Арчибальд сдерживался изо всех своих сил, только чтобы одним точным ударом в висок не убить это существо, что смело называл себя его братом, его «сердечным другом», что было абсолютно невежественно в самой своей сути, что отражалось и в неказистой внешности, особенно в сравнении с красавцем Арчибальдом. Это уродство шло изнутри, из безумного желания использовать слабости неразвитых народов и их жадность в своих собственных корыстных интересах, подставив под удар обе цивилизации, которые неизбежно закончат войной. В связке с обратной экспансией, если и не через сто, но уже спустя каких-то двести, триста лет это приведет к таким трагедиям, о которых это создание, что называло себя отцом народа Сердца, даже не задумывалось своей тупой квадратной лысой башкой! Это было чудовищное преступление против всего человечества! Единственный способ остановись это было прервать жизнь этого монстра, который уничтожит всё, к чему стремился Арчибальд, и сделать это было необходимо прямо сейчасодним точным ударом!
Ну что вы скажете? расхохотался Стивен, сделав опять всего один неаккуратный жест, коснувшись Арчибальда, что послужило спусковым крючком к неостановимым последствиям.
Чтоуже переменившись в лице, замер Император, выпучив глаза от накатившей на него холодной волны страха, что вы делаете?!
36. Что за?.. Какого х*я?! орало пойманное животное, которое всего полчаса назад чувствовало себя властелином мира, поимевшим, по его собственным словам, тупую сучку, а затем за кругленькую сумму уничтожившее и то, что наиболее было мило ее сердцу, без стеснения заявив на весь мир о своей гнусной победе, что ты, мать твою, делаешь, лиловый?!
Ты расскажешь, где она, а потом мы решим твою судьбу.
Какую н***й судьбу?! Какуюостервенело орал Боун, в то время, как его собратья поодаль, не обращая на его поимку никакого внимания, продолжали танцевать, прыгать и гоготать на виду телекамер всего мира вокруг пылающего сердца столицы. Она вся при этом целиком будто бы погрузилась под воду, и эта божественная амброзия, что залила все улицы до самых небес, начинала разгораться еще сильнее, несмотря на полную несовместимость этих двух химических явлений физического мира.
Помимо этого странного наблюдения, всё происходящееи гул толпы, и матерщина Боуна, и все эмоции людей, как вовлеченных, так и совершенно равнодушных, начали сливаться в единую какофонию, которая стала сначала жужжанием, а потом шипением. В конце концов она оформилась в более изящную форму, в песню, хор из множащихся двух полюсов голосовиз несущих в себе чертысоответственно мужские и женские, что, сливаясь, превращались в саму материю. Когда это произошло, размылись все границы, как между огнем и водой, так и между трагедией и комедией, и уже было непонятно, что стоило делать с этим вероломным поджогом, смеяться ли, плакать над ним? Еще сложнее было себе представить образ того, кто мог это сотворить.
Хотя и была всё же одна фигура, которая и являлась этим хором голосов, поющая под музыку медных труб небес, которые, играя свою мелодию, сочетали в ней все возможные композиции прошлого, включая самые известные величественные полотна, так и никому неизвестные песни неуслышанных душ, вместе с еще даже ненаписанными композициями. Невидимый небесный музыкант превращал все эмоции и чувства любых существмертвых, живых и еще даже не родившихся, все их свойства и характеристики в танцующую фигуру, которая, потряхивая двумя своими бубенчиками на голове, танцевала сначала посреди хаоса геометрических построений, а затем приплясывала во всё более и более упорядоченных фрактальных самопорождающихся фигурах в бесконечных просторах небесного дышавшего живого сада. Посреди всего этого великолепия и обилия символов, выраженных через цвет и звук, и танцевала эта ничем не сдерживаемая фигура, что, не стесняясь никого и ничего, бодро отплясывала по глади воды. Каждая капелька брызг, вылетающих из-под ног космического танцора, превращалась в настоящий дар самому себе, громкие аплодисменты, что охватывали, заливая, всё вокруг собой. Они становились самим светом знания и воображения, который просвечивал насквозь волшебные узоры мироздания, что ткали на глазах завороженного зрителя историю далеких пространств. Они нигде и никогда не заканчивались, хотя и вмиг могли превратиться в микроскопические, камерные помещения пространств, если попадались под взор создателя всего этого эпического полотна вселенной. От этого иллюзорного свойства, из-за которого они казались ограниченными, сами истории становились ничуть не менее захватывающими. Фигура же танцора уже знала наперед, несмотря на свою полнейшую отрешенность от всего, что именно сейчас будет происходить. Но всё же для этого было необходимо, кроме беспрекословной безусловной власти и силы любви, кое-что еще, что-то, что помогло бы насладиться всем игровым потенциалом этой сцены мира. Это не то, чтобы ее сильно заботило, или она хоть сколько бы то ни было переживала из-за своего одиночества или из-за того, что не с кем разделить эту беспредельность, вовсе нет, просто это всё парадоксально действительно было так чрезвычайно необходимо, так и совершенно не важно, но в конечном итогепочему бы и нет?
