Девушка перевела взгляд с его лица, которое в полумраке маленькой комнатки без стен периодически меняло свои очертания на точно такой же непослушный, в смысле формы и цветов, поднос, который стоял на невысоком столике посреди наваленных друг на друга подушек, на которых развалились друг напротив друга любовники. На блюде, стоящем на подносе, лежали надкусанными несколько фруктов, которые буквально сияли изнутри, тем самым освещая, подобно прекраснейшему ночнику, их интимный мирок. Примечательным было также и то, что на поверхности этих фруктов, будто бы перескочив с занавесок, продолжалась история, которую зрительница наблюдала уже не первую минуту. Это доступное только одной девушке представление продолжалось, казалось, целое тысячелетие, что, несмотря на насыщенность событиями и всё разнообразие действующих лиц и обстоятельств, сливалось в единый сладковатый вкус, который уже танцевал на губах и во рту девушки, уже в форме поцелуя ее друга, который успел перегнуться через миллионы лет эволюции, что наглядно лежали между ними, чтобы на очередные несколько мгновений разбудить ото сна свою любимую.
Также быстро отпрянув, не дав девушке заключить кавалера в свои объятия, «любимый» занырнул обратно в свои подушки, которые уже представлялись не просто удобными элементами интерьера, а целыми органическими системами, которые, светясь, сливались с телом мужчины, трансформируя его в тысячи форм, что генерировало восприятие пары глаз, с жадностью поглощавших его напротив.
И долго ты еще будешь играть со мной? без злобы, но скорее с любопытством спросила обладательница пары глаз, сама превратившись в темный уголок комнатки, будто бы не пропуская света энергетических фруктов и лишь отражая их энергию лиловыми узорами, которые, подобно раскрывающимся бутонам, расцветали на ее поверхности.
Молчание и было тем ответом, который объяснял всё и давал ответы на все вопросы, что полностью удовлетворил вопрошающую, которая, уже громко хихикая и едва сдерживая свой божественный смех, наблюдала, как ее партнер, уже не помня ни ее, ни себя, с волнительным видом выпрямившись, вскакивает на маленький столик, разбрызгивая вокруг себя лопающиеся фрукты, которые, взрываясь своим неоновым соком, освещали комнату, превращая ее в многомерную реальность, что переливалась тысячами символов и форм, среди которых гордо возвышалась фигура человека, который, хотя и чувствовал совершенно необычайнейший для смертного человека душевный и интеллектуальный подъем, даже не представлял о том количестве информации и энергии, которая на самом деле сочилась сквозь него в эту секунду.
5. Окружающее пространство стало структурироваться в несколько иную конфигурацию, где на смену мягчайшим и нежнейшим, практически жидким подушкам, что обволакивали тело, пришли на смену довольно жесткие спинки кресел, которые были расположены друг напротив друга, на них уже вновь сидели две фигуры, пристально всматривающиеся друг в друга, одна из которых постепенно выходила из транса собственных мыслей и видений, полностью концентрируясь на текущей минималистической обстановке, в которой уже не первый час шла подготовка к интервью, которое еще пару лет назад казалось чем-то значимым, а теперь было не более чем очередным явлением, которое проживалось через призму восприятия писателя.
Грегори, слегка поменяв тон разговора, проговорил собеседник, во-первых, я очень рад, что ты смог найти время для того, чтобы встретиться
В этот момент писатель понял, что скорее всего отсюда и будет уже вестись настоящая запись, хотя и до этого камеры работали с десяток минут.
Во-вторых, хочу поздравить вас с громкой премьерой, к которой мы обязательно вернемся немного позже, и в-третьих
Грегори уже знал, что последует за этим.
Хотелось бы все-таки начать с вашего недавнего заявления в искусстве, которое, я уверен, и было тем, благодаря чему вас узнал весь мир.
Грегори улыбнулся. Ну, если вы так говорите
Нет, нет, я без всяческих «наездов», серьезно! Вы ведь действительно понимаете, что до этого вами, тем не менее, интересовались в основном любители литературы и кинематографа и, возможно, еще некоторая часть общества, которая просто хочет быть в тренде, даже особенно и не знакомясь с явлением, но которая обязательно должна быть в курсе происходящих событий.
