Прости п-прости меня. пошептал он, весь дрожа. Я Больно больно сделал тебе?..
Нетнет-нет
Я подняла руку, прижимая его голову к своей, его лицо ближе к своему, развернулась к нему, прячущему лицо, смущённому и красному.
Нет
Я люблю тебя люблю тебя так, что слепну Так так страшно, что ты разлюбишь меня
Да ты что ты что?.. вдруг заплакала я, разом слабея от всего происходящего. Стало мучительно стыдно и за себя, и за то, что так любит меня, что теряет самого себя.
Ты что ты что?.. Яй Боги прости меня, я ох, не плачь, забормотал он, растерянно обнимая меня. Ну не плачь! сам, чуть не плача, сказал он, теряясь окончательно.
Я обняла его, безудержно плача, может быть, и потому что он всё же не зря ругался и сходил с ума от ревности. А что если и, правда, не напрасно он сердился? Если я виновата, не понимаю, но он знает? Мне стало страшно вдруг, что во мне есть такое, чего я не замечаю, или не хочу признавать, а Арик видит и страдает. Что-то намного хуже и темнее того, что подмешалось к нему.
Это ты ты прости меня прости, что я что вышла за Эрика но тогда мы думали так было нужно для всех, для стражи, соседей всех только чтобы не пришли камнями нас бить
Не надо, Яй, не объясняй ничего, я виноват, что прости меня, я во всём виноват во всех твоих несчастьях, пробормотал он, сам едва не плача
Не говори так ты ты такое счастье для меня! Ты я так тебя люблю!
Правда? Правда? он отнял моё лицо, держа за затылок, заглядывая в глаза. И не разлюбишь?.. Только не переставай любить меня, я без твоей любви умру сразу умру, хоть и бессмертный учти не бросай меня
Да ты что
Далее ничего интересного или такого, что не известно всем, кто ссорился и мирился, не происходило
Словом, мы опять вернулись в свой рай, и хорошо, что Аяя не помнила прежних времён, в которых я устраивал ей ревнивые нахлобучки куда чаще и безобразнее, чем ныне, и всё по тому же поводу, потому что у неё и тогда был муж И почему я не женился на ней, почему опасался, что привлеку Смерть этим? Всё равно всё раскрылось, но обернулось только ещё хуже. Надо было жениться, семь бедодин ответ, теперь же кого винить?.. Как глупо я трусил думал, защищаю её, а вышло, что самого себя, боялся утратить полученное величие, беспредельную власть. Правда всё правда. Вот и получил, за всё надо платить. Я думал, я расплатился, нет. С Тьмойтак, плата высока и долг бесконечен. К моим пережитым страданиям добавить ревность неужто я не воспротивлюсь?
Следующее утро и ещё много последовавших, были совсем уже мирными и ещё более счастливыми, чем всегда, потому что после примирения любовь всегда мягче и ласковее и при этом ярче и чище, словно листва после дождя. Но у меня оставался мой долг, всё ещё висящий камнем на моей шее
Яй. проворил я, когда мы почти покончили с утренней трапезой. Мне надобно отлучиться сей день.
Отлучиться? Без меня?
Я посмотрел на неё. С ней это было бы почему я опять струсил признаться, что Диавол вовлекает меня в свою игру? Взять её, как Эрика, чтобы послушала того, кого я должен соблазнить Вот ею самой соблазнить куда проще, чем какими-то речами. Разве смутишь убеждённого, и паче чистого человека, что ни говори. А вот этим голосом, лицом, этими глазами смутишь, кого угодно и на что хочешь сподвигнешь
Я вздрогнул и замер, чувствуя, как холод заполз внутрь меня, оборачиваясь тугим узлом вокруг моего сердца. Уж не этого ли и добивается Враг Человеческий? Через меня и её завлечь? Ведь всегда именно этого хотел. Меня теперь использует, как садок, чтобы поймать её
Нет, Яй, сей день без тебя, мне нужно кое в чём разобраться.
И не скажешь, в чём? удивилась она.
Действительно, это было не только странно, но и подозрительно. Мы ничего не скрывали друг от друга, а тут я недоговариваю. Нет, лгать нельзя, она почувствует и перестанет верить. И так я нечист
Скажу Диавол мне испытание придумал. Мне ли, или другому ловушку строит. Но мне надо понять
Ты думаешь то небольшой грех, потому не сказал ему сразу, чтобы оставил тебя? нахмурилась Аяя. Чего ты боишься, Огнь? Его мести? Думаешь, озлится и что-то сделает с нами? Так Он бессилен нас тронуть, если мы не принимаем Его.
Я же приняля опустил голову.