И в итоге фигура танцора, что всё еще, весело напевая свою межпространственную песенку, продолжала прыгать по своей внутренней фантазии, оставляя за собой шлейфы от удивительнейших движений гипнотического свойства. В этих миллионах копий самого себя он, казалось, начал запутываться, что было лишь частью его очередного развлечения. Действительно, ничего подобного произойти и не могло, даже в теории, поскольку каждое движение им было доведено до совершенства, просто что-то происходило с формой его фигуры. Так, его руки уже слегка видоизменились, а точнее, расщепились на несколько копий друг друга, и фигура продолжила свое движение уже с четырьмя грациозно извивающимися верхними конечностями. Затем то же самое произошло и с ногами, и с самим торсом, который разделился в изящном движении на два корпуса, что примыкали друг к другу одной спаяной головой. Однако и она в итоге разделилась надвое, оставив на черепе каждого по одному отростку с бубенчиком, каждый из которых весело звенел, будто бы игриво подзывая друг друга. Также это было похоже на два рога, которые формировали тоннель познания каждого смотрящего. Благодаря этому двойному виденью, две части единого могли, окончательно отпрыгнув друг от друга, начать самостоятельно и независимо друг от друга отплясывать в самозабвенном танце любви, в формирующемся вокруг них лабиринте из их собственных чувственных фантазий, возникающих на месте белых пятен в их уже не до конца полном восприятии. Но даже самое красивое и воодушевляющее действо, несмотря на свою феерию, уже становилось несколько скучноватым самоповторяющимся актом. Так, чтобы избежать этого зацикливания, двое, игриво прильнув друг к другу, казалось бы, в самый последний раз, быстро разбежались в разные концы лабиринта, что стал тут же усложняться как вовнутрь, так и вовне, всё дальше и дальше, пока их песни практически не утихли окончательно. Однако, всё равно внимательный наблюдатель даже в такой ситуации мог бы услышать, как два бубенчика, не смолкая, продолжают подзывать друг друга, подобно воркованию двух влюбленных голубков.
В свою очередь, оба они, разделившись еще на большее количество субъектов, уже жили своей жизнью. Космический танцор теперь там рождался и умирал с целыми вселенными, со своими заботами, своими системами, своим временем, своими важнейшими проблемами и выдуманными смыслами, ровно, как и утешениями, где бы он ни находился. В итоге то игровое поле разрослось до такой степени, что, казалось, генеральный отзвук истины стал практически неслышим, хотя там и присутствовали миллионы других, казалось бы, не менее прекрасных звучаний, что всё равно были лишь отражением изначального зова двух влюбленных сердец, что, призывно отражаясь в этом лабиринте, так хотели отыскать друг друга, ведь если, а точнее, когда они это сделают, как они смогут от души посмеяться над своей искусной и завораживающей игрой!
37. Грегори, вы с нами? тактично переспросил интервьюер.
Писатель оторвался от своих мыслей, однако, несмотря на это, продолжал наблюдать те самые узоры вселенной, которые покрывали сначала карету, в которой он ехал, а затем и студию, что пришла ей на смену, которая расширялась еще дальше. Казалось, будто бы даже исчез сам лабиринт, которого, вполне возможно, никогда и не было, в то время как сам бубенчик звучал всё тише, пока сам Грегори не перестал обращать на него всякое внимание. Так, полностью сосредоточившись на своем собеседнике, Грегори увидел, как сидящая прямо на его голове миниатюрная фигурка Богини, подмигнув ему, растворилась, будто бы ее никогда и не существовало в реальности, а всегда было, есть и будет лишь это личное интервью. Ничего важнее для Грегори не было, ведь он столько лет мечтал об этом моменте, чтобы рассказать всё, что он чувствует и знает, как своим будущим читателям, так и тем, кому его личность уже была известна. Однако, несмотря на этот долгожданный момент исповеди, все слова куда-то пропали. Прокрутив эти события и всё, что им предшествовало, в своем уме, продолжая чувствовать приятные мурашки на своей коже, писатель не смог сдержаться и сначала тихо, стараясь изо всех сил подавить нахлынувшие на него ощущения, но потом уже без всякого стеснения стал хохотать, и его искренняя радость разнеслась по невидимому лабиринту десятка тысяч миров, как самый настоящий маячок, тот самый истинный звон колокольчика, что уже был безошибочно услышан его вечной спутницей и верной женой.
