Постепенно лес расступился, и показалась опушка с деревянной избой. Горящий в одном из окон свет лился на ровный снег. У Рамсона чуть не подогнулись колени от прилива счастья.
Поспешив вперед, девочка открыла тонкую деревянную дверь и вошла в дом.
В очаге потрескивал огонь. Тепло окутало Рамсона, как объятья матери. Он застонал, уложил ведьму рядом с огнем и стал стягивать с себя ледяную одежду. Пальцы соскальзывали с пуговиц, и ему едва хватило сил снять рубаху. Полураздевшись, он сполз на пол, впитывая в себя тепло сухого дерева.
Ему хотелось больше никогда не вставать, не напрягать хоть один мускул. Но через некоторое время он услышал шуршание и шаги легких маленьких ножек. Рамсон открыл один глаз.
Девочка сидела, согнувшись над ведьмой. Ее руки порхали над телом аффинитки, как две беспокойные птички. Он оглядел ее волосы, мягко спадавшие на плечи, ее блестящие бирюзовые глаза их цвет напомнил ему о теплых южных морях.
«Ребенок одного из Азеатских королевств», подумал Рамсон, а внутри дрогнуло сочувствие. Он был примерно в ее возрасте может, на пару лет старше, когда впервые прибыл на кирилийские берега. Голодный, напуганный и безнадежно потерянный.
Но чем дольше он на нее смотрел, тем сильнее становилось дурное предчувствие, от которого бежали мурашки по коже. Будучи капитаном порта, одного из крупнейших торговых центров Кирилии, он мог предположить множество мрачных причин, почему ребенок из далекого королевства остался здесь один. Азеатский регион был известен тем, что множество эмигрантов оттуда искали работу в других государствах особенно в безжалостной, зацикленной на торговле Кирилийской империи. Рамсон видел, как корабли-призраки причаливали к его пристани безлунными ночами, наблюдал за крадущимися в темноте фигурами мужчины, женщины, дети.
Аффиниты становились призраками в этой империи: ни документов, ни дома. Не к кому обратиться за помощью. Их мольбы уносили волны в сиянии жестокой луны.
Рамсон тоже закрывал глаза на это.
Девочка прижала два пальца к шее ведьмы. На ее лице отражалось беспокойство.
Рамсон глубоко вдохнул.
Она жива?
Его голос походил на скрип.
Выражение нежной заботы тут же исчезло с лица девочки, как будто кто-то резко захлопнул книгу. Она смерила его таким же взглядом, которым на него смотрела ведьма, и поджала губы.
Рамсон попытался снова:
Кто ты? Как ты нас нашла?
Ее глаза превратились в щелки. Рамсон не мог понять, как этой малютке удавалось выглядеть яростнее ведьмы.
Кто ты такой? ответила она вопросом на вопрос.
Я друг.
Ты лжешь. У нас с Аной нет друзей. Но ничего страшного, уверенно добавила она. Если ты злой, я тебя убью.
Рамсон вздохнул. Почему ему сегодня так везло на кровожадных дев?
Смотри, сказал он. Она дрожит. Это хороший знак. Нам нужно медленно ее отогреть.
Он осмотрел помещение. У дальней стены стояли нары, с краю которых были сложены одеяла. Напротив располагался очаг его веселый треск разлетался по маленькой комнате. У двери находился старый деревянный стол, заваленный пергаментами и перьями.
Принеси одеяла и сухую одежду. И давай переместим ее ближе к огню. Я думаю, она в полусне. Нагрей воды.
Девочка несколько секунд смотрела на него оценивающим взглядом кошки, которая решала, доверять ему или нападать. В конце концов она выбрала первый вариант и побрела к двери в банную комнату в задней части избы.
Значит, ему оставалось лишь одно.
Со стоном Рамсон встал на колени, потом на ноги. Он наклонился и, рискуя надорвать спину, поднял ведьму на руки. Его потряхивало, пока несколькими шагами он пересекал комнату. Локтем он толкнул дверь в маленькую комнатушку. Внутри горела одинокая свеча, освещая мокрую деревянную лохань.
Рамсон осторожно опустил девушку внутрь. Когда он отпускал ее, она начала дрожать и прошептала что-то. Нахмурившись, он убрал темную прядь с ее лица, разглядывая острые линии скул и полные, четко очерченные губы. Она была похожа на смуглых жителей южной Кирилии, обитавших в горах Дживеха на границе с королевством Нандьян. Их было относительно немного по сравнению с бледнокожими кирилийцами, в руках которых сосредоточивались власть и привилегии на всей территории империи.
