Этот выезд с неводом был первым в сезоне, пробным, по весне больше ставные сети да мережи в ходу. Потому и отправились втроемчтобы семидесятиметровый невод вытянуть, троих хватает. Ну а позже и снасть будет солиднее, и бригада многочисленнее.
Постепенно выворачивая мотню, выбирая рыбу и вычищая мелкий донный мусор, они помаленьку добрались и до удлиненного предмета, облепленного водорослями и принятого Свиридычем за топляк.
Но это был не топляк.
И не иной рукотворный или природный предмет, угодивший в Лугу.
Мертвец.
Утопленник.
Причем оказался он на дне или своей, или чужой злой волей, но в любом разе не вследствие несчастного случая: от шеи мертвеца тянулся не то провод, не то веревка, толком не разглядеть под слоем зеленовато-серой слизи.
Тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца дурашливо продекламировал Николка, шестнадцатилетний сын Парамоши, уже пару лет помаленьку привлекаемый отцом к семейному промыслу. Вроде и балагурить пытался, но голос подрагивал Непривычный.
Свиридыч глянул на оболтуса неодобрительно, но ничего не сказал. Вновь перевел взгляд на мертвяка.
Обосновался тот на дне реки давненько Кожа серая с густым синеватым отливом и натянута туго, не сморщена, как у свежих утопленников. Счет на недели идет, а точнее сказать трудно: вода в Луге холодная, на дворе июнь, но купаться пока народ отваживается, лишь парясь в бане и хорошенько кирнув Или просто хорошенько кирнув. Вот еще недельки три тепло продержится, так и купальщиков на берегах полно будет, и мертвяки куда быстрее разлагаться начнут
Но когда именно этот бедолага нырнул и не вынырнул, дело десятое. Гораздо важнее решить, что с негаданным презентом Нептуна делать.
Пока Свиридыч решал (его право единолично принимать решения никем в небольшом коллективе не оспаривалось), Николка помаленьку оправился и занялся самодеятельностью. Отнюдь не художественной, хотя сам, возможно, считал иначе. Вытащил мобилу и стал прилаживаться сфотографировать мертвеца, а то и вообще заснять на видео.
Парамоша укоризненно протянул Свиридыч.
Парамоша все понял без долгих объяснений: протопал к отпрыску, забрал мобилу. И тут жехрясь! заехал по уху. Не так чтоб с ног долой, хотя руку имел тяжелую. Но вполне чувствительно. Спросил спокойным и ровным тоном:
Я зачем, Колюсь, тебе эту хреновину покупал?
Николка молчал, обиженно сопел и хлопал ресницами.
Хрясь! воспитательный процесс продолжился. На сей раз прилетело другому уху, для симметрии.
Так зачем? спросил Парамоша так же спокойно и ровно.
Чтоб звонить ответило чадо, хлюпнув носом.
Верно, чтоб звонить. А не для того, чтоб ты ролики по тырнетам раскладывал.
Парамоша отвернулся, сочтя инцидент исчерпанным. Но мобилу не вернул, убрал в свой карман, от греха. Уточнил деловито:
Обратно притопим? Или по-людски схороним, могилку выроем?
С властями Парамоша, отмотавший три года в колонии-поселении за злостное браконьерство, никаких дел иметь не желал категорически. Ни по какому поводу.
Но Свиридыч пока не принял решение.
А не электрик ли это часом? спросил он негромко, словно сам у себя. Затем скомандовал:
Гляньте-ка, может, аккумулятор тут вместо груза?
Парамоша посмотрел на сынатот стоял надувшийся и обиженныйне стал ни о чем просить, сам нагнулся к другой зеленой груде, размером поменьше, именно к ней тянулся от шеи трупа не то провод, не то веревка. Может, и в самом деле там аккумулятор
Дело в том, что электрик на реке или озереэто не тот мирный дядька с жэковскими корочками, что по квартирам ходит и проводку починяет. На водоемах электриками зовут хапуг с электроудочками. Снасть весьма уловистая и беспощадная: мальков и мелочь рыбную убивает подчистую, а крупняк, если на периферии электроудара окажется, уйдет, уцелеет, но навсегда способность размножаться потеряет. В местах, где электрики хорошенько пошуровали и укатили, несколько лет рыбалка никакая. А им что? Свое взялии на другое место, потом на третье
Хищничают в самых глухих углах либо ночами, поскольку рыбнадзор с электриками не церемонится. Не административное дело на них заводят, а сразу уголовное, и в лучшем случае штраф громадный, на пару нулей побольше, чем за сетки или невод. При отягчающихза решетку.