Да, я вас прекрасно слышу, отозвался Император Арчибальд, пытаясь понять, какой именно ответ ему нужно дать в данную секунду, когда десятки образов различных реальностей накладывались на вполне определенное, единичное место пространства-времени, где он сам находился. Ему необходимо было позарез определить, чем же являлось это самое место. Это было тем самым поворотным моментом, во время которого необходимо было действовать быстро и решительно, чтобы удержать навалившийся массив информации, дабы тот в свою очередь просто-напросто не распался на атомы под воздействием собственной тяжести.
Но что, если стоило по-хорошему отпустить всю эту ситуацию? Что если это единственное, что и требовалось? Будто бы в подтверждение этой мысли, существо с факелом в руках, что стояло напротив путешественника, позади которого вспыхнул Собор, имевший колоссальное значение для императора, будто бы своей злой волей замкнуло за спиной Императора огненное кольцо, в пламени которого растворился как сам особняк, так и балкон, где стоял освободитель. Оно превратило тем самым всю окружающую действительность в недвижимую картинку будущего, которая была предопределена атакой варваров еще в далеком прошлом, когда была трагически чуть не уничтожена цивилизация, причем самыми низменными позывами человеческой природы. Сейчас же история вновь повторялась, только, как это полагается, в виде фарса, злой иронии, заключающейся в том, что истребляемый народ сам пустил в свои земли завоевателя, который, не стесняясь, плясал на самом ценном, самом дорогом для человекаего достижениях, что базировались на его безграничной самоотдаче, на этом залоге продуктивного творчества и саморазвития.
Так оба этих омерзительнейших образа сплелись в единое настоящее, в котором, подобно какому-то демону в абсолютно диковинной одежде, расположился пришелец, испещренный пылающими татуировками, напротив несчастной души, что прямо сейчас горела в самом настоящем аду.
Грегори, вы не отвечаете прямо ни на один вопрос. Поясните, что именно вы хотели сказать своими текстами? Нам интересны, в частности, интерпретации этих терминов«варвары», «энергофрукты». Что вы имеете в виду, когда говорите, что «не существует», по вашим собственным выжимкам из текста, мифических существ, которые бы управляли человеческой историей? И что все книги, написанные о них, это лишь способ контроля. И что еще важнее, вы так и не даете определения, кто же все-таки эта Богиня-Бабочка? Это какая-то ирония? хитро улыбнулся демон, ведь, по вашим прошлым фразам можно предположить, что вы не верите ни в каких
Не верюповторил писатель, взглянув на свои руки, которые сгорали в огне, что одновременно был похож и на толщу воды, в которую путник погружался всё глубже и глубже, но, знаю.
Грегори моргнул и когда вновь распахнул глаза, то не было уже ни огня, ни воды, ни его самого, ни писателя, ни интервьюера, ни демона, ни прошлого, ни будущего, ни вымышленного, ни ложного. Не было даже уже никаких двоих, которые бы могли вести диалог, ровно, как и силы этого потенциала, что могла бы себе позволить этот диалог, и, тем не менее, именно в этот момент и стала возможна самая содержательная беседа.
Знаешь, значит? спокойным тоном обратилось существо к своему отражению, уже заранее зная ответ.
Тогда, я уверен, что не о чем больше беспокоиться, ответило отражение устами своего дорогого мужа, сидящего напротив, который вновь обретал форму, чтобы опять нырнуть с головой в лабиринт любовной игры своей подруги, которая так же отделилась от их общего пространства и, танцуя напротив своего любимого, уже вновь обернулась тем самым существом, что было больше всего любо и мило его сердцу. Богиня, обладая величайшим даром игры и перевоплощений, вновь превратилась в лысого, окруженного для контраста хорошо сложенными юношами, старика, который вел откровенное повествование о своих безумных и совершенно бесстыдных планах. Не в силах выдержать этого безумия, уже второй участник этого мирового спектакля рванул вперед, вновь став великим императором, который, схватив своего дорогого «брата» за кожаный ошейник, что болтался на его худощавой шее, и грубо притянув его к себе, в мгновение заставил того замолчать и с круглыми от страха глазами непонимающе уставиться на своего «брата»-Императора.