И у него появилось очень странное чувство будто он ее уже где-то видел.
Он тряхнул головой. Это холод на него так действует.
Он оставил ведьму наедине с азеатской девочкой и пятью ведрами теплой воды. Прислонившись к закрытой двери, Рамсон слушал тишину, прерываемую плеском. Подобно водоворотам, в его голове крутились мысли.
Почему он спас ее от лунного медведя, хотя она замерзла до полусмерти и была бесполезным грузом? Рамсон Острослов, которого он знал которого остерегался весь криминальный мир, держал при себе только сильных и нужных людей. От слабых же быстро избавлялся или приносил в жертву, необходимую в каком-нибудь деле. Но в темноте и одиночестве кирилийского леса холод изменил его, лишил хладнокровной расчетливости и остались лишь инстинкты, которые его создавали.
Он зажмурил глаза. Рамсон считал, что семь лет назад ему удалось заглушить в себе эту искру доброты. Он тогда поклялся, что больше никогда не будет одним из слабых, никогда не будет отдавать больше, чем взял.
Он сделал глубокий вдох. Открыл глаза. Снова увидел комнату, четко и ясно.
До сих пор он помогал ведьме. Он отдавал. Теперь ей придется вернуть долг.
4
Дважды в жизни Ана чуть не утонула. Первый раз это произошло десять лет назад в разгар зимы. Снег покрыл землю блестящим белым покрывалом, играющим рубиново-красными, изумрудно-зелеными и сапфирово-голубыми огнями Зимней ярмарки Сальскова. Похожие на крошечных ледяных духов, елочные украшения мерцали золотом и серебром, когда мимо них проходила королевская семья, участвовавшая в ежегодном городском параде. Его устраивали, приветствуя бога-покровителя. Звенели бубны, играла музыка, люди кружились в танце в облаках белой кисеи и серебряных лент.
Всеобщая суматоха, как ни странно, облегчила головную боль, которая не давала Ане встать с постели последние несколько дней. Она держала за руку Луку: они были в предвкушении того, что вот-вот карета остановится, и они будут гулять по похожему на сказку городу. А люди их империи станут выкрикивать их имена, окружать вниманием и осыпать подарками.
Но как только открылись двери кареты и внутрь ворвался запах жареного мяса, сдобренных специями овощей и запеченной рыбы, на Ану накатил приступ тошноты. За внешним шумом толпы, меж разноцветных декораций, мехов и драгоценностей, накрученных вокруг шей, среди ароматов и взглядов чувствовалось какое-то движение. Оно отдавало эхом у нее в голове, сдавливало виски.
Она отчетливо запомнила котелок со свекольным супом, густым, бурлящим и ослепительно-красным.
И вдруг копившаяся у нее внутри энергия взорвалась, мир заволокло багряной пеленой, в венах закипела кровь. Горячий, пульсирующий ток крови проник в ее сознание, заглушая все остальное.
В памяти сохранились лишь последствия. Изувеченные тела на брусчатке перед их каретой; красные, как цветущие маки, пятна на бесцветном снежном холсте.
В тот день Ана убила восьмерых.
Дворцовый алхимик, странный и тихий лысый мужчина со слишком большими глазами, в тот же вечер поставил ей диагноз. Она помнила холодный блеск его серебряного божекруга, когда он поднял дрожащую ладонь и прошептал на ухо императору.
«Аффинитка», сказал он папе. Кровяная аффинитка. Папа склонил голову, и мир Аны перевернулся. Стоя в своей комнате, в окне напротив она увидела свое отражение. После ярмарки на лице остались следы крови и слез, волосы склеились от пота и спадали на глаза чудовищные красные глаза. В руках чувствовалась тяжесть, а кожа туго натянулась из-за разбухших, выступающих вен.
В тот день Ана посмотрела в зеркало и увидела монстра.
После этого она попыталась сбежать. Мимо служанок, начинавших кричать при виде ее, мимо стражников, терявшихся и не знавших, что делать. Она не имела представления, куда держит путь, знала одно нужно выбраться отсюда, подальше от дворца, подальше от мамы, папы и мамики Морганьи, чтобы обезопасить их.
