В темных глазах собеседника не отразилось ничего, кроме легкого любопытства.
Продолжайте.
Господин секретарь, работа, что я выполнял для вас на континенте, наглядно показала мне: защита Ее величества, защита Англии, зависит от разного рода действий. Одни из нихдействия флота и армииобщеизвестны. Другие женет. Вы, очевидно, один из полководцев последних, тайных войн.
Уголки губ главного секретаря дрогнули в легкой улыбке, скрытой густой бородой.
Вы говорите об этом в столь поэтическом ключе. Однако, боюсь, поэзии в нашей работе не много.
К поэзии я и не стремлюсь, заверил его Девен. Ищу лишь возможности оставить свой след в нашем мире. Следовать по стопам отца, в Почтенную компанию торговцев канцелярскими принадлежностями, мне не интересно, и Грейс-Инн меня также не привлекает. Говоря со всей откровенностью, я стремлюсь оказаться полезным человеку наподобие васвлиятельному, наделенному властью не оставить меня без награды. Мой отец заслужил звание дворянина, я же надеюсь достичь еще большего.
Вот это, стоило надеяться, пробудит в душе господина главного секретаря толику сочувствия. Сам Уолсингем был рожден в семье, обладавшей куда более обширными связями, чем семья Девенов, однако и рыцарского звания, и должности в Тайном Совете добился сам. Удастся ли Девену поразить столь высокую цель? Сомнительно, однако он будет метить как можно выше.
Но, может быть, его слова обернутся вспять, словно нож в руке, и поразят его самого?
Значит, на службу вас зовет не любовь к Англии и ее королеве, а собственные амбиции, сказал Уолсингем.
Подавив непроизвольный порыв втянуть голову в плечи, Девен опрометью бросился спасать все, что еще можно спасти.
Одно другому не противоречит, сэр.
Для некоторыхеще как.
Господин секретарь, я вовсе не диссидент-католик и не изменник, болтающийся на конце шнурка, стягивающего кошелек иноземных владык, но честный и верный англичанин.
Уолсингем смотрел на него, словно бы взвешивая все его достоинства и недостатки, всю слабость и силу, одним лишь взглядом. По-своему разговор с ним был столь же нелегок, как аудиенция с Елизаветой.
Под острыми жалами его глаз Девена потянуло продолжатьвыложить на стол одну из немногих имеющихся карт, которая сможет склонить главного секретаря на его сторону и исправить вред, нанесенный сказанным прежде.
Слышали ли вы о происшествии в Хэмптон-Корт?
Уолсингем кивнул. Разумеется, он обо всем слышал.
Тогда вам должно быть известно, что на злоумышленника наткнулся не кто иной, как я.
И пустился за ним в погоню по крышам.
Девен с силой сцепил пальцы за спиной.
Пусть так. Конечно, господин секретарь, у вас нет причин верить мне на слово, но той ночью я был безмерно далек от мыслей о каких-либо амбициях. Я пустился в погоню, ничуть не заботясь о собственной безопасности. И я не из гордости все это говорюпросто хочу, чтоб вы поняли: имея на раздумья всего лишь миг, я подумал о благополучии королевы. А когда этот человек скрылся, исчез в ночи, проклинал свою неспособность поймать его. Надо сказать, я вовсе не желаю снова бегать по крышам, а вы, господин секретарь, посвятили жизнь тому, чтоб в этом не возникало необходимости. Вы устраняете угрозы еще до того, как они приблизятся вплотную к Ее величеству. За это дело с радостью взялся бы и я. Мне очень хочется служить королеве и ее благополучию, не просто стоя у дверей с золоченым топориком в руках.
Он вовсе не намеревался говорить так долго, однако Уолсингем не перебивал, предоставив ему болтать, сколько заблагорассудится. Разумный ход: чем больше Девен говорит, тем менее обдуманными становятся его слова, тем более он склонен говорить от души. Оставалось только надеяться, чтобы душа подсказала речи скорее пламенного патриота, чем неоперившегося юного идеалиста.
Так что же именно вы думаете делать? спросил главный секретарь, нарушив молчание, последовавшее за сим финалом. Драться с католиками? Обращать их в нашу веру? Шпионить?
