Пойдем покурим? также неожиданно парировал Ким.
Хах, ну пойдем.
Они переместились на скользкую террасу: парящие на морозе снежинки плавно опускались и, нетронутые, застревали в угасшем зареве ее кудрявых, темно-рыжих волос.
Поехали ко мне? уставившись хищным взглядом на свою спутницу предложил Ким.
Я думала оставить это для второй встречи, выдохнув облачко клубничного пара, игриво улыбнулась Иванна.
Второй встречи может и не быть, Ким улыбнулся в ответ. Ни прошлого, ни будущего не существуетесть только настоящее.
Девушка смерила Кима взглядом:
Поцелуй меня. Как будто правда любишь. Как будто не забудешь на следующий день.
Игра набирала обороты. Ким прикоснулся к её холодным, слегка обветренным губам: аккуратно, нежно, словно боясь порвать тонкое, бархатное крыло бабочки. Возможно, потому что и правда не хотел её забывать. Глотнул её ароматчудный коктейль из кремов и шампуней, духов и блеска для губаромат её тела. Поцеловал. Отольнул от неё.
Иванна довольно улыбнулась:
Закажешь такси?
***
Ким все чаще бежал от реальностиупивался всем, чем только можно. Завязнув на два года в болоте этого бесцельного, глупого и совершенно никому не нужного брака, он наконец, вырвался из него.
Ким не хотел быть с этой девушкой, не хотел становиться её мужемно старательно убеждал себя в обратном. Потому что в глубине души понимал, что онане его. Нет, она не была «сукой» или «стервой», «страшной» или «фригидной». Она была прекрасной женщиной. Но не его. Просто они были чужие люди. Ты всегда понимаешь, сложится ли у тебя с человеком что-либо с первого взгляда. Понимаешь, но обманываешь себя, обманываешь егоне хочешь услышать эту истину. Ведь одиночество всегда дышит в затылок.
А поэтому ограничиваешь себя планкой, выше которой прыгать просто не хочешь. Не замечаешьа, скорее, боишься признаться, что эта планка вообще есть. Хватаешь за руку первого, кто через неё перемахивает. Забываешь все свои мечты и закрываешь глаза на цели. Отрекаешься от своего идеала, отрекаешься от дороги на него, отворачиваешься от дороги к нему, запирая его где-то глубоко в себе, запрещая даже притрагиваться, думать о том, что к нему можно прикоснутьсязаменяешь идеал копией: более безвкусной, бесцветной, простой. Набиваешь душу удобоваримым сублиматом, который успокаивает лишь своим наличием. И в целом то, всё хорошо Но ты чувствуешь. Что где-то в глубине души лежит его прекрасное мраморное тело.
Они не кричали, не изменяли друг другу в тайнепросто вышли из этого брака, молча: израненными и немного более онемевшими. Без злобы, без истерикидаже с какой-то едва тёплой благодарностью за опыт. Но глотнув пьянящего воздуха свободы, Ким начал думать, что жизнь проскальзывает сквозь его пальцы, всё быстрее и быстрее, как бы он не старался ухватить её, не оставляя вообще никаких следовдаже кровавых мозолей. И поэтому теперь Ким, как голодный ребенок, тянул в рот всё, что виделпрежде всего, это касалось женщин.
Одна из них стояла рядом. Машина пронесла их сквозь эпохи: вековые доходные дома сменились панельными грядами, величественные соборы, что строились не одну сотню лет, отделанные разноцветным мраморомнаспех слепленными, аляповатыми торговыми центрами, отделанными дешёвым цветным пластиком. Ким жил на южной окраине Петербурга.
Иванна рассматривала холсты в тёмной спальне:
Это твои работы?
Ну, дасмущённо ответил Ким.
Похожи, улыбнулась Иванна.
На кого?
На тебя, сказала девушка плюхнулась на кровать. Ведь в картине художника всегда есть частичка его души, правда?
Ким поспешил за Иванной: упал рядом с нейпотянулся к манящим, горячим губам. Попробовал. Затем еще: аккуратно, нежно. Она легонько оттолкнула его своей маленькой изящной ручкойтак, чтобы он упал на спину, затем перекинула ногу и села сверху: искрящийся, переливающийся блеск её глаз был виден даже в темноте.