Но куда хуже для электрика встретиться на реке с браконьерами традиционными и притом местными. С теми, кто из поколения в поколение сетями тут промышляет. Если разжалобить их сумеетвсе отберут, догола разденут и за бортплыви, мол. А затем электроудочку врубают, чтобы на себе почувствовал, каково рыбе приходится Приходится несладко: если сердцем слабый, так и утонуть может, а как там у выплывших с размножениемвопрос открытый. Ну а борзых и наглыхтоже за борт, но аккумулятор к шее привязав. И все, пропал без вести человек. Не вернулся с рыбалки, случается.
Насчет электрика Свиридыч ломать голову не стал бы. Пускай тот и дальше рыбу кормит.
Но Парамоша, покопавшись в зеленой груде, доложил:
Не аккумулятор Кани стра похоже, песком набитая
Версия не подтвердилась, а проблема осталась. И Свиридыч решил так: нормальных людей, не электриков, негоже в воду бросать, что живых, что мертвых И неплохо, чтобы авторов этого непотребства словили те, кому положено, кому за это деньги платят. Помогать им, теряя время на показания и прочие формальности, резона нет. Но и мешать, вновь прятать концы в воду, незачем. Так что они уедут, а мертвец пусть остается на берегу. Сейчас, по ранью, место пустынное, а днем кто-нибудь на труп наткнется. Не сегодня, так завтра,учитывая, сколько утопленник пролежал на дне, особой разницы нет.
Озвучить свое решение Свиридыч не успел. Николка заорал, и каким-то не своим, тонким детским голосом, словно помолодел мгновенно лет на пяток:
3. Не всякий, кто пришел на похороны в черном, носит траур
(продолжение аудиозаписи)
Питер вымершим и безлюдным выглядел, но все же на похороны Кобылы сотни три народу собралось, и затем помаленьку подтягивались. Всех мастей: и феминистки, и «радужные», и активисты от партий каких-то никому не известных, и прочая публика, которую хлебом не корми, лишь дай на митинг или шествие сходить, себя показать, на людей поглазеть. Родственники покойной на фоне всей тусовки как белые вороны смотрелись: ни флагов у них, ни баннеров, ни футболок с надписями
Хоть и похороны, а поработать пришлось. На кладбище заявились «цитрусовые». Причем прошли не через главный вход, там и ОМОН был, и пара автозаков. С другой стороны пришли, через боковой какой-то вход или служебный. Сплошь парни, все в черном, все, как в ориентировках пишут, «спортивного телосложения» А вместо цветов-венков с собой дреколье притащили. Натуральные жердинки метра по полтора длиной, и толщины приличной, и с одного конца заостренные. Причем осиновые колья, не какие-нибуд ь еще.
А чтобы никто с ольховыми или другими не спутал,с боков затесаны и надпись маркером, крупными буквами: «ОСИНОВЫЙ КОЛ». Может, только Кобыле в свежую могилку вколотить собирались, а может, заодно и папашке ее, Мерину Лошаковичу, давно уже здесь, на Никольском, обосновавшемуся. Чтобы дважды не ездить.
Но что бы они ни затевалине выгорело. Мы ж не зря зарплату получаем, и нельзя сказать, что маленькую. Сработали жестко, но аккуратно, причем вдали от камер. И поехали дурачки со своими колышками в райотдел, на оформление. А мы остались
И я остался, хотя как раз срок моей пересменки подошел, и мог спокойно хоть в гостиницу, хоть к Люське. Но я договорился с Майком о подмене: мол, я сейчас драгоценное тельце постерегу, а онпосле полуночи. Ему хорошо, и днем свободен, и часть ночной смены подрыхнуть можно, и мне: ну что мне сейчас делать у Люськи без Люськи?
Это стало моей ошибкой Очередно й, но не последней.
А траурный митинг тем временем своим чередом шелрядом с церквушкой, на свежем воздухе. Правда, о том, что он траурный, можно было только по черным лентам на венках догадаться. И с формальной точки зрения митингом он не былпохороны, дело частное и семейное, на митинги и шествия чоповцам со служебными стволами являться закон не велит. А так митинг как митинг, все те же песни о главном. Главный хит сезона: эпидемия как результат секретных экспериментов кровавой гэбни. Но аранжировки актуальные: совсем недавно власть ругали за то, что ничего не делает; теперь, после объявления РУБ,за все, что делает
Рядом со мной Лариосик оказался. Коллега, но из местных, питерских. Мы с ним шапочно знакомы были, наши шефы вечно на одних и тех же мероприятиях отирались, а у него шефдепутат питерского ЗакСа, из оппозиционных. И даже не просто депутат, а замглавы не то комитета, не то комиссии по какой-то хрени.