Писатель выдержал небольшую паузу и вздохнул. Да, понимаю, но, однако не считаю, что произошедшее имеет хоть какое-либо значение.
А вот здесь позвольте не согласиться. Итак, для тех, кто еще не в теме
Грегори уже знал наизусть, что доложит собеседник своим слушателям, решив заново пережить тот, как ему казалось, незначительный эпизод, который на самом деле таковым и являлся для так называемой общественности, а для него же действительно был краеугольным камнем драматургии всей его жизни. Однако совершенно не в той плоскости, в какой об этом думал интервьюер, и, хотя время для этого признания уже и настало, оно всё еще требовало небольших, но весьма значимых штрихов для окончания картины повествования, которые подведут его к действительно важнейшему моменту всей его жизни.
6. Слегка пошатнувшись, но мгновенно взяв себя в руки, неуловимая тень в капюшоне продолжила свой бег сквозь запутанный лабиринт катакомб, чтобы в итоге позволить себе замедлиться и раствориться в величественном свете двух крыльев, которые воссияли прямо перед взором путника.
То было величественное изваяние Богини, чьи два огромных глаза-крыла, казалось, рассеивают полумрак довольно просторного зала, который казался более камерным за счет странных куколок, что свисали с крыльев гигантской бабочки, привязанные к ним хитросплетенными узлами веревок.
Подняв руки в приветственном жесте и начав читать мантру, прославляющую мир в лице Богини, послушник ощущал то сладостное чувство, которое каждый раз охватывало его в присутствии его любимого божества, которое раз за разом распыляло всякий страх, что мог затянуть послушника во внешнем мире, ведь здесь, под землей, в основании Великой Горы, казалось, он наоборот достигает всех возможных небес и высот мира.
Закончив свою молитву, он ступил чуть вперед, подойдя к алтарю, на котором лежали многочисленные яства и украшения, подобно подаркам, которые подносят своей любимой. Несмотря на их изысканность, количество и дороговизну, во всем смысле этого словаведь их добыча каждый раз сопровождалось смертельной опасностью, человек в капюшоне ощущал, что этого было недостаточно, что необходимо было привнести еще больше даров, чтобы Богиня не забыла о его любви. Чтобы напомнить о ней на деле, он и был снова здесьпрактически уже забыв о том, что слегка отягощало его путь, о том покоящемся предмете в небольшом рюкзачке, перекинутом через плечо, трофее, который влюбленный, аккуратно достав, бережно положил на алтарь посреди всех остальных украшений.
Подняв глаза на Богиню и увидев ее любящий взгляд, он взял со стола небольшой фрукт и, проткнув его острыми ногтями, провел ими по чувствительным частям своего дара Богине, отчего тот практически мгновенно очнулся и оглушил небольшую комнату своим криком, который чуть не заставил расплакаться от счастья тень, что нависла над столом. Она уже не могла сдерживаться, и сама, проглотив, практически не прожевывая, фрукты, в экстатическом блаженстве накинулась сверху на небольшой столик, который, качнувшись, заставил стоящий рядом с ним факел слегка моргнуть вместе с прервавшимся на мгновение криком, что сменился кряхтящими звуками, перешедшими в хрип и сипение, что затихли вместе с огнем факела, который потух, оставив помещение практически безмолвным, и тишину которого прерывало лишь редкое неровное дыхание единственного свидетеля произошедшего.
7. Ловя ртом воздух, путешественник пытался во что бы то ни стало восстановить дыхание, которое, казалось, полностью остановилось, как будто бы некто невидимый вцепился своей стальной хваткой в горло и не давал сделать и глотка свежего воздуха.
Всё пытаясь продохнуть, путник как будто бы издалека слышал свой собственный голос, который (он откуда-то знал) принадлежал ему самому, но который при этом изменился до неузнаваемости.
Вот так всё начиналось, и так всё и закончилось. Ты ведь уже знаешь конец своей истории, ровно, как и ее начало, поэтому могу лишь сказать тебе, чтобы ты выбросил всю дурь из своей головы и продолжал наблюдать, до тех пор, пока не вспомнишь, что эту книгу ты уже читал. Сконцентрируйся на том, чтобы запомнить даже ни сам сюжет и все детали повествования, но на самом факте прочтения и опыте, который ты накопил за время прочтения. Ведь если ты отвлечешься хотя бы на мгновение, то вновь с упоением начнешь ее перечитывать, что само по себе неплохо, но, как говорится, лучшеевраг хорошего, и ты снова в который раз оттянешь момент знакомства со всей остальной «литературой».
