И она быстренько выскользнула на лестничную площадку и дверь в свою квартиру, где генерал почивал, от греха прикрыла. И взгляд у Веры Петровны, каким она меня оцениласверху донизу, был таким, знаете ли, очень женским, примеряющимся.
Это вы позвонили сегодня ночью в милицию по поводу стрельбы у соседей?
Не я, муж. Он услышал выстрел, он и позвонил.
А в квартире у соседа вы вчера были?
Я? С какой стати?
Стол у него там на двоих накрыт. А вы соседка ближайшая.
Васильцова чуть не зашипела от злости, аки рассерженная кошка:
Нечего на меня наговаривать! Не была я у него вчера!
А вообщезахаживали?
Ну, по-соседски иногда. Соль там если кончится или спички.
То есть в половую связь с убитым вы никогда не вступали?
Мне показалось, что она сейчас вцепится мне в глаза своими отманикюренными ноготкамиа что, запросто могла, если судить по виду и речи. Кто она там по происхождению: буфетчица, подавальщица, кастелянша? Где ее подцепил фронтовик генерал Васильцов?
Не было у меня с убитым никогда ничего!
Хорошо, я верю вам, верю. А вы-то вчера выстрел слышали?
Да! Был какой-то хлопок. Мы кефир пили, когда мой генерал говорит: «Слышишь, Вера, кажется, стреляют. И кажется, у соседей». Ну, я ему и сказала сразу в милицию позвонить.
«Кефир пили» это была хорошая деталь, которая сразу вызывала доверие к рассказу.
А кто еще из соседей мог к академику в гости приходить? Артистка Кронина, например, с четвертого этажа?
Лицо генеральской женки снова перекосилось.
Машкашлюха еще та. Но я свечки не держала. И не знаю, что у нее там с академиком было. И была ли она вчера у него? Вы сами у ней спросите.
Спрошу, конечно. А вы знали вообще, что убитыйбессмертный?
Конечно. Он особо не афишировал, не хвастался, но и не скрывал.
Ладно. Если понадобится официальный допрос, мы вас вызовем повесткой.
Я не против.
Против, не противприйти в любом случае придется.
Я заглянул назад в квартиру убиенного, где заканчивали описывать труп и результаты осмотра места происшествия, и сказал Вадику, что спущусь на этаж ниже, к артистке Крониной.
За дверью молодой женщины грохотала музыка. Я прислушался и определил, что этозападный неодобряемый рок, опера «Иисус Христоссуперзвезда». Меня по этому поводу сынуля натаскивал, хоть я и говорил ему тысячу раз, что доведет его любовь к ненашей музыке до цугундера, а он все равно: ах, битлы; ах, роллинги; ах, свинцовые цепеллины. Где-то доставал за огромные деньги катушки с записями или пласты фирменные, переписывал на свой магнитофон, делился с друзьями. Позиция властей по поводу рока четкостью не отличалась: и не запрещалось строго-настрого, но и не одобрялось. Понятно, что в райкоме на исповеди любовью к зарубежной музыке хвастать не будешь и любое прослушивание тебе в минус идетно и такого, чтобы бобины-катушки иноземные изымать, как книги запрещенные, заведено не было.
Я позвонил в дверь к актрисулераз, другой, третий.
Наконец музыку выключили, и на пороге возникла хозяйка.
Понятно, почему лицо генеральши при упоминании о ней искажалосьартистка ей, конечно, сотню очков вперед могла дать. Худенькая, маленькая, с тонкими чертами лица, в брючках и блузочке, она выглядела интеллигентной и даже одухотворенной. Ибольшущие бархатные глазищи. Правда, при этом вокруг нее распространялся явный алкогольный дух. Но пахло не примитивным портвейном или пивомконьяком. Притом не старыми вчерашними дрожжаминовой, утренней выпивкой. Хотя и десяти еще не пробило.
Проходите, посторонилась крошка, когда я представился. Голос у нее тоже был бархатныйхорошо поставленный и глубокий. Вы сыщик. Как интересно.
Она провела меня на кухню. Планировка оказалась в точности такая, как в квартире убитого, только отделано все по-модному: обшито деревом, словно в избе. А на стенелапти висят. И большой деревянный ковшкажется, он братина называется. На столе, опять-таки, бутылка коньяка. Только рюмкаодна. А еще баночка шпрот и маслины. Интересно, где она маслины достала? Сроду я их в магазинах не видел, и в заказах нам не давали. Может, у артистов заказы такие особенные? Или блат у нее где-нибудь непосредственно в Елисеевском гастрономе?