Сквозь пелену слез стал вырисовываться мост Катерьянны. Статуи богов смотрели на нее, как живые стражи. Мост был назван в честь мамы, и Ана видела его каждый день из окон своих покоев. Мост был перекинут через реку Хвост Тигра, которая огибала дворец.
Это был знак, ни что иное.
По щекам Аны текли слезы, она подняла взгляд на небо. «Я люблю тебя, мама, подумала она. Отнеси меня туда, где я буду в безопасности».
Ана вскарабкалась на каменное ограждение моста и бросилась в реку.
Как только она погрузилась в воду, холод сковал ее кости. Течение беспощадно тянуло ее вглубь. В тот же миг она поняла, что глупо было надеяться, что река унесет ее в прекрасную страну, где она начнет все сначала. Вода пенилась вокруг, била все это рождало совершенно новое чувство страха, неуправляемого и буйного. Поддавшись инстинкту, она открыла рот, чтобы закричать, но внутрь ворвалась вода, вытесняя из легких воздух.
Паника ослепила ее, перед глазами расплывались пятна, но Ана боролась с водой.
Она не хотела умирать. Но, быть может, боги хотели ее забрать в тот день.
Что-то обхватило ее талию с силой, непохожей на ту, что давила ей на грудь и окутывала холодом легкие. Мир превратился в водоворот ледяных потоков и безмолвного хаоса, но Ана поняла, что она больше не во власти течения. Ее тянуло вверх, к свету.
Она вынырнула на поверхность и стала жадно глотать сладостный воздух. Ее ноги и руки безвольно болтались в стремительном потоке, но чья-то твердая рука обхватила грудную клетку кто-то, продолжая держать ее, быстро и умело греб к берегу.
Ее спаситель с трудом выбрался на сушу и наконец опустил ее на скованную льдом землю, простиравшуюся на километры вдаль.
У Аны кровь застыла в жилах, когда она осознала, что смотрит в глаза брату. В них горел огонь ярости. Привычное веселое выражение исчезло с лица Луки Ана поняла, что видит перед собой принца, будущего императора Луку Александровича Михайлова.
Брат тяжело дышал, пряди его волос приклеились ко лбу и свернулись завитками на затылке. Вырывавшийся из его губ воздух превращался в белесый пар.
Малая, сердито прорычал он и ударил кулаком по замерзшей земле так сильно, что лед треснул. Какого черта ты творишь?
Его слова хлестнули Ану больнее, чем удар кнута, и она поморщилась. Ее брат добрый, мягкий Лука ни разу на нее так не кричал.
Она вспомнила о восьми трупах, лежащих в лужах крови посреди Винтрмахта, и потупила взгляд.
Я монстр, пролепетала она непослушными губами.
Лука склонился над ней, опершись на локти. Его плечи дрожали, и когда он поднял на нее глаза, в них стояли слезы. Он вдруг заключил ее в объятия и крепко прижал к себе.
Никогда больше не пугай меня так. Ты могла погибнуть.
В стихшем водовороте ее мыслей осталась лишь одна: Лука испугался из-за того, что она чуть не умерла. Он не не хотел, чтобы она умирала.
Прости меня, в ее резком голосе слышался надрыв. Я Винтрмахт
Ш-ш-ш, прошептал Лука, покачивая ее. Это не твоя вина.
Это не твоя вина.
И тут Ана перестала себя сдерживать, дала волю потоку горя, чувству вины и беспомощности. На некоторое время его объятья стали для нее единственным прибежищем и спасением.
Когда он отпустил ее, его глаза у Аны их цвет всегда вызывал ассоциации с травой, появлявшейся в дворцовых садах весной, смотрели жестче, в них читалась решительность, горело пламя. Он обхватил ее лицо ладонями:
Ты не монстр, сестричка.
Блеск серебряного божекруга алхимика. Склоненная голова папы.
Ответ вертелся у нее на языке. Аффинитка. Шепот алхимика. Кровяная аффинитка.
Моя сила родства
Сила родства не определяет, кто ты есть, он смотрел ей в глаза, его слова звенели, как металл, бьющийся о камень. Что делает тебя тобой это то, как ты выбираешь ее использовать. Нужно, чтобы кто-то научил тебя ее контролировать.
Ей нравилось, как он говорил: ты не монстр; нужно, чтобы кто-то научил тебя ее контролировать. Будто это была неоспоримая истина. Будто он верил в свои слова, и она тоже начинала в них верить.