Я присягал служить Ее величеству здесь, при дворе, отвечал Девен. Но ведь вам, разумеется, нужны свои люди и здесьне затем, чтоб добывать сведения, но чтобы слагать разрозненные донесения в единое целое. А я Он виновато улыбнулся. Я с детства любил головоломки.
Вот оно как
За спиной Девена скрипнула дверь. Кто бы там ни явился, Уолсингем только махнул рукой, и они снова остались наедине.
Значит, коротко говоря, вам хотелось бы разгадывать головоломки, служа мне.
И не без выгоды для себя однако Девен был не так глуп, чтоб повторять это вновь, пусть оба и слышали те слова, по сю пору витавшие в воздухе.
Мне хотелось бы, после недолгих колебаний сказал он, получить шанс доказать вам, чего я стою в подобных материях.
Ответ оказался веренили, по крайней мере, неплох.
Сообщите о своем желании Билу, решил Уолсингем. Шанс вы, Майкл Девен, получите. Смотрите же, не упустите его.
Не успели эти слова отзвучать, как Девен вновь преклонил колено.
Благодарю вас, господин секретарь. Вы об этом не пожалеете.
Акт второй
Несть в свете иного блага, столь всеобъемлющего, как добрый государь, и несть в свете иного бедствия, столь всеобъемлющего, как государь дурной.
Комната невелика и начисто лишена обстановки. Что бы ни находилось здесь во времена оны, ныне она никому не нужна. Подобных покоевзабытых углов, опустевших после того, как владельцы их умерли, бежали или впали в немилость, в Халцедоновом Чертоге немало.
В таких местах он чувствует себя как дома: они пребывают в таком же небрежении, как и он сам.
Внутрь он вошел через дверь, но теперь не может ее отыскать, потому и бродит взад-вперед, от стены к стене, слепо ощупывает камень, будто черный мрамор вот-вот подскажет, куда же идти, где же искать свободы.
Рука касается стены и тут же отдергивается. Он вглядывается в поверхность, наклоняется так и сяк, точно человек, изучающий отражение в зеркале со всех сторон. Смотрит, и смотрит, и смотрит, затем, побледнев, отворачивается.
Нет. Не стану смотреть. Не стану.
Однако смотреть-то придется: от собственных мыслей спасения нет. Теперь его взор привлекает к себе другая, дальняя стена. Нетвердым шагом идет он к ней, протягивает руку, касается пальцами камня, обводит черты возникшего перед глазами образа.
Лицо. Точно такое же, и в то же время совсем не такое, как у него. Рядом вторая фигураточно такая же, как она, и в то же время совсем не такая. Он резко оборачивается, но ее с ним нет. Только ее подобие. Только в его воображении.
Против собственной воли поворачивается он обратно, желая и не желая видеть, и
Пальцы скребут по камню, руки рвут со стены воображаемое зеркало, со звоном бьют его об пол, но облегчения это не приносит. Повсюду вокругзеркала, целиком покрывающие стены, вольно расставленные по полу, и в каждоминое, свое отражение.
Вот мир, в котором он счастлив. Вот мир, в котором он мертв. Вот мир, где он никогда не попадал к дивным, никогда не отрекался от бренного бытия, дабы жить среди бессмертных созданий.
А вот мир, где
Он разражается криком, отчаянно машет руками. Кулак обагряется кровью: посеребренное стеклолишь плод воображения, но режет, как настоящее. А за одним зеркалом объявляется другое, и вот он уже мечется по комнате, бьет зеркала, швыряет о камень, и вскоре весь пол усыпан целым ковром обагренных кровью осколков. Однако руки колотят мрамор, еще и еще, кожа рвется в лохмотья, тонкие кости трещат
Но вот воля к битве иссякла. Безвольно осев, опустившись на корточки в центре комнаты, он глубоко запускает в волосы искалеченные пальцы.
Повсюду вокругосколки разума, отражения тысячи иных жизней, разбитых вдребезги.
Многое мог бы узреть он, заглянув в них, однако и к этому у него более нет воли.
Иных жизней нет, шепчет он, пытаясь убедить самого себя в этом вопреки всему, что видят глаза. Что сделано и миновало, того не исправить. Сей закон, сия истина выбита в камне и не померкнет со временем.
Кровоточащие пальцы тянутся к полу, выводят на мраморе странные, непостижимые иероглифы. Он должен записать. Записать всю правду о том, как все было. Иначе те, кто придет за ним, заблудятся в лабиринте зеркал и отражений, вовеки не отличат реальности от лжи.