Выпьете со мной? приглашение, сделанное грудным и низким голосом, прозвучало столь вдохновляюще, что захотелось ему последовать.
Не могу. Я на работе. И за рулем.
Вы же милицанэр. Вас никакой постовой не остановит. А остановитвы отбрешетесь.
А вы что же? Выпиваете с утра? Не работаете сегодня? Выходной у вас?
Репетиции нет. А до спектакля отмокну. Садитесь. Я сделаю вам чаю, раз вы серьезными напитками манкируете.
Она сосредоточенно подожгла спичкой газовую горелку.
Мария, что вы делали вчера вечером?
Спектакль играла. Иона кивнула на большую афишу, что висела на одном гвозде прямо тут, на кухне. На афише большими буквами значилось: «ГАМЛЕТ», и она, Мария Кронина, третьей или четвертой в числе действующих лиц: наверное, Офелия. А может, королева-мать, Гертруда. По возрасту, конечно, скорее Офелия. Но в современном театре все может быть.
Хорошо принимали?
Удается до сих пор собирать обломки, заметила девушка глубокомысленно.
Вы о чем это? совершенно не понял я, что гражданка имеет в виду.
Актеры, конечно, пострадали от советской власти, но не так чтобы сильно. Но вот все, что вокруг!.. И без того мало кто отличался гигантским ростом, а как в итоге все совсем измельчало! Налейте мне уже коньяку.
Я послушно наполнил ее рюмкувообще девушка обладала удивительной способностью внушать, обаять. Я пожалел, что отказался выпивать с нею. Было бы неплохо забыться с такой крошкой.
Она хватила коньякубез закуски.
Вы, наверное, знаете, чей самый лучший перевод «Гамлета»? Правильно, Пастернака. Но Пастернака в пятьдесят девятом расстреляли, отсюда все произведения еговне закона. Вы об этом знали? Не знали?
А тут и чайник засвистел, изошел паром, и Мария бросила в заварной чайник три ложки индийского, «со слоном».
А поэты? Композиторы? Исполнители? Режиссеры? Знаете ли вы, мой дорогой милицанэр, что в тысяча девятьсот двадцать втором году советское правительство выслало из молодой Республики Советов целый философский пароход? Я не ведал, правда ли это, а может, антисоветские домыслы, и развел руками. А то, что сорок лет спустя, в шестьдесят втором, наши руководители выслали на Запад целый творческий самолет знали? Режиссеров, поэтов, писателей, композиторов? И да, толику актеров вместе с ними тоже, до кучи? Все большей частью молодых, отборных: Тарковского, Ромма, Чухрая, Калатозова, Хуциева, Рязанова Эльдара? Высоцкого, Галича, Окуджаву? Солженицына, Виктора Некрасова, Искандера, Аксенова, Вознесенского, Слуцкого Бориса?.. Что, правда, не знали? И не ведаете, как чекисты и цэкисты этим советское искусство обескровили? И как эти люди высланные сейчас там, в Америке и во Франции, на благо Запада успешно работают? Вы, может, по ночам и Би-би-си с «Голосом Америки» не слушаете?
Остановитесь, Мария! сделал я предостерегающий жест. А то мне на ближайшей исповеди в райкоме придется вас, как это называется, застучать.
Ууу, исповедь! Фу. Вы серьезно к этому относитесь? И ходите в райком? И несете там эту пургу, сами себя закладываете? Еще раз фу! А кажетесь приличным человеком!.. Ладно, я умолкаю. Пейте свой чай.
Да, куда-то наш разговор не туда свернул. Что вы, говорите, вчера после спектакля делали?
На такси и сразу домой.
Спешили? Зачем?
Хотела успеть, если честно, к Гарбузову заскочить.
Вот как? Зачем вам было к убиенному заскакивать?
Он классный. Веселый, остроумный, милый, глубокий. С ним так хорошо! Было хорошо. И я надеяласьпорой в глубокой тайнечто он бросит свою грымзу и женится на мне. Черт, я все утро пью за упокой его души. Видишь, сыщик, и бессмертие ему не помогло.
А откуда вы узнали, что он мертв?
Мне эта хабалка, Верка Васильцова, шепнула. Жена генерала, с их площадки. Гадина. Все про всех всегда знает.
Может, это она его убила?
Ой, нет. Мотива не было, да и смелости бы ей не хватило.
А может, это сделали вы?