Она вздохнула, садясь напротив. Мы только что закончили утреннюю трапезу, ещё и плошки не убрали.
Возьми меня с собой, я помогу тебе, сказала Аяя, с тревогой глядя на меня. Я помогу понять и разобраться.
Я посмотрел на неё:
Это так, ты помогла бы, да Но Он того и хочет, чтобы я взял тебя с собой. Он и затеял всё это, чтобы ты Тобою завладеть через грех того, кого я призван соблазнить. Я не соблазню, что бы ни говорил, что бы ни делал, а вот ты ради тебя нет никого из сущих, кто ради тебя не польстился на что угодно. Но даже, если случится небывалое и немыслимое, и он устоит, ты уже не будешь, как теперь, чиста и свободна, понимаешь? Получится, участвуешь в Его, Диавольском замысле, стало быть, отдаёшься Ему Словом, Яй, останься дома от греха. Я ниже не упаду, и хорошо, что понял я, в чём замысел Его хитроумный. А юношу того обычным ничем не возьмёшь, нашими речами точнонет
Аяя поняла меня и не стала спорить. Смотрела только на недолгие сборы и, когда я уже готов был выйти за порог, спросила:
Ты сказал, «нашими» речами. Ты не один летишь?
Я посмотрел на неё.
Яй, я расскажу тебе после, как было всё.
У Аяи потемнел взгляд.
Того, второго, в беду не ввергни, не то получится, меня оберёг, а егонет, негромко сказала Аяя, глядя на меня, и я не стал думать, она предупреждает ради меня самого или догадывается, что этот второйЭрик и беспокоится за него.
Нет, того Он не возьмёт. Он ему без надобности Ты не волнуйся, без тебя беды не будет.
С теми словами я и улетел, едва переступив порог дома.
Глава 6. Чистота и пустыня
На сей раз Арик явился на рассвете, когда по саду ещё тянется прохладный туман, листья и травинки покачиваются, умытые и отягощённые росой, утренние цветы только начинают открывать глазки, а птички поют рассвету славу. Без стеснения вошёл в мою почивальню и разбудил меня, тронув за плечо, я не вздрогнул, но проснулся тут же от его прикосновения.
Ну тыпрошептал я, обернувшись на подушки рядом с собой, где безмятежно открыв нежный ротик, спала одна из моих жён.
Вставай, не галди, сказал Ар, отходя к окнам, чтобы не разглядывать мою наготу. Облачился, что ль?
Мы вышли в соседний зал.
Что в такую рань принесло тебя? спросил я, чувствуя, до чего не выспался, даже виски ломит.
Где же рань? Добрые люди давно на ногах, усмехнулся Арик.
Так то добрыесказал я, и жадно приложился губами к кубку с водой, что за жажда, вроде ничего такого не ел накануне ах, нет, ели мы куропаток запеченных, вот и
Ладно-ладно, не бубни, чего там такого потерял, подумаешь, не присунул с утра жёнке, успеешь ещё, поди, состарится нескоро, сказал Арик, глядя, как вода капает мне на грудь.
Сейчас лететь хочешь? Может, подкрепились бы? сказал я, почесывая на груди, где кожу щекотали капли, рубашку застегнуть надоть, да пуговок много
Тебя вытошнит опять, после подкрепимся. Идём
Мы пошли в сад, как и в прошлый раз.
Что делать-то станем, надумал?
Нет, сказал Ар. Посмотрим на него, может, ты придумаешь чего
Придумать, как соблазнить, не соблазняя? усмехнулся Эрик.
Ты всегда понимал меня.
Как ты узнаешь, где он?
Сатана пометил его для меня.
То есть ты всегда знаешь, где он?
Да, теперь он в пустыне в посту и смирении.
Отличное средство для просветления дум и укрепления сердца. И что ты там думаешь сделать? Да ещё вместе со мной?
Явимся оба и посмотрим
Всё повторилось, как и в прошлый раз: всполох звенящих Ариковых крыльев, его объятия крепкие и мгновенные, миг оторванности от всего и вот мы приземлились уже только, что меня не рвало больше.
Слушай, надо было взять хоть вина с собойпроговорил я, опираясь на его плечо, потому что голова всё же кружилась ужасно, и я снова почувствовал жажду.
Ш-ш-ш! Да не сокоти! хмурясь, отмахнулся Арик и, кивнув вперёд, где в шагах тридцати сидел он, тот самый, давешний юноша в сером плаще теперь, поверх хитона, который изрядно запылился и даже порвался по подолу. И исхудал он ещё, и был-то не красавец, теперь вовсенищий бродяга, только что репьёв в тонкую бороду не нацеплял.
Явится куда, его стража, как бродягу-проходимца в темницу и кинетпрошептал я Арику на ухо.