Да, для них это будет неважно. Но это очень важно для негодля того, кто так долго пытался поведать людям истину об увиденном будущем. Дар провидца предал его, не принес ничего, кроме мук и отчаянья, вот он и ищет убежища в прошлом, вот и пишет хронику прошлого среди осколков сотен «было бы, да не сбылось».
Дворец Хэмптон-Корт, Ричмонд,
6 января 1588 г.
В зимнем воздухе веяло острой морозной свежестью, почти не притупленной лучами солнца, но с Темзыв кои-то векидул только легкий бриз, едва колыхавший полы плаща Девена, спешившего через Тайный сад. Щурясь от яркого солнца, шел он среди голых клумб, укрытых слоями соломы. Он был назначен служить королеве за ужином в честь празднования Двенадцатой ночи, однако сии обязанности почти не препятствовали участию в общем веселье. Сколько же чаш иппокры он осушил? Бог весть, но, похоже, на целую дюжину больше, чем следовало.
За ужином перебрал вовсе не он один, но сейчас это играло ему на руку: ведь в столь несусветную рань Девен поднялся не без причины. Пока многие из придворных и сама королева в постели, она также та, с коей он спешил встретитьсявполне могли улучить несколько минут для себя, вдали от любопытных взоров.
Она ждала его в Горном саду, стоя с подветренной стороны банкетного домика, тепло одетая в плащ и перчатки с меховой оторочкой. Стоило Девену склониться к ее лицу, она откинула на спину капюшон, и их холодные губы встретились в поцелуе, разом согревшем обоих.
Мне пришлось подождать, слегка задыхаясь, проговорила Анна Монтроз, когда поцелуй прекратился.
Надеюсь, ты не слишком замерзла, откликнулся Девен, растирая в руках тонкую ладошку. Боюсь, иппокры было многовато
Ну разумеется, во всем виновато вино, лукаво сказала Анна, но тут же заулыбалась.
Оно воровски лишает мужчин рассудка и способности вовремя пробудиться.
Мороз покрыл землю и голые ветви деревьев десятками тысяч крохотных алмазов, и эта бриллиантовая россыпь являла собой прекрасную оправу для истинного самоцветадля Анны Монтроз. Капюшон ее плаща оставался откинут, распущенные волосы отливали под солнцем блеском белого золота, а большие, переменчиво-серые глаза подошли бы самой Королеве Зимы, снискавшей столь шумный успех во время вчерашнего представления театра масок. Не из первых придворных красавиц но этому Девен значения не придавал.
Не пройтись ли нам? сказал он, предлагая ей руку.
Оба степенно двинулись по спящим садам, согреваясь прогулкой. Появляться на людях вместе им было не заказано: Аннадочь джентльмена, а значит, компания для него вполне подходящая однако здесь имелись и кое-какие сложности.
Ты говорила с госпожой? спросил Девен.
Разговор, грозивший разрушить сверкающий покой утра, он начал не без колебаний. Однако это дело лежало на плечах тяжким бременем с тех самых пор, как он впервые заговорил о нем с Аннойто есть, вот уж который месяц. Зимой дел при дворе заметно прибавилось, бесконечные рождественские празднества позволяли разве что обмениваться краткими приветствиями при встречах, и теперь он сгорал от нетерпения, ожидая ответа.
Анна вздохнула, выпустив изо рта облачко пара.
Да, говорила, и она обещала сделать, что сможет. Хотя дело не из легких. Королева не любит браков среди своих придворных.
Знаю, поморщился Девен. Когда жена Скудамора решилась просить ее о позволении, королева ударила ее так, что сломала леди Скудамор палец.
Счастье, что я при ней не служу, мрачно сказала Анна. Истории, что я слышала о ее нраве, просто ужасны. Однако я не из тех, на кого может пасть главный удар ее гнева: до благородной девицы на службе у графини Уорик ей дела мало. А вот ты
«Женитьбавовсе не скандал», сказал отец год назад, провожая его на придворную службу. «Подыщи себе женушку», говорили товарищи по отряду. В конце концов, так уж на свете заведено, чтоб мужчины брали женщин в жены. На свете но не у королевы. Она остается девственницей, одинокой, а посему предпочитает видеть придворных такими же.