А, я теперь подозреваемая! И поэтому вы мне больше не наливаете! И мне приходится с пустой рюмкой сидеть? Вы, что же, сыщик, не знаете, что подливать спиртное дамамэто привилегия и пре-ро-га-тива мужчин?
Я послушно нацедил ей еще армянского.
Она пригубила.
Так все-таки? настаивал я. Вы спешили вчера вечером к себе домой, чтобы посетить Гарбузова. И?..
К большому сожалению, он не мог меня принять. Он меня, грубо говоря, послал. Потому что к нему приехал его какой-то важный и любимый друг. Мужского, как он сказал, полаи я ему поверила. Вообще-то Гарбузов не из тех, кто врет Но кто он такой, этот друг, я не знаю, при этом актрисуля сделала округлый жест в потолок, будто бы весь наш разговор кем-то записывается и поэтому ей приходится выбирать слова и выражения. Да, не ведаю ни имени дружка Гарбузова, ни звания его. А сама меж тем оторвала нижний край афиши, достала из ящика кухонного стола химический карандаш и написала на обороте: «Лев Станюкович, доктор биологических наук, приехал из Удельного». Протянула обрывочек этот мне.
Значит, вы не знаете, с кем Гарбузов собирался встретиться? вопросил я, потрясая бумажечкой.
Ведать не ведаю, отвечала она, мелко кивая: мол, он этот, записанный ею гражданин. Я хоть и считал, что конспирация излишняякому, интересно, придет в голову писать какую-то актрисульку, да не из самого заметного театра? но игру девушки принял.
Значит, именно с этим неизвестным Гарбузов вчера ночью встречался? И выпивал с ним?
Именно.
Я знал, что такое Удельное, о котором упомянула Мария: абсолютно закрытый и секретный город в дальнем Подмосковье, на границе с Владимирской областью, где проводились и проводятся основные научные, исследовательские и экспериментальные работы по обеспечению бессмертия.
Может, вы случайно знаете, где этот неизвестный остановился? Где сейчас проживает? Дома у себя в Москве или в гостинице?
Не имею ни малейшего понятия.
Значит, вы утверждаете, что именно с этим неизвестным академик Гарбузов провел вчерашний вечер? И, возможно, тот его убил?
Или после их разговора Гарбузов убил себя сам.
Спасибо. Вы очень помогли следствию.
Я встал.
Подождите. В театр сходить хотите?
Не знаю. Нет, наверное. Дел много.
Когда с делами покончите, тогда и пойдете. Контрамарка всегда будет вас ждать. Только позвоните, хотя бы за день. Телефон у меня простой, как специально, чтобы поклонники лучше запоминали и чаще звонили. Впрочем, от них и без того отбоя нет. А выбрать некого Итак, мой номер: двести сорок трисорок тритридцать четыре. Сразу запомните и навсегда. Меня вообще никто по жизни не забывает, сыщик.
Ладно, я буду иметь в виду ваше милое приглашение.
«А почему нет, подумал я. Когда, конечно, это дело кончится. Жены у меня давно нет, да и девушки постояннойтоже. Можно пощекотать свои нервы связью с пьющей актриской».
Я вернулся в квартиру с трупом. И его, и место происшествия уже описали и укладывали убиенного на носилки.
Я спросил у эксперта:
Какие выводы? Убийство? Или он сам?
Выстрел произведен с очень близкого расстояния. Пороховые газы оставили отметины вокруг входного отверстия.
Значит, самоубийство?
Лобнехарактерное место для самострела. Неудобноесамому себе в него палить. Обычно суицидники в сердце стреляют или в рот. Так что, может, и кто-то другой бабахнулс очень близкого расстояния.
Какой твой выбор? Какова вероятность того или другого события?
По расположению входного отверстияпроцентов шестьдесят-семьдесят за самоубийство.
Понял тебя. А сейчас мне нужен телефон.
Пользуйся.
Майор-участковый проводил меня в спальню Гарбузова, где на тумбочке у кровати, совсем как у меня, стоял аппарат. Правда, спальня у академика оказалась не в пример больше моей: и в ширину, и в высоту, и в длину. Вот только наслаждаться ею он больше не сможет.
Первым делом я позвонил в ЦАБЦентральное адресное бюро, назвал свой парольу нас, у первого отдела МУРа, он был запоминающийся и со значением: «Серый волк». Спросил адрес по прописке гражданина Станюковича Льва. Через минуту мне ответили: таковой не значится. Я с подобным уже сталкивался, и это, возможно, означало, что уровень секретности товарища Станюковича таков, что даже мне, с моим допуском, не дозволено знать, где он прописан.