Будь я проклят, если позволю тебе сотворить это преступление! Я остановлю твое безумие, даю тебе слово.
***
Существо в маске что-то отчаянно верещало, пытаясь даже выдавать нечто вполне разумное и осмысленное, стараясь тем самым всеми силами хоть как-то урезонить наглеца, который, схватив за горло высокочтимого гостя вечера, уже оттеснил его наконец с балкона через лабиринт нескончаемых коридоров, помещений и пролетов лестниц в просторный зал, вполне возможно, тот же самый, где Арчибальд ранее наблюдал за предшествующей всей церемонии оргией. Его это на данный момент совершенно не беспокоило, впрочем, как и десяток-другой людей вокруг, которые продолжали самозабвенно предаваться любовным утехам в самых экстравагантных позах. Однако, даже среди них уже нашлись и те представители костюмированного вечера, которые, не отвлекаясь от своих партнеров, параллельно внимательно и проницательно смотрели, а что самое главное, вслушивались в то, что происходило между теми гостями, что стали главным гвоздем всей программы. Для них обоих эта доминация одного над другим, этот конфликт, как и для большинства находящихся в зале, был не просто очередной любовной игрой, но событием, которое на ближайшие годы, если не десятилетия, предопределит судьбу огромного количества политических, экономических, а главноевоенных перспектив мировых держав. Понимал это и «маска», который, едва продохнув, вновь предпринял отчаянную попытку облагоразумить своего «доминанта», который, казалось, всерьез намеревался придушить его этим ошейником.
Мой дорогой Брат Гха!.. Великий Арчибальд! уже практически умоляюще лепетало существо в маске, пожалуйста, прошу!.. На нас же смотрят!.. Вы не можете отказаться! Не имеете на это никакого права! Вы просто не понимаете, на что обрекаете и себя, и все остальные страны нашей цивилизации, нашего мира! Мы нужны Вам точно так же, как и Вы нам! Мы обязаны действовать сообща! Иначе Иначе Войны не избежать! Львы ни за что не простят Вас, если Вы не поддержите их решений! И уж будьте уверены, у меня, увы и ах, но также не будет никаких причин и разумных оснований, чтобы не принять их сторону в назревающем конфликте!
Арчибальд на мгновение будто бы даже задумался, испытывая сомнения, и в глазах маски даже успела проскочить малюсенькая надежда, появился крошечный шанс, чтобы с упоением отблагодарить своего «брата» за благоразумие. Однако глаза терпящего крах переговорщика расширились от ужаса, когда Император-Освободитель вместо того, чтобы отпустить его, и, что самое главное, принять предложение, скинул с самого себя маску, которая с громкими звуками покатилась по полу.
В этот момент даже самые опьяненные страстью любовники отвлеклись от своих занятий, и зал наслаждений, еще секунду назад наполненный неконтролируемыми вздохами, мгновенно превратился в самый настоящий могильник, где не было слышно ни одного шороха. Казалось, что весь звук высосала какая-то неведомая сила, и заключалась она целиком и полностью в одной-единственной фигуре без маски, которая спустя еще мгновение выпустила из руки ошейник стоявшего на цыпочках толстячка. Тот же от полнейшей неожиданности плюхнулся на свой зад, полностью затерявшись в складках мантии, что неторопливо сползла с тела возвышающегося над ним гения, который, выпрямившись и не поворачивая головы, тем самым даже не удостоив своим вниманием окружающей его публики, продолжал буравить взглядом запутавшегося карлика, что предпринимал комичные попытки выбраться наружу.
Принимать участие в экспансии дикарских племен Первая Демократическая Республика не намерена, ровно, как и препятствовать, развязывая ненужное кровопролитие. Эта неразумная политика будет на совести глупцов, которые готовы будут поддержать данное решение, и которые будут ответственны за те разрушения, к которым приведет она в будущем. Участвовать во всем этом цирке мы не намерены, как я уже сказал. Наша страна будет идти намеченным курсом по интеграции всех стран нашей цивилизации в надежде однажды увидеть, не иллюзорно, но по-настоящему целый и единый мир Человека, а не жадного животного. Засим прошу меня простить, я откланиваюсь, сделав прощальный жест, направился к выходу Арчибальд, зная, что сейчас на него смотрят сотни и тысячи глаз самых влиятельных людей мира и прекрасно понимая, что даже несмотря на нестерпимое желание части их них убить его прямо сейчас, они этого не сделают.