Наверное, это и значило что-то глубокое, только вот единственное, что радовало слушающего, это было то, что ему каким-то волшебным образом, самому или по чьей-то воле удалось наконец вдохнуть, и в тот момент, когда высокопарная речь прервалась, он и сам смог как будто бы избавиться от всего, что его сковывало. Благодаря выходу, что путешественник интуитивно нащупал, он наконец-то разрядился, казалось, всем своим существом, выпустив наружу из своего сердца всё, что было в нем сокрыто, вновь и вновь по кругу падая в то, что было внутри самого себя, чтобы опять и опять оказаться не снаружи, а изнутри происходящей драматургии событий.
8. Да! Да, вот этих самых событий, вполголоса, совершенно не обращая внимания на то, что говорит вслух, продолжала свои размышления девушка, слегка замешкавшись у двери открытого холодильника, к которому она подошла, чтобы выцепить что-нибудь поесть, однако в итоге закончившая на том, что просто стояла и таращилась на полки, залитые неприятным для темной ночи светом, абсолютно не отображая того, что на них собственно лежало.
Задумчивость девушки прервал резкий толчок, заставивший ее оторваться от внутреннего созерцания на кухню темной квартиры, в которую проникали лучи ночного фонаря через полуприкрытые жалюзи.
Не пугай меня так, с облегчением выдохнув и попытавшись успокоиться, проговорила девушка, закрыв холодильник, из которого так и не успела ничего достать.
Обнимающая ее сзади фигура ничего не ответила, но лишь продолжила нежно прижимать ее к себе, через несколько секунд позволив себе опуститься чуть ниже и одной рукой уже ловко завернуть меж ног обнаженной посетительницы, не дав ей совершить полуночной трапезы.
Девушка, не сопротивляясь, закрыла глаза, сквозь полную темноту наблюдая за тем, как заполняется едва различимыми геометрическими паттернами ее мозг, которые раскладывались перед ней на фоне разноцветных пятен-«помех» под закрытыми веками, которые всё равно отступали на задний план перед яркостью и отчетливостью изначального четко структурированного рисунка.
Чем интенсивнее работали руки, что ее ласкали, и которых, казалось по ощущениям, уже было не две, но никак не менее дюжины, тем, казалось, в ответ на эти нежные прикосновения интенсивнее и ярче вспыхивали картины в голове девушки, которые формировались из безупречной сетки-рисунка, обнажающие целые сюжеты, которые, переплетаясь, расходились во все стороны за границы самого познаваемого, формируясь в целые пласты исторических эпох, для которых не хватило бы и нескольких жизней для того, чтобы не то что отсмотреть, но даже кратко описать. Дело было даже не в количестве, которое воистину было бесконечным и многоплановым, а еще точнеемногомерным, если рассматривать сюжеты с точки зрения всех участников событий, нет, но в той силе смыслов, что искали все поэты, мыслители и ученые всех времен, в той простоте, той комбинации слов, выражений и формул, которые бы описали универсальный принцип вселенной, лежащий в основе всего, что дано познать человеческому мозгу, а возможно, если конечно повезет, узнать даже то, что выходило за пределы, чтобы чей-то пытливый ум осознал что это одно и то же.
Что внешнее и внутреннееэто одно и то же, на этой мысли девушку слегка тряхнуло, и ей стало нехорошо. Вместе с тем, даже сладостное ощущение внизу живота сменилось неприятным покалыванием, которое она незамедлительно пресекла.
Энни, что-то не так? вкрадчиво спросил голос, звучавший как будто бы со дна колодца и расстраивающийся в голове девушки.
Прости, Лана, тряхнула головой девушка, не сейчас.
Но ты ведь уезжаешь завтра, в голосе подруги звучал явный укор, который, вместе с тем, что обнажил привязанность самой Энн к этой девушке, также и оголил то ощущение фатальности, которое скрывалось в этом простом выражении, ведь, несмотря на то, что она всячески маскировала это в повседневной жизни, она знала точноэта поездка действительно могла изменить всё в жизни, а то и вовсе закончить ее.