Их губы и языки двигались в беззвучном диалоге любовниковони целовались: целовались жарко, без всякой грязи. Девушка разила его своими поцелуямипокусывала: аккуратно, не сильноиграла, смеясь и улыбаясь.
Ким овил руками ее горячее, плотное тело: казалось, он обнимал живой мрамор. Запустил руку в ее волосы, откинул головунежно приложился губами к ее шее. Девушка вздрогнула и испустила прерывистый вздохноги её свело. Затем запустил руку ей в джинсыпальцы коснулись ягодиц, тонкого кружева трусиков.
А-та-та, Иванна отольнула от его губ и игриво погрозила Киму пальчиком. На самом деле, я здесь за другимуже, вообще-то, говорила тебе об этом. Проводишь даму?
Брось, ты уже уходишь? заканючил Ким.
Не расстраивайся, у меня есть для тебя подарок, девушка спрыгнула с кровати и вышла из комнаты. В прихожей зажегся свет.
Ким вышел в коридорего спутница уже стояла одетая.
Держи, она протянула Киму большой белый конверт. Такси уже подъехало. Рада знакомству, художник.
Дверь захлопнулась и Ким вновь остался один в большой тёмной квартире. Он научился относиться к неудачам философски. Разбирать, почему девушка не ответила на сообщение или не легла с ним в постель было пустой тратой временив 90% случаев причина была не в нём. Он отпускал их также легко, как и находил. Но в этот раз Киму захотелось влюбиться. Поддаться иллюзиям, что будущее всё-таки существует: повооброжать о том, что могло бы быть.
Ким прошёл на кухню, бросил конверт и думал было открыть бутылку иванного вина, но передумалвместо этого уставился в холодную чернь окна.
Своей изящной ручкой Иванна тронула тончайшую струну где-то в глубине кимовской душии теперь она вибрировала, издавая едва слышимую мелодию: назойливую и неприятную.
«Зацепила. Не прошла на вылет»
Спутница скрылась в чреве «Соляриса». Машина растворилась в сумраке ночи, оставив после себя лишь два горящих красных глазавскоре пропали и они.
Ким знал, что звук этот рано или поздно сведёт его с ума, а за одним глотком обязательно последует ещё один. Он не остановится, пока не выпьет всё до последней каплинесмотря на то, что потом обязательно будет плохо. Фантазии разобьются и мелкие осколки снова будут резать душу, оставляя неприятный зуд.
«Одна девушкаодна ночь. Никак иначе» осёк себя Ким.
А затем открыл ноутбук, подрочил на фотки Иванны в Инстаграме и лёг спать.
Глава 5. Ленинград, 1989 год
Михайлюк петлял широкими коридорами со сводчатыми потолками, словно герой шпионского фильма, который пытается сбросить «хвост». Отчасти, это было правдоймужчина действительно пытался поскорее уйти с работы, чтобы избежать одной неприятной встречи. Он вёл себя словно нашкодивший пятиклассник, что никак не соответствовало его статусу: полностью этого низкого, лысоватого и кругловатого мужчину звали «Михайлюк Николай Евгорович, Директор института НИИ акушерства, гинекологии и репродуктологии имени Д. О. Отта, член-корреспондент АН СССР, д.м.н., профессор».
Ласковый свет лился из вытянутых полуовальных окон. Белые пологи докторского халата Михайлюка, накинутого на серый костюм, развивались, пока он семенил короткими ножками по терракотовой мозаике здания, которое не без гордости носило звание советского Научно-Исследовательского Института. Но по стати сооружения было видно, что корни его куда как благороднее и аристократичнее. Своим сдержанным изяществом, скамьями из тёмного дерева и светильниками под сводчатыми потолками, напоминавшими чаши факелов, он, скорее, напоминал не то древний французский собор, не то не менее древний английский университет.
Вырулив на финишную прямуюдо главной лестницы оставалось рукой податьМихайлюк начал набирать скорость, уже чувствуя во рту хмельной привкус пива, который он будет распивать здесь неподалёку, в чебуречной на Шестой линии, пока прохладный летний бриз будет обдувать его лысину.
Николай Евгорович! голос Бурмистрова разбил все грёзы в пух и прах.
Михайлюку иногда казалось, что инженер знает какие-то потаённые ходы в университетестоль внезапным и неожиданным часто было его появление.
Николай Евгорович! Бурмистров подбежал к Михайлюку. Туфли так и не просохли после вчерашнего дождя и немного хлюпали. Вы подумали над моим предложением?