Она просто завидует, сказала Анна, будто прочитав его мысли. В ее жизни нет любви, значит, не должно быть любви и в жизни окружающихкроме любви к ней самой, разумеется.
Да, в общем и целом это было правдой, но такжене слишком-то справедливо.
Отчего же, любовь у нее была. Конечно, самым низменным слухам о ней и покойном графе Лестере я не верю, но ведь она определенно питала к нему симпатию. Как, говорят, и к Алансону.
К французскому герцогу, ее «лягушонку»? То была лишь политика, ничего более.
Да что ты можешь об этом знать? развеселившись, спросил Девен. Когда он прибыл в Англию, тебе было никак не больше десяти лет!
Думаешь, придворные дамы прекратили об этом сплетничать? Некоторые утверждают, будто ее привязанность была искренней, но моя леди Уорик говорит, что нет. Точнее, говорит, что любую привязанность, какая могла бы возникнуть в ее душе, королева держала в узде политических соображений. В конце концов, он был католиком, рассудительно пояснила Анна. Я думаю, все этоот отчаяния. Мария, идя под венец, была старой, а Елизавета, в свои-то сорок с лишком, еще старше того. То был ее последний шанс. И, потеряв его, она изливает досаду на окружающих, которые могут найти свое счастье друг в друге.
Ветер с Темзы усилился, будто выковал себе лезвие поострее. Охваченная дрожью, Анна накрыла голову капюшоном плаща.
Довольно о королеве, сказал Девен. Яодин из ее Благородных пенсионеров, она зовет меня красавцем, делает мне незначительные подарки и время от времени находит меня забавным, но фаворитом ее мне не стать никогда. Вряд ли перспектива моей женитьбы так уж ее оскорбит.
В конце концов, сломанного пальца удостоилась Мария Шелтон, фрейлина Ее величества, а не Джон Скудамор из Благородных пенсионеров!
Неожиданно из недр капюшона Анны зазвучал громкий смех.
Главноечтоб ты не наградил меня младенцем и не угодил за это в Тауэр, как граф Оксфорд!
Прежде мы убежим.
Романтичная глупость Куда им бежать? Что он, Девен, видел в жизни? Лондон, Кент да еще Нидерланды. До первых двух рука королевы дотянется без труда, в последних и вовсе убежища не найти однако Анна удостоила его изумленной улыбки, и как тут было не улыбнуться в ответ?
Но разочарование не замедлило вернуться, чтоб мучить его, как всегда. Дальше шли молча, пока Анна, почувствовав его настроение, не спросила:
Что не дает тебе покоя?
Проза жизни, признался Девен. Растущее понимание, что я и мои притязания обитаем в разных сферах мироздания, и я вряд ли смогу подняться столь высоко.
Обтянутая перчаткой рука поднялась и нырнула в сгиб его локтя.
Рассказывай.
Вот потому-то он ее и любил. При дворе постоянно нужно следить, что говоришь: слова здесьзвонкая монета и в то же время оружие, с их помощью выуживают благодеяния у союзника, с их помощью наносят удар врагу. Среди придворных дам дело обстоит немногим лучше: быть может, Елизавета и запрещает своим леди серьезное участие в политике, однако они бдительно следят за расположением духа Ее величества и, улучив удобный момент, могут замолвить словечко заили противнужного просителя. Даже те, кого королева не станет и слушать, вполне могут донести сплетни до тех, чье слово для нее что-либо значит. Глядьа репутация ничего не подозревающего человека изрядно испорчена, и всего из-за пары неосторожных слов
А вот с Анной он надобности в этаких предосторожностях не чувствовал никогда, и за год знакомства она ни разу не предоставила ему повода для опасений. Однажды, еще осенью, Анна сказала, что в его обществе ей легко, что с ним она может держаться попросту, непринужденно, и он ее чувства вполне разделял. Возможно, она не из первых придворных красавиц и не самый богатый улов, но все это он с радостью обменяет на возможность высказывать все, что у него на уме.
Вот гляжу я на лорда Берли, заговорил он, начиная рассказ несколько издалека. Большая часть того, что делает Уолсингем, построена на фундаменте, заложенном Берли. Мало этого: старый барон до сих пор не теряет связей с агентами и информаторами. А когда Берли умрет иличему не бывать до самого Второго пришествияподаст в отставку, его баронство, придворную должность и агентуру унаследует сын, Роберт.