Как Юрий? спросила Ана, вспоминая своего друга, огненного аффинита.
Он был на несколько лет старше ее и работал на дворцовой кухне учеником главного повара. Его сила родства делала его незаменимым.
Точно. Как Юрий.
Лука поднялся на ноги и помог встать Ане. Они были на берегу реки прямо у стен дворца. Заброшенный участок земли. Течение отнесло их на задворки дворца Сальскова. За рекой стояли в ряд припорошенные снегом сосны начиналась северная тайга.
Лука взял Ану за руку и повел ее в противоположную от моста сторону.
Что нам теперь делать?
При мысли о возвращении во дворец Ану охватил страх. Ей придется встретиться с отцом и признаться в том, что она натворила.
Но брат лишь крепче сжал ее руку, поднес ее к губам и поцеловал запачканные кровью ногти. Его брови были нахмурены, а в глазах отражались бушующий шторм и нежность.
Вернемся через тайный ход, который показал мне Марков. В своих покоях приведешь себя в порядок. Никто не знает правду о Винтрмахте, она затерялась в толпе и общем замешательстве. Никому и не следует знать.
Его губы сложились в тонкую линию, и он слегка приподнял подбородок, принимая хорошо ей известный упрямый вид.
Я поговорю с папой. Скажу, что тебе нужен учитель, как у аффинитов, которые работают во дворце, чтобы отточить навыки использования силы.
И все-таки тем вечером папа зашел к ней в покои, хмурясь. Он обычно приходил с мамой, и они вместе укладывали ее спать. Но в этот раз он один стоял у изножья кровати, и между ними будто пролегал океан.
Спокойно он объяснил Ане, что ей придется не покидать стены дворца некоторое время. По крайней мере, пока ее «недуг» не пройдет. Официальной версией будет болезнь принцессы, чье хрупкое здоровье не позволяет ей выходить наружу.
Ана упала на колени, протягивая к нему руки, но он не сдвинулся с места, его лицо казалось высеченным изо льда. Это разбивало ей сердце.
Прошу, шептала Ана. Этого больше не повторится. Я больше никогда не использую силу родства. Я буду твоей послушной дочерью.
Взгляд отца помутнел.
Это неприемлемо для тебя быть аффинитом, сказал он. А принимая в расчет твой особый вид силы Люди не должны знать, этой отметки не должно быть в твоих документах. Мы примем меры, чтобы вылечить тебя от этого недуга для твоего же блага.
Ана ухватилась за этот тонкий лучик надежды. Возможно, если она излечится, папа снова будет ее любить.
Не прошло и месяца, как отец нанял для нее учителя, чтобы тот «вылечил» Ану от ее силы родства. Консультант императора Садов так его звали. Когда Ана впервые его увидела, тут же поняла, что он соткан из кошмаров. Он, казалось, родился из тени: тщедушная высокая фигура, с волосами и глазами темными, как черный камень, и с длинными, неестественно белыми ногтями. Его методика лечения основывалась на теории, что страх и яд помогут вытравить из Аны силу родства.
И с тех пор Ана стала обитательницей тайных уголков и глубоких подземелий дворца, где черный камень высасывал из воздуха весь свет и тепло, а тьма смотрела на нее, будто была живым существом.
Сила большинства аффинитов проявляется постепенно, их родство с теми или иными элементами растет, говорил Садов своим холодным и мягким, как шелк, голосом. Но твоя взорвалась, не поддаваясь никакому контролю. Знаешь, почему так произошло?
Ану трясло.
Почему, консультант императора?
Потому что ты управляешь кровью, он поднес палец к ее подбородку, и Ане понадобилась вся имеющаяся у нее сила воли, чтобы не отпрянуть. Потому что ты монстр.
В то время заболела мама. Спустя год после происшествия на Зимней ярмарке она умерла. Среди придворных ходили разговоры, что зря император взял в жены представительницу южных народов Кирилии: из-за смуглой кожи и темных волос ее всегда считали иной.
И это унаследовали ее дети. Слышались приглушенные перешептывания, что принц и принцесса выглядели как настоящие южане, что они выделялись на фоне бледных, светловолосых северян, которые составляли подавляющую часть правящей элиты Кирилии. После смерти мамы и вынужденного заточения Аны слухи еще больше расползлись.