Наступила зима, королева чувствовала себя хорошо, король навещал её, хотя и куда реже, чем Торию Иглсуд. Самайя исполняла обязанности, всё больше погружаясь в жизнь королевского двора. Она научилась без содрогания приветствовать даже соратника принца Крисфена Власа Мэйдингора, о котором по дворцу ходили воистину жуткие слухи. От самого принца она держалась подальше, не слишком рассчитывая на его страх перед отцом. Принц, к счастью, её не замечал.
В стране было спокойно, только Оскар Мирн да Теодор Ривенхед время от времени тревожили Айвариха утверждениями, что ересь проникает всё глубже в Сканналию, обретая популярность как среди знати, так и простого народа. Айварих отмахивался, предвкушая рождение наследника в конце зимы, и предлагал им самим решать проблемы. В эту зиму Самайя видела четыре казни на костре, слышала множество проповедей против ереси и поняла для себя, что от слишком рьяных эктариан надо держаться так же далеко, как и от зарианцев. Фил, как всегда ехидно, высказался в том духе, что попы, особенно те, чья фамилия Ривенхед, боятся за свои задницы на тёпленьких местах, потому что еретики отрицают не веру и Бога, а роль попов, монахов и тех притонов, которые иные называют церквями и монастырями. Всё больше деловых людей, добавил дядя Сайрон, проявляют недовольство кучей нелепых правил и обрядов, стоящих баснословных денег.
Рик, иногда сопровождавший Самайю на казни, поначалу поддерживал Мирна. После того, как один из приговорённых обратился к толпе с длинной речью в защиту своей веры и сгорел без единого стона, Рик ушёл растерянным, не заметив Ноэля, который хмуро стоял в толпе. У Самайи Мирн, несмотря на все его заслуги, вызывал страх, напоминая ей о смерти родителей в Арпене из-за обвинений в колдовстве.
***
Рик знал Самуила-Данника с детства. Про себя Самуил говорил, что он выплачивает дань Богу и его истинным служителям, потому его так и зовут. Когда позже Рик понял, чем он занимается, то не мог определиться, восхищают его деяния Самуила или ужасают. Самуил был из монашеской братии. После поездки в Шагурию, где он переболел оспой, Самуил отошёл от монашества, занялся другой деятельностью: вступил в общество, которое занималось уходом за тяжелобольными людьми и их погребением. Самуил обладал худыми пальцами с раздутыми суставами, испещрённым оспинами лицом, свисающими клочьями седыми безжизненными волосами, но Рик привык этого не замечать, потому что лучшего рассказчика он не знал. Благодаря стараниям отца Рик прекрасно изучил Декамартион с его историями о десяти смертных грехах и их воздействии на душу человека, однако именно Самуил познакомил Рика с глубинными тайнами, сокрытыми в древней книге. Вдохновение, с которым Самуил описывал вроде бы знакомые события, затягивало Рика с головой, герои рассказов казались живыми, близкими. Самуил заставил его сомневаться в том, что умирающие ради веры святые так уж святы. Святость достигается не смертью во имя веры, а жизнью во имя Бога и людей, говаривал Самуил, образно и живо поясняя, почему заповеди Божьи важны для общества, тогда как символы церкви навроде икон и обрядовлишь суета. К Самуилу можно было прийти с любым вопросом, он отвечал откровенно и прямо. Отец иногда пытался его остановитьСамуил говорил, что Рик уже большой и всё поймёт. За эти слова Рик его ещё больше обожал. В Нортхеде Рик как-то попытался в разговоре с Алексархом затронуть эту темутот оборвал его на полуслове и пошутил, что так Рика самого скоро сожгут за ересь.
Однажды во время редкого разговора Рика с Илзой к ним подошёл Теодор Ривенхед и начал расспрашивать Рика о том, о сём, сверля его большими водянистыми глазами над крупным отвисшим носом. Имя Самуила всплыло само собой, и сегодня Рик ощущал запах горелого мяса: огонь превращал его наставника в пепел и дым. Насколько Рик знал, Самуил никому не причинил вреда, всю жизнь посвятил добрым делам. Юноша пытался понять, что же такое ересь, что за неё надо казнить, ведь зарианцы верили в одного с ним Бога, читали одни книги, молились в одних церквях. До сих пор он об этом не задумывался и корил себя за это с тех пор, как узнал об аресте. Наверное, Оскар Мирн, который провожал приговорённого в последний путь и сейчас истово молился перед костром, мог бы рассказать, в чём вина Самуила, но спрашивать его Рик не станет.