Послушайте, начал медленно сдуваться Михайлюк. Выталантливый химик и инженер. И я уверен, я абсолютно уверен (эту реплику он произнёс особенно твёрдо), что в ваших расчётах есть здравое зерно. Но это не этично, понимаете? Нельзя проводить такие опыты здесь.
А этично превращать младенцев в кровавое месиво? выпалил Бурмистров, а затем застрекотал извиняющимся тоном. Вы же понимаете, что без эксперимента мне не удастся доказать, что аппарат работаети защитить докторскую!
Именно поэтому я в который раз рекомендую вам выбрать другую тему, Михайлюк медленно начал дрейфовать к выходу.
Но
Это моё окончательное решение, директор поставил точку и направился агрессивно пить пиво.
Бурмистров проводил его взглядом.
«Старый дурак»вскрикнул он в сердцах. Чуть подождал, а затем спустился по главной лестнице вслед за Михайлюком, завернул за угол и спустился в подвал, интерьеры которого были куда как прозаичнее и состояли, в основном, из переплетений водопроводных труб, бетона, белого кафеля и белого света дневных ламп.
Там, наверху, среди светлых просторных коридоров, молодых аспиранток и седовласых академиков, Бурмистров чувствовал себя чужим. Чужим он, по сути, и былБурмистров был варягом из ЛГУ и пришёл в Институт акушерства и гинекологии в 1965. Тогда только-только появились первые машины, которые следили за состоянием роженицучреждению понадобился человек для обслуживания оборудования.
Но Бурмистров не был прислугойон был учёным, учёным-технарём. В нём горело желание создать что-то великое, и однажды судьба подарила ему такой шанс. Пропуская стопку-другую с Бурмистровым после работы, один из аспирантов обмолвился: мол, есть сведения, что в условиях высокогорья овечки дают более здоровое потомство.
Инженер тут же протрезвелего осенило: низкое давлениену конечно! Это же так очевидно! Благодаря ему плоду поступает больше кислорода и питательных веществ.
Неделю Бурмистров почти безвылазно сидел в библиотеке, аргументируя свою теорию. Еще неделя ушла на то, чтобы сделать устройство для беременных. Понятно, что роженицу в барокамеру не поместишь. И тогда Бурмистров создал полукруг, который просто надевался на живот.
Директор института благосклонно принял начинания Бурмистроваа через полгода наступил триумф инженера: результаты показали, что изобретение действительно благотворно влияет на молодых матерей.
Но крысы в белых халатах всё равно смотрели на Бурмистрова свысокаслишком твердолобые и завистливые, чтобы признать в нём своего. Но учёному было на них плевать. По факту, Бурмистрову было плевать и на докторскуюон стоял на пороге изобретения, о котором будет говорить весь мир.
Инженер дошёл до серой металлической двери с номером «5» и отпер её. Михайлюк благосклонно выделил Бурмистрову небольшую комнату в подвале: лабораторию, в которой изобретатель, однако, иногда ночевал в компании девушек лёгкого поведенияс другими выстроить отношения ему не удавалось.
Зажегся свет: комнатка напоминала аппендикс подвального коридоратот же кафель, тот же бетон. Посреди неё стояло чёрное металлическое яйцо на треноге: своим видом оно напоминало космический корабль из далёкого космосатолько небольшой, в половину человеческого роста. Яйцо не было цельным: ровно посередине, вдоль всего корпуса пролегал небольшой ободок-фланецтакие же часто встречались на трубах высокого давления и позволяли с помощью болтов соединить две части скорлупы. От устройства отходили всевозможные трубки и шлангиони вели к приборам, занимавшим почти всю комнату.
БОЖЕНаименно так Бурмистров ласково называл своё изобретениеотдыхала в тишине. Всего шаг отделял инженера от создания настоящей искусственной маткии вдруг этот старый дурак вздумал чинить ему препятствия.
Изобретатель взглянул на часы. До встречи с Алексиевичем было ещё достаточно времени, так что он закатал рукавамашину нужно было тщательно выскрести после предыдущего пациента.
Глава 6. Петербург, 202? год
Голова девушки, повёрнутая набок, упёрлась в постель. Угольные локоны тушью разлились по белой простыне. Щеки её налились краской, глаза закрылись в сладкой неге, она тяжело дышала: под алым бутоном губ серело пятноизо рта тоненькой ниткой стекала слюна. Изгиб её прогнутой в пояснице спины взметался к потолкуперетекал в идеально-округлые, большие ягодицы. Руки девушки были закинуты за спину и связаны.