Обычно Лариосик похохмить любил, всегда пара свежих анекдотов наготове. Причем юмор у него чернушный, как раз для кладбища. А тогда стоял с таким видом мрачным, словно Кобыла ему пару миллионов задолжала без расписки, под честное слово, да так и не отдала, копыта откинула.
Но, похоже, и Кобыла, и ее похороны Лариосику абсолютно до лампочки были. Он все больше на тот мостик поглядывал через речку Монастырку, где вход на Никольское.
Спросил я у него: еще, дескать, гости незваные ожидаются, кроме «цитрусовых»? А он как-то невпопад отвечает: лучше бы, мол, Кобылу где-нибудь подальше отсюда зарыли. На Южном, например. Место не из престижных, но лучше бы там.
Я не понял. Он растолковал: мы сейчас на острове, на небольшомс одной стороны Нева, с другойОбводный, еще с двухМонастырка. И островок этот самая настоящая ловушка. Мостики узкие, и мало их, и далеко друг от друга находятся. А там, где два больших мостаОбухо вский и Монастырский,там как раз два выхода из метро совсем рядом, для полного счастья. Я снова не понял: при чем тут метро-то? Объявили ведь вчера по ящику, что эвакуация проведена успешно, что разблокируют через три дня самое позднее.
Он странно на меня посмотрел и говорит: ну да, ну да, разблокируют. Может, и сегодня. Да только не те, кто обещал И начал объяснять, что они с шефом вчера в метро побывали, вместе с прочей городской верхушкойаккуратненько под землю сунулись, с самого краю, в Купчино, где ветка заканчивается, на поверхность выходит
Тут Лариосик, который и до того не кричал, совсем голос понизил и в сторонку меня потянул. Но не сложилось самое интересное услышать Как раз мой Распутин на трибуну взгромоздился, речь держать. А это момент ответственный. Если найдется в толпе придурок с банкой краски или с чем-то похожимсамое время той банкой в оратора запузырить. Под камерами и при полном пиаре. В общем, я поближе прите рся, бдю, подозрительные движения в своем секторе отслеживаю Все спокойно, не видать провокаторов.
Но беда пришла, откуда не ждали. Приплелась. Пришаркала в самом прямом смысле, под ручки поддерживаемая. Проще говоря, наша морщинистая Тортилла приползла. Выглядела она как мумия черепахи, скончавшейся от голода в конце юрского периода. То есть как всегда. Но мумии уже ничем не болеют, а над Тортиллой всю дорогу два медика хлопотали, врач и медсестра. И на кладбище она только сейчас очутиласьможет, ее с вокзала в клинику возили, может, в гостинице отлеживалась, не знаю
В общем, пришаркала. И прямиком к трибуне. Народ перед ней расступаетсяв лицо знают, прабабушка российской оппозиции. Или прапрабабушка.
А трибуна-то одно название, возвышение по колено высотой. И к ней целенаправленно так Тортилла толпу рассекает. Вот тогда я нехорошее заподозрил Мы же как псы сторожевые, на все неправильное натасканы. Потому что е сли человек пушку вытащил и на спуск давить начал,это наш прокол и недоработка. Мы клиента должны в идеале винтить, едва лишь он к карману или подплечной кобуре потянулся. Или к банке с краской. И зачастую получается на упреждение сыграть, потому что у людей в последние перед акцией секунды поведение сильно меняется. Пластика другая, моторика, а еще
Ладно, не буду грузить, а то на эту тему долго распинаться можно. Короче, шаркает Тортилла так, словно на ней пояс шахида, и видит она перед собой не трибуну с Борюсиком Распутиныма рай с гуриями. Совсем другая походка, и взгляд другой.
Разумеется, не один я такой проницательный там был. Но никто ничего не предпринял Ситуация непонятная. И мне, и другим ребятам неясно, что тут можно сделать. С любым другим все понятноплечи сомкнуть, от трибуны оттеснить, а чуть рыпнетсяупаковать.