Меж тем юноша услышал нас и обернулся. Увидев нас двоих, меня в белом длинном хитоне, что приняты у персов, и Арикав тёмных одеждах, хорошо хоть крылья свои убрал
Кто вы? Выон поднялся, бледнея от страха.
Не бойся нас, мы зла не причиним, хотя Злом посланы к тебе.
Я не боюсь, просто сказал он, снова садясь на камень, осыпающийся песчаник, что служил ему сиденьем. Оказалось, перед ним был разложен костёр, огонь же был почти не виден при солнце. Я знаю, Кем вы посланы оба.
Откуда ты знаешь? Видал Его?
Нет, но догадаться несложно: темный и светлый ангелы Но я вас не боюсь, и Его не боюсь.
Так и надо.
Ты замёрз разве? спросил я, подойдя ближе и увидев огонь.
Да, ночью холодно, озяб. Да и от голода тож, тепла в теле немного, бледно улыбнулся он.
А с чего ты решил голодом морить себя? спросил Арик, разглядывая его.
Я вовсе не уморен, но так-то думы светлее, налегке, сказал юноша, чуть улыбнувшись, не рассчитывая, что мы поймём.
И что там, в энтих светлых думах твоих? спросил я, садясь тоже на камень у костра, хотя я сам холода не чувствовал.
В думах-то?.. Да вот, размышлял, как всех сделать счастливыми не то ли высшее благо?
Наивны и глупы твои мысли, юный муж. И заносишься не по силам высоко. Смоги сделать счастливым хотя бы одного, уже будет много. Подумай, если то же сделает каждый? Земля засияет счастьем и благоденствием ярче, чем теперь светит солнце, сказал Арик, тоже усаживаясь напротив. И я знаю, он-то как раз ведает, о чём говорит, это труднее всегосделать счастливым того, кто рядом, кто всех дороже и от кого зависит твоё собственное счастье
Юноша посмотрел на нас.
Вы так прекрасны собою, почему вы служите Ему?
Мы Ему не служим, ты ошибаешься.
Почему же считаете меня глупцом? Вы два брата, как две стороны монеты, похожи и во всем отличны, близнецы, должно быть.
Проглядливый, а? усмехнулся я, посмотрев на Арика.
И больше скажу, вы обожаете друг друга и ненавидите порой ещё больше. От близости и сходства и любовь и ненависть. Вот и ко мне потому пришли вместе. В чём хотите уязвить меня? Чем соблазнить? Али пирогов и молока сладкого принесли?
Знали бы, что то соблазн для тебя, принесли бы с собой! засмеялся я.
Ты соблазна и не видел, сказал Арик без улыбки.
Это вы про женщин? усмехнулся юноша. Видел и пробовал даже, ничего такого, что было ценнее и слаще того же молока, нету в том. А кто считает иначе, лишь сластолюбец и чревоугодник. Для чего откармливать плоть? Для чего во всём угождать ей, бренной и никчемной, ежли это туманит и ум и душа переполняется тупой леностью?
Угождать желаниям тела, по-твоему, это не угодно Богу, что создал тебя во плоти? Во плоти по Своему подобию? По Своему!
Юноша усмехнулся:
Ты и сам думаешь так, как я, и не угождаешь, а живёшь духом куда больше. Потому тебе и легко понять меня, ответил он Арику. А вот брат твой не любит аскезы, хотя и осознаёт пагубу, что обитает в сластях и вине.
Я и сам не люблю аскезы, потому что предавался ей и не раз. Ничего в нищете и ограничениях доброго нет, как в обжорстве и распутстве, так и в умерщвлении плотских желании. То гордыня и более ничего. А что худший грех, слабость или гордыня, ты скажи мне, просветлённый юноша?
Так, по-твоему, демон, ягордец? вспыхнул юноша.
Хуже, ты сама Гордыня. Бо-альшой грех, он неё много горя. И я не демон, сказал Арик, хмурясь.
Не демонпроговорил юноша, будто догадываясь, хотя ошибался. Ты самОн во плоти. С двойным лицом, Свет и Тьма
Нет, я не Он. И не демон, я человек.
Человек быть может, но не простой, прошелестел юноша, вглядываясь в Арика и будто пытаясь понять, кто же перед ним.