Это была Кира. Ким познакомился с ней в Филдеприложении, где общались «не такие, как все». В профиле сразу же можно было указать фетишиКим указал бондаж. Киратоже. Кира очень любила, когда её связывают и хотела попробовать шибари. Киму же нравилось плести искусные узоры на женском теле, поэтому он искал модель для практики. И секса.
Он овил верёвкой бёдра девушки. Колючий джут скользил по холодной девичей коже, даря ей ощущение приятного, едва ощутимого жжения. Канат полностью сковал девушку: её будто бы держали сильные, но заботливые рукине давая сделать ни единого движения, но не причиняя при этом боли.
Сегодня у них была уже третья сессия. Верёвки и Кира спасали Кима от одиночествагде-то в груди ещё пульсировала Иванна. Перед встречей в голову Киму даже пришла бесовская мысль предложить Кире встречаться, но он отринул её.
Ещё пара витков: Ким спустился к миниатюрным белым ступням, зафиксировав и их. На улице был день, окна были плотно зашторенынебо не должно было видеть, чем они занимались. Поэтому их голые тела переливались искусственной радугой в свете диодного ночника.
А теперь я буду тебя наказывать, мягко сказал Ким
Да, папочка, пожалуйстапрошептала Кира.
Ким взял черный флоггер: кожаную плеть со множеством гладких концовона походила на гидруи размашисто ударил. Девушка вздрогнула.
Да, папочка, я заслужила это.
Еще удар.
Да, пожалуйста, папочка.
Её ягодицы начинали краснеть, покрываясь алыми полосами.
Ещё, еще
Он остановился.
Что ты сказала?
Он обошёл её, намотал волосы на кулак и аккуратно поднял голову.
Что ты сказала? строго повторил Ким.
Прости, папочка.
Ты знаешь правила. Тебе придется извиниться.
Она покорно приоткрыла рот. Ким медленно ввёл свой член: сначала почувствовал тепло губ, затем мокрый язык и, наконец, упёрся головкой в нежную стенку её гортани. Держа девушку за волосы, он начал медленно насаживать её голову на свой штык: грубо проникая глубоко ей в глоткутак, что её нос упирался ему в лобок.
Она кашляла и задыхалась: густая слюна стекала по её подбородку, капала на кровать, в уголках глаз появились слёзыно не сопротивлялась, смиренно терпела и даже наслаждалась своей ролью безвольной секс-игрушки.
Прогни спину, сказал он, осматривая её слегка полноватое, скованное верёвками тело.
Несмотря на то, что Ким был объят похотью, что-то было не так: член становился мягче. Он вытащил его изо рта девушки и отпустил волосыеё голова упала на кровать.
Ким снова переместился к ягодицам, осыпая поцелуями покрывшуюся мурашками кожу. Губами впился в её пьянящую тёмно-розовую плотьпил её сок, второй рукой лаская себя, пытаясь поднять опавший ствол. Но всё было тщетно: сосиска потеряла всякий интерес к происходящему, безынициативно уткнувшись в пол.
Забавно, в 20 лет ты можешь сомневаться в чём угодно, кроме собственной эрекции. Вялые члены рядом с лицами испепеляюще-соблазнительных красоток в порно вызывали у Кима недоумение: как может не стоять рядом с такой девушкой? Ровно до тех пор, пока тоже самое не произошло с ним.
С трудом протиснувшись в мир секса, Ким обнаружил, что член, в общем-то, довольно капризная штука: на твёрдость его намерений влиял не только алкоголь, но и усталость, занятия спортом или даже неосторожно брошенный спутницей комментарий. По крайней мере, его членобсуждать с друзьями эту тему не хотелось. А вся прогрессивная вселенная секспросвета вертелась, в основном, вокруг яркой вспышки женского оргазмаКим нашёл лишь пару более-менее внятных статей на тему эрекции, да и ясности особой они не внесли.
Осечки стали происходить пугающе часто ещё когда Ким был в браке. Иногда член становился слишком мягким, чтобы войти в девушку. А иногда он просто не поднималсядаже если желание электрической дугой сжигало Кима дотла: как будто кто-то перерезал провод, соединяющий голову и пах.