Но тут не хухры-мухрыпрабабушка всей оппозиции Дошаркала до трибуны беспрепятст венно. Борюсик паузу сделал, к ней наклонилсяможет, думал, она сказать что-то ему хочет или слова попросить вне очереди, видно же, что совсем плоха старушенция.
Он наклонился, но Тортилла ничего не сказала. Она без слов в лицо его укусила. В подбородок.
Как он заорал! А микрофон под носом, и динамики не хилыевопль наверняка на другом берегу Невы услышали.
Борюсик орет, а Тортилла зубы не разжимает. Он отдернулся, разогнулся, но она висит на нем, как бультерьер, ножки в воздухе болтаются Ну раз такие дела, тут уж нечего глядеть, бабушка или прабабушка. И приложил ей Борюсик от души, со всей молодецкой мочи.
Тортилла метра на три отлетела, веса-то в ней как в сухой вобле. Отлетела, но зубы не разжала. Торчат из распутинского подбородка, модной недельной щетиной заросшего, две вставные челюсти. И кровь хлещет. Сюрреализм.
А там духовой оркестр в сторонке выстроилсяи не т о капельмейстер самодеятельность проявил, не то им распорядитель церемонии отмашку дал, чтобы как-то конфуз замять И урезали музыканты от души Шопена в качестве саундтрека. Вообще полный сюр.
Распутин кое-как челюсти с окровавленной рожи смахнул. И, надо ему отдать должное, обстановку прокачал мгновенно. Гаркнул в микрофон:
Камеры!!! Записи изымайте!
Для операторов, понятное дело, сплошные именины сердца выдались. Редкий эксклюзивчик. Можно даже на свой канал не отдавать, в Сеть выложить, неплохую денежку на просмотрах срубить
А ведь там не только тэвэшники были, нынче каждый сам себе оператор. Многие из толпы похоронные речи на бытовые камеры снимали, ну а когда окровавленная физия Борюсика на трибуне нарисовалась, тогда народ и за мобильники схватился, запечатлеть. Все записи изъять задача практически нереальная: операторовштатных и самодеятельныхкуда больше, чем охранников с полицейским и.
Но команду выполнить попытались. Щелк! щелк! щелк!черные здоровенные зонты уже и Распутина прикрыли, и старушенцию нокаутированную. Одновременно камерами занялись Так ведь телевизионщики народ ушлый и наглый, они не просто в таких случаях в голос орут, на свободу прессы напирая, но и лягаться норовят, и даже кусаться
Вопли, сутолока, полный дурдом.
В свалку я не полез. Заприметил одного паренька, он не с ТВ, среди публики стоял, но рядом с трибуной. На неплохую камеру снимал, «соньку» полупрофессиональную. И весь конфуз у него буквально перед объективом случился.
А теперь, гляжу, этот папарацци бочком, бочком из толпыи наутек. Вместе с камерой. Я за ним. Шустрый оказался, несется, как молодой олень, между оградками петляет, которые понижеперепрыгивает, натуральный бег с барьерами.
Пришлось хорошенько выложиться, и все равно этот олимпиец изрядно от церквушки отмах ал, пока я его достал. Завалил, по почкам выдал для острастки,аккуратно, чтобы следов не осталось. Он лежит, не трепыхается, я камерой занимаюсь. Гляжу, а карты памяти нет Карманы у гаденыша проверилнет! Только сменные фильтры в футляре.
Едва ли он ее на бегу вытащил и выбросил, скорее не один в толпе был, напарнику своему и отдал, а сам внимание отвлек И пробежался я, получается, исключительно для моциона.
От такого расстройства пальцы у меня разжались, камера выскользнула И шмякнулась натурально о камень надгробный, метрах в трех от нас стоявший. Вдребезгипрощайте, четыре штуки зелени, или сколько она там стоила Экий я неловкий.
Крысеныш мой к тому времени на ноги поднялся, и даже права качать начал. Как увидел, что с «сонькой» его стряслось,заверещал, словно поросенок при кастрации.
Я на тот камень смотрю, глазам не верю. Потому что надпись на нем сообщает, что лежит тут аж с 1904 года надворный советник Франкенштейн Франкенштейн, прикиньте? Дурдом
А в дурдоме и у нормальных крыша съезжает. У меня, по крайней мере, съехала Потому что в какой-то момент я сообразил, что слышу выстрелы, и уже довольно давно. Слышал и раньше, но как-то мимо сознания шли. Ну выстрелы, ну и что, вполне нормальное звуковое сопровождение для того, что вокруг творится.