Не простой. Я царевич, и предвечный, не знающий увядания и смерти. Но и я гордец потому, потому мне и ведом этот грех и тебя я узнаю по нему. Тыгордец, чувствуя в себе силы ума и души. Но ты ещё глупец и невежда, ежли полагаешь, что можешь учить других, не ведая сам. Ты полюби всем сердцем, и потеряй любовь, возжелай по-настоящему, испей настоящей сласти, а после уже и иди отрекаться, только понимай, ради чего ты это делаешь, и что движет тобой. И ежли не гордыня, то что? Себе ли и прочим доказать, что ты чище и выше прочих, что только ты и есть сын Божий, а прочие скоты, способные лишь совокупляться среди нечистот, ими же и произведённых. Себе и всем прочим, чтобы видели мудрость и святость твою и в себе замечали лишь скверну. Что ты хочешь открыть им?
Что надо раскаяться в грехах, тогда на сердце произойдёт просветление, моргнув большими серо-голубыми глазами, сказал юноша.
Какой же в тебе самом? спросил я. Ежли ты греха не знаешь, ежли чист и не замутнён, как избавишь от него прочих? Откуда тебе знать, что значит, осознать горечь греха и раскаяться? Если ты не чувствовал соблазна, не подвергался ему? Откуда тебе познать глубины раскаяния?
Арик посмотрел на меня, словно увидел что-то новое. Да, Ар, ты не знаешь, что это такое казнить себя за свершённое преступление. Самому себя, а не когда тебе казнят другие. Что могут остальные? Пытать тебя огнём и железом, убить, подумаешь А что сможешь ты сам с собою сделать? Годами, десятилетиями и даже столетиями изо дня в день выматывать свою душу невозможностью простить себя ни исправить, ни простить. И грешить ещё и страшнее больше после
Ты хочешь сказать, чтобы облагодетельствовать всех прочих, надо вначале облагодетельствовать себя? Но я и так облечён благодатью. Уже тем, что лишён желаний и страстей, проговорил юноша.
Чем же ты гордишься? усмехнулся Арик, качая головой. Вкуси жизни и тогда ты поймёшь, как она сладка, как дорога и как краток миг, что отпущен каждому.
Краток? Но ведь ты сам живёшь вечно, разве же тебе не надоело? Разве ты не пресытился? снова воспротивился юноша.
Арик улыбнулся:
Нет, и качнул блестящими на солнце волосами, отрастил целый поток, словно краше прежнихЯ пресытился было, пока был таким как ты, лишённым страстей и желаний. Но едва осознал, что жизнь может уместиться в один миг, яркий и горячий, как искра и сжигающий всё прежнее, неживое в тебе, вот тогда только и ожил. Оживи и ты вначале, прежде чем призывать к аскезе. Легко не поддаваться соблазну, ежли соблазна нет. Кто не пробовал сочной смоквы, не испытает спазма в животе при виде её, кто не видел света, не узнает его, не отличит солнца от лучины, кто не чувствовал любви, не отличит её от похоти. Познай вначале жизнь, познай счастье, тогда тебе будет легче понять, как это сложно не грешить, что это есть настоящий духовный подвиг и способен ли ты на такую жертву. И во имя чего, это ещё важнее, понимать, для чего ты жертвуешь. Пока твои устремлениясуть грех, а не просветление.
Ты сам грех!.. Он на твоём языке, как яд! воскликнул юноша, отшатнувшись.
Возможно! вскричал и я, поднимаясь, возмущённый его слепотой и нахальством. Но только он ради любви отдал себя Смерти на вечное растерзание, только ради одной капли той любви, какой ты никогда не ведал! На что пойдёшь ты? На что ты способен, ежли ты ничего не видел и не знаешь. Если твоя кожа не чувствовала плетей, а душа терзаний раскаяния?..
Юноша тоже встал, бледный и дрожащий.
Уйдите! Уйдите! воскликнул он, хватаясь за голову. Вы столько сомнений влили меня, вы ядом заполнили мою душу! До сих пор я был светел.
Ты был пуст, а не светел! воскликнул Арик, тоже поднявшись. Теперь в тебе хотя бы станут бродить мысли. Быть может, перебродят в доброе вино мудрости. А в пустоте не родится ничто. Впусти в свою душу настоящий Свет и не думай, что ежли ты умён и проглядлив, ты уже над всеми, ты уже избранник и пророк. Это не так. Ты только можешь стать им, потому что привычен к размышлениям.
Возьми в сердце любви, она зажжёт свет, тогда он будет светить другим из тебя! добавил я. Иначе останешься, как эта пустыня бесплоден и мёртв.
Юноша задрожал, готовый заплакать:
Кто вы?! Кто вы, что полностью перемешали меня?
Выходи из пустыни, иди к людям, смотри в их души, не возносись умом, а дари его прочим, вбирай в себя мудрости, доброты, это путь Света. А не высокомерное отшельничество. Коли познаешь это, сможешь и добро источать своим сердцем, а не обличения греха. Быть может, тогда что-то хорошее принесёшь в мир