Я расспрашивала его, где находится Ээя, далеко ли от Египта, Эфиопии и прочих занятных мест. Интересовалась, в каком мой отец настроении нынче, и как зовут моих племянниц и племянников, и какие теперь на земле процветают империи. Он обо всем рассказывал, но в ответ на вопрос, далеко ли растут те цветы, что я давала Главку и Сцилле, лишь посмеялся надо мной. Думаешь, я стану помогать львице когти точить?
А что с тем древним титаном Прометеем, прикованным к скале? спросила я как можно беззаботнее. Как он поживает?
А как ты думаешь? Каждый день лишается печени.
До сих пор? Никак не пойму, почему Зевса так разозлило, что Прометей смертным помог.
Скажи-ка, кто приносит жертвы щедреенесчастный или счастливый?
Разумеется, счастливый.
Ошибаешься. Счастливый слишком занят своими делами. И считает, что никому не обязан. Но заставь его трястись, убей жену, покалечь ребенка, и он объявится. Месяц будет жить впроголодь вместе со всей семьей, но купит тебе белоснежного годовалого теленочка. А если сможет, то и сотню.
Но и тебе в конце концов придется наградить его. А то он перестанет жертвы приносить.
О! Ты удивишься еще, как долго он их будет приносить. Но верно, в конце концов лучше ему что-нибудь дать. Он снова станет счастливым. А потом можно начать заново.
Так вот чем олимпийцы занимаются целыми днями. Думают, как бы сделать людей несчастными.
Незачем прикидываться добродетельной. Твой отец в этом деле всех за пояс заткнет. Целую деревню сровняет с землей, лишь бы еще одну корову заполучить.
Сколько раз я тайно торжествовала при виде заваленных доверху отцовых алтарей? Я подняла кубок и выпила, чтобы Гермес не увидел краски на моих щеках.
Ты мог бы и навестить Прометея. Со своими-то крыльями. Чем-нибудь его утешить.
С какой это стати?
Для разнообразия, само собой. Сделаешь доброе дело впервые в своей беспутной жизни. Разве тебе не любопытно, каково это?
Он рассмеялся, а я больше не настаивала. Он ведь все-таки были всегда оставалсяолимпийцем, сыном Зевса. Мне многое позволялось, потому что это забавляло его, но забавы в любой момент могли закончиться. Можно научить гадюку есть с руки, но нельзя лишить ее желания жалить.
Весна сменилась летом. Однажды вечером за кубком вина я наконец спросила Гермеса о Сцилле.
Ага! Глаза его загорелись. Я все думал, когда же мы до нее дойдем. Что ты хочешь знать?
Она несчастна? Но над такими нюнями он посмеялся бы, и правильно сделал. Мое колдовство, остров, львицавсе это проистекло от превращения Сциллы. Нечестно было бы раскаиваться в том, что даровало мне жизнь.
Она нырнула в море, а что случилось с ней потом, я так и не узнала. Тебе известно, где она?
Неподалеку. Меньше дня пути, если идти на корабле со смертными. Она облюбовала пролив. По одну сторонуводоворот, что затягивает корабли, и рыб, и все, что мимо проплывает. А по другуюотвесная скала с пещеройтам она и прячется. И всякий корабль, избегнувший водоворота, несется прямиком ей в пасти, так она и кормится.
Кормится, повторила я.
Да. Моряками. По шесть съедает за разодин на каждую пасть, а то и по двенадцать, если быстро грести не умеют. Кое-кто пробует с ней сразиться, но что из этого выходит, можешь себе представить. Издалека слышно, как они вопят.
Меня точно пригвоздило к стулу. Я ведь думала, она плавает в глубинах, холодных кальмаров глодает. Но нет. Сцилле всегда нравился дневной свет. И нравилось заставлять других лить слезы. А теперь она превратилась в прожорливое, зубастое чудовище в броне бессмертия.
И никто не может ее остановить?
Зевс мог бы или твой отец, если б захотели. Но зачем? Богам от чудовищ только польза. Представляешь, сколько молящихся?
Я вздохнуть не могла. Люди, которых съедала Сцилла, были такими же моряками, как когда-то Главк, оборванными, отчаявшимися, изнуренными вечным страхом. Все они мертвы. Все превратились в сгустки холодного дыма, отмеченные моим именем.
Гермес наблюдал за мной, приподняв голову, словно любопытная птица. Ждал, как я это восприму. Раскисну от слез или покажу себя гарпией с каменным сердцем? Нечто среднее не предполагалось. Остальное не вписывалось в веселую историю, которую он собирался наплести.
Моя рука опустилась на голову львицы, пальцы ощутили большой, крепкий череп. Она никогда не спала, если Гермес был в гостях. Следила из-под полуопущенных век.
Одного Сцилле всегда было мало, сказала я.
Он улыбнулся. Сука, не сердцескала.
Хотел сказать, продолжил он. Я слышал о тебе пророчество. От старой прорицательницы, которая оставила свой храм и бродила по свету, предсказывая судьбу.
Я привыкла, что мысль его быстро перескакивает с одного на другое, и сейчас была за это благодарна.
А ты как раз случайно проходил мимо, когда она говорила обо мне?
Нет, конечно. Я дал ей чеканную золотую чашу, а взамен попросил рассказать все, что она знает о Цирцее, дочери Гелиоса, ээйской колдунье.
И что же?
Она сказала, что человек по имени Одиссей, мой родич, явится однажды на твой остров.
И?..
И всё.
Хуже пророчества еще не слыхала.
Он вздохнул:
Знаю. Видно, пропала моя чаша зря.
Я говорила уже, что о нем не мечтала. Не сплетала наших имен. Вечером мы легли в постель, а к полуночи он ушелможно вставать и отправляться в лес. Львица часто меня сопровождала, шагала рядом. Величайшее это было наслаждениегулять в прохладе, ступая по влажной листве. Иногда я останавливалась, чтобы сорвать какой-нибудь поспевший цветок.
Но тот, что мне и правда нужен был, еще не поспел. Я выждала месяц с тех пор, как мы с Гермесом говорили впервые, а потом еще один. Мне не хотелось, чтоб он увидел. Не его это дело. Только мое.
Я не взяла факел. В темноте мои глаза светили лучше совиных. Я шла сквозь сумрачные деревья и безмолвные фруктовые сады, сквозь рощи и чащи, пересекала песчаные пляжи, взбиралась на кручи. Птицы молчали, и звери тоже. Ничего не было слышно, только шелест ветра в кронах и мое дыхание.
И вот наконец место, где он спрятан, в лиственном перегное, под грибами и папоротниками: крошечный цветок, с ноготь, белый как молоко. Из крови того гиганта, которую мой отец пролил в небе над островом. Я выдернула стебель из зарослей. Корень не сразу поддался, крепко держался в земле. Черный, толстый, он пах металлом и солью. Названия цветок не имел, или я его не знала, поэтому называла моли корень на древнем языке богов.
Ах, отец, знал ли ты, какой преподносишь мне дар? Ведь этот цветок, столь хрупкий, что просто исчезнет, если на него наступить, заключал в себе необоримую силуапотропей,
Примечания
1
Возвращение домой (др. греч.).
2
Ихорв греческой мифологии прозрачная кровь богов.