Эта мысль оглушила девушку, и она, даже сама не понимая, как ей это удалось, всё же выскользнула из рук подруги сначала в коридор, по пути захватив одну курточку, затем в подъезд, и уже через несколько секунд, оказавшись на свежем ночном воздухе, уже и не помня тех волшебных фраз, которые помогли ей убедить Лану отпустить ее на какое-то время и даже не увязаться следом, неслась по ночным улицам мегаполиса.
Однако теперь это уже не занимало внимания девушки, оставляя полную свободу для созерцания и эстетического удовольствия от прогулки, в которую она была втянута некой силой, уже подпрыгивая босиком по мокрой мостовой, абсолютно обнаженная, в одной лишь распахнутой курточке, которая раскрывалась от порывов ветра, подобно двум крыльям, что то и дело подбрасывали путешественницу в воздух.
Одной лишь смены обстановки оказалось достаточно, чтобы бесконечная тоска и безнадежность, отчасти связанные с неизбежной привязанностью, сменились восторгом открытий, которые несла бесконечная дорога, которая, постоянно трансформируясь, казалось, играла с практически зримыми потоками ветра. Они визуально теперь представлялись путешественнице в виде частиц эфира, которые, соединяясь и отталкиваясь друг от друга, в идеальной математической пропорции создавали движение, которое подталкивало девушку всё дальше, обнажая ее тело, на котором курточка, уже держась всего лишь на одних локтях, превратившись в подобие лилового шлейфа, который оставляла за собой уже далеко не простая смертная, но сама Богиня, трансформирующая само пространство вокруг себя в то, что было мило ее сердцу прямо сейчас. Так и улица, и деревья преклонялись перед ее волей, превращаясь в бесконечный тоннель, куда, оттолкнувшись от земли, уже успела вспорхнуть Богиня-бабочка, чтобы приземлиться уже в совершенно количественно иной, но качественно всё той же самой роли.
9. На секунду замешкавшись от четкого ощущения того, что последним шагом он не просто ступал на неизведанную территорию, но, перешагивая с одной ноги на другую, будто бы спрыгивал откуда-то сверху, совсем из другого места, мужчина всё же через долю секунды после прибытия уже успел направиться по предопределенному маршруту судьбы вперед сквозь тоннель, который с каждым мгновением обрастал деталямиизысканными статуями по сторонам ковровой дорожки, по которой он шел сквозь богатейшие залы стиля ампир, величие которых тут же померкло в то самое время, когда двое отдавших честь солдат открыли проход в покои, куда и лежал путь наблюдателя. В этот момент путешественник не смог все-таки сдержать слез, выступипивших на глазах при виде его жены, которая, лежа в императорской спальне, прижимала к груди своего маленького малыша. Растроганный отец медленно подошел и опустился на одно колено, погрузившись с ними в одно бесконечное блаженство поля семейного уюта, где гасли все окружавшие их богатейшие украшения, арабески и мраморные статуи вокруг, оставляя место лишь сиянию счастья дорогой императрицы и наследного короля, который смотрел на Императора, радостно улыбаясь, не из-за положения этого добросердечного человека и даже не из-за чисто физического, историко-биологического факта отцовства, но из-за той невероятной энергии любви, которую излучал этот сильный мужчина. Ее ребенок тоже отдавал, в тройном размере, заставляя самого Императора становиться светочем и любящим сердцем своей страны.
Наслаждаясь редкими и столь желанными моментами единения со своей семьей, Великий император Арчибальд также ощущал не только бесконечную любовь, но также и безмерную ответственность не только за свою семью, но и за свои владения, которые до сих пор были разделены мнимыми границами, что, к сожалению, на данный момент было совершенно необходимо. Однако, все тревоги, страхи и сомнения, которые всякий раз одолевали этого великого человека, вмиг рассеивались от одной лишь мысли, скорее даже эмоции, которая была ему доступна, и к которой он раз за разом обращался, превращая все тяготы прошлого и настоящего, а также тревогу за будущее в безграничное безвременное ощущение целостности и праведности происходящего. Так Арчибальд раз за разом возвращался к своему собственному детству, что, хотя и было далеко не таким безоблачным, как у его собственного ребенка, но, тем не менее, было тем бастионом, в котором могло на время спрятаться сердце Императора.