалы, кварцевые горывсе это было ее миром, миром, будто специально созданным для того, чтобы она всматривалась в него взглядом продолговатых глаз и, извиваясь, скользила по нему на своих быстрых лапах. Глядя на ее гладкую кожу, можно было подумать, что на свете никогда не существовало чешуи.
Что меня несколько смущало, так это родственники L11; она принадлежала к одной из тех семей, которые обосновались на земле в более далекие времена и в конце концов внушили себе, будто они испокон веков жили здесь, и только здесь; к одной из тех семей, где дамы даже яйца теперь уже откладывали на суше и яйца эти были защищены прочной скорлупой. Все в L11ее порывистость, ее молниеносные движения, все говорило о том, что она родилась в точности такой, какой я ее видел сейчас, вылупилась из яйца, нагретого песком и солнцем, и не знала стадии плавающей личинки, никогда не была головастиком, а ведь этого до сих пор не минует никто в наших менее развитых семьях.
Пришло время познакомить L11 с моей родней, и так как самым старшим и уважаемым в нашей семье был дядя Нба Нга, я не мог не нанести ему визита и не представить свою невесту. Но всякий раз, как для этого представлялся случай, я колебался и откладывал важную встречу со стариком; зная, в духе каких предрассудков воспитывалась L11, я все еще не осмеливался признаться ей, что у меня есть дядя-рыба.
Как-то раз мы забрели на один из выдающихся в лагуну сырых мысков, где почва состояла не столько из песка, сколько из спутанных корней и сгнивших растений. L11 по обыкновению бросила мне вызов, предложив помериться ловкостью:
Qfwfq, посмотрим, как ты умеешь держать равновесие! А ну, кто дальше пробежит по самой кромке воды?
И она устремилась вперед; но для нее это был непривычный грунт, и первое же ее движение оказалось менее уверенным, нежели обычно.
На сей раз я чувствовал, что сумею не только не отстать от нее, но и одержать верхдля моих лап не было лучшей опоры, чем сырой грунт.
Пока мы у самой кромки, сколько угодно! воскликнул я. Как, впрочем, и за кромкой!
Не болтай глупостей! одернула она меня. Как можно бегать по ту сторону кромки? Ведь там вода!
Видимо, случай был вполне подходящий, чтобы завести разговор о моем двоюродном дяде.
Ну и что? спросил я. Одни бегают по ту сторону кромки, другиепо эту.
Скажешь тоже!
А вот и скажу! Мой собственный дядюшка Нба Нга чувствует себя в воде не хуже, чем мы с тобойна земле, и вообще с водой никогда не расставался!
Вот как? А нельзя ли поглядеть на этого самого Нба Нга?
Не успела она произнести дядино имя, как на мутной поверхности лагуны булькнули пузырьки, потом появилась небольшая воронка, и из воды высунулась голова, покрытая колючей чешуей.
Ну вот я! В чем дело? спросил дядя, уставившись на L11 круглыми и невыразительными, как камни, глазами и раздувая жабры на массивной шее.
Никогда прежде он не казался мне таким непохожим на нас: ни дать ни взять чудовище.
Дядюшка, если вы не возражаете, это я хотел бы я имею честь представить вам мою невесту L11.И я указал на нее, а она тем временем для чего-то села на задние лапы и вся приосанилась, приняв одну из самых изысканных своих поз, которую наверняка меньше всего мог оценить этот старый невежа.
Здесь так хорошо, синьорина! Вы, верно, пришли ополоснуть хвостик? ляпнул старик.
Возможно, в его времена подобная фраза и была верхом любезности, но для нашего слуха она звучала просто непристойно.
Я посмотрел на L11, уверенный, что она немедленно повернется и бросится прочь, оскорбленно повизгивая. Но я не учел, сколь сильна в ней привитая воспитанием привычка не обращать внимания на грубость окружающих.
Простите, меня интересуют эти растеньица, начала она непринужденно и указала на огромные камыши посреди лагуны. Не скажете ли вы, где скрываются их корни?
Вопрос из тех, какие задают обычно, чтобы как-то поддержать разговор: еще бы, можно себе представить, до чего интересовали ее всякие там камыши! Но старик, казалось, только и ждал случая: он пустился подробно объяснять все, что касается корней торчащих из воды деревьев, и разглагольствовать о том, как плавать между этими корнями; послушать его, так лучшие места для охотыименно там, под водой.
И пошел, и пошел! Я только пыхтел и все пытался перебить его. А что делает тем временем моя дурочка? Думаете, она молчит, отказывается поддерживать беседу?
Ах вот как, вы охотитесь среди плавучих корней? До чего интересно!
Я готов был провалиться со стыда.
А он:
Не подумайте, будто я сочиняю. Червяки тампрямо объедение!
И, недолго думая, ныряет, да с такой ловкостью, какой я за ним никогда прежде не замечал. И не просто ныряет, а высоко выпрыгивает из воды, вытянувшись во всю длину, покрытый с головы до хвоста пятнистой чешуей, колючие плавники оттопырены веерами; описав в воздухе красивый полукруг, старик входит в воду вниз головой и мгновенно исчезает, орудуя серповидным хвостом, точно винтом.
При виде всего этого слова, которые я приготовил, чтобы тут же начать оправдываться перед L11, воспользовавшись его исчезновением, застряли у меня в горле. А оправдываться я собирался примерно так:
Знаешь, дорогая, его можно понять, со своей навязчивой идеей жить по-рыбьи он дошел до того, что в конце концов стал похож на рыбу
Откровенно говоря, я и сам никогда не отдавал себе отчета в том, насколько был рыбой брат моей бабушки.
Едва я произнес: «L11, уже поздно, пойдем»как старик снова всплыл, держа в губах гирлянду червяков и грязных водорослей.
Когда мы наконец ушли, мне не верилось, что все это происходило наяву. Молча труся за L11, я не сомневался, что сейчас она начнет прохаживаться по дядиному адресу, то есть что худшее для меня впереди. И вот L11, не останавливаясь, поворачивает голову в мою сторону:
А он симпатичный, твой дядюшка!
И все, ни слова больше.
Перед ее иронией я уже не раз оказывался безоружным, но от этой реплики меня пронизал такой холод, что я скорее предпочел бы потерять L11, чем возвращаться с ней к разговору о моем родственнике.
Однако мы встречались, как раньше, вместе гуляли и больше не говорили о том, что произошло на лагуне. Правда, я по-прежнему чувствовал себя не в своей тарелке и изо всех сил старался внушить себе, что она все забыла; иногда во мне шевелилось подозрение, что она молчит нарочно, выжидая случая выставить меня на всеобщее посмешище, осрамить в присутствии своих родственников, илии это было для меня хуже всегочто лишь из жалости она старается говорить о другом. Так продолжалось до тех пор, пока в одно прекрасное утро она в упор не спросила:
Послушай, а почему ты больше не водишь меня к своему дяде?
Ты шутишь? пролепетал я еле слышно.
Как бы не так: она говорила вполне серьезно, она дождаться не могла случая снова поболтать со старым Нба Нга! Я ничего не понимал.