Хорошо. Но вряд ли, если он приходил вчера поздним вечером к Гарбузову, затем в ночь отправился за двести километров к себе в Удельную. Наверное, остановился где-то здесь, в Москве.
Я позвонил в одноименную гостиницу, то есть «Москву», на проспекте Маркса. Представился. Станюковича поискали в спискахно нет, не нашли. Тогда я перебросился на «Россию». Ио радость: да, сказали мне, такой товарищ зарегистрирован. Номер шестьсот одиннадцать, телефон такой-то.
Исходя из показаний актрисульки Крониной, к гражданину Станюковичу можно уже было ехать с нарядом и арестовывать. Но доктор биологических наукэто вам совсем не вор в законе. Вряд ли далеко убежит. Ничего страшного не случится, если я с ним предварительно побеседую. Кое-что проясню.
Я попросил портье соединить меня с комнатой, где проживал товарищ Станюкович. Тот оказался в номере и мне ответил. Я представился. Ученый переспросил, почему вдруг такой интерес у уголовного розыска к его персоне. Я ответил вопросом:
Вы вчера встречались с академиком Гарбузовым?
Было дело. С ним что-то случилось? Что конкретно?
Я могу рассказать вам только при встрече.
Вот как? Можете тогда сами приехать ко мне в гостиницу? Я, к сожалению, ограничен во времени. Прямо сейчас у меня небольшая встреча здесь, в отеле, а потом я готов увидеться с вами. Час дня вас устроит?
Где?
Давайте под открытым небом. Погода хорошая, прогуляемся. А сойдемся, например, у входа в кинотеатр «Зарядье».
Идет. В час дня у «Зарядья».
Ничто в разговоре Станюковича не выказывало, что он как-то замешан в убийстве: ни волнения, ни страха. Выглядело, будто добропорядочный советский гражданин хочет оказать максимальное содействие органам.
Пока я разговаривал по телефону из спальни, прибыла труповозка, и теперь двое санитаров выносили из квартиры на носилках покрытое простыней тело.
Я попрощался с сотрудниками и сбежал вниз по лестнице.
До встречи у кино «Зарядье», которое, как известно, находится рядом с гостиницей «Россия», практически сопряжено с ним, оставалось еще полтора часа. Я сел за руль своей ласточки и не спеша вырулил на Кутузовский проспект. Развернулся у Москвы-реки и гостиницы «Украина», потом промчался по Калининскому, затем по проспекту Маркса мимо Манежа и Кремляи менее чем через полчаса оказался на Солянке. Завтракал я, когда еще не было шести, поэтому заглянул в любимую рюмочную и заказал там бутерброды: с яйцом, килькой и корейкой. Водки брать, естественно, не стал. В рюмочной было шумно, многие курили, и классовый состав посетителей выглядел разношерстным: и закончившие смену таксисты, и сантехники в спецовках, и журналисты из близлежащей «Советской торговли», и даже, похоже, инструктора из рядом расположенного ЦК партии или тому подобные ответственные работники.
Ни с кем не вступая в контакт, я сжевал свои бутерброды, запил березовым соком и перебазировался вместе со своей ласточкой поближе ко входу в «Россию». Тормознул на пандусе, ведущем к въезду, вообще-то останавливаться там запрещалось, об этом и знак извещал, и после колебаний ко мне даже подошел дежурный милиционерик. Ему я предъявил свои корочки и сказал, что запарковался ради оперативной необходимости, тот с уважением отошел. На самом деле мне хотелось заранее посмотреть на Станюковичапочему-то не оставляла мысль, что я его узнаю. А пока, чтобы скоротать время, я достал из багажника дипломат и стал просматривать газетки. В «Советском спорте» был отчет об отборочном матче сборной СССР с Ирландией, и меня порадовало то, что вывод корреспондентов совпадал с моим (а я смотрел телетрансляцию, что вело центральное телевидение со стадиона имени Ленина в Киеве): победили наши уверенно и заслуженно. Скорее всего, на чемпионат Европы семьдесят шестого года они отберутся. А с чемпионом страны вопрос, несмотря на май и на то, что до конца сезона еще полгода, уже решен. Если чуда не произойдет, им станет, конечно, киевское «Динамо» во главе с Блохиным. Еще бы, если в сборной страныодни киевляне. И эта команда только что европейский Кубок кубков выиграла.