«Я жил по заповедям Господа моего, вы же нарушаете главную заповедь: не убий!» последние слова Самуила жгли Рика изнутри до самого дворца. Упав на кровать, Рик вспомнил, что видел отца, и пожалел, что не остановился и не попросил прощения.
***
Айварих стоял на небольшом деревянном помосте перед художником, накладывавшим мазки на портрет, основу которого составляла дубовая доска. Роскошные вьющиеся тёмные волосы Дорина Килмаха, спускавшиеся ниже плеч, были прикрыты полосатым чёрно-белым колпаком; его фигуру скрывал длинный серый балахон, подпоясанный верёвкой.
Самайя залюбовалась лёгкостью движений Килмаха, его вниманием к мельчайшим деталям, вплоть до узоров на стенах. Айварих на портрете походил на оригинал довольно сильно. Особенно удались художнику голубые глазапрозрачные и живые, наполненные ярким белым светом от окна внизу. Казалось, они следят за каждым твоим шагом, и непонятно, чего в них больше: властности, одиночества или угрозы. Король стоял на ступеньках, по которым стелился красный ковёр с чёрным соколом. Жёлтая, отделанная горностаем, мантия Айвариха свисала до пола, из-под неё выглядывал коричневый камзол. В одной руке король держал чётки, другая лежала на эфесе шпаги. Самайя вспомнила портрет Эйварда и присмотрелась: да, знакомые белый и красный. Килмах, стоя спиной к Самайе, как раз наносил белой краской очередной штрих на горностаевый мех.
Королева, настоявшая на визите к супругу, опиралась на руку Самайи и тяжело дышала: беременность давалась ей нелегко, она выглядела усталой и больной. Доминиарх Ривенхед сопровождал племянницу. Энгус Краск, что-то нудно докладывавший королю, замолчал и зашуршал свитками.
Айварих раздражённо сошёл с помоста, отмахнувшись от протестующего вскрика Килмаха, и направился к королеве:
Ваше Величество, я позволил вам сюда прийти, но если бы я знал, что вам нехорошо, то запретил бы. Что такого срочного вы хотели сказать, что забыли о самом главномнашем ребёнке?
Я не забыла, Ваше Величество. Лекари уверили, что мне необходимо двигаться, тихо заговорила королева. Я лишь хотела попросить вас изменить ваше решение.
Это по поводу развода? развязно спросил Айварих. Как жаль, что этот нелепый слух вас тревожит.
Но вы отправили пантеарху в Латею прошение с просьбой разрешить наш развод, последнее слово Катрейна едва выговорила.
Я просил наследные права моих сыновей признать. Их мать была зарианкой, как вы знаете, из-за чего у меня полно проблем. Не бойтесь, прав нашего с вами сына это не нарушит, если, конечно, у нас родится сын. Дайте мне наследника, и вопрос будет исчерпан! Король снова вернулся на помост и застыл в прежней позе.
Катрейна невольно бросила взгляд на портрет, переведя его на художника. Самайя заметила, как она начала присматриваться к Дорину Килмаху, потом вздрогнула и отшатнулась. Широко расставленные небольшие глаза Килмаха уставились на королеву, словно пытаясь её заворожить. Они погружали в голубизну, как в бездонное озеро. «В него бросишься без раздумий и не выплывешь», некстати подумала Самайя. Небольшие полные губы Килмаха слегка сжались, тонкие усы, спускавшиеся почти до подбородка, колыхнулись над короткой бородкой. Вытянутое лицо, казалось, удлинилось ещё больше.
Доминиарх, не замечая взглядов племянницы, обратился к королю:
Ваше Величество, развод в королевской семье способен разрушить самые основы нашей веры. Умоляю, ради Господа нашего, не позволяйте плоти влиять на ваши решения.
Художник при последних словах Теодора случайно дёрнул рукойбелая точка попала на коричневый камзол. Килмах чертыхнулся, оглядываясь на пришедших гостей, доминиарх надулся от гнева. Глаза королевы вспыхнули. Килмах на миг застыл с высоко поднятой рукой, в которой держал кисть. Вторая капля шлёпнулась на пол.
Выс трудом выговорила Катрейна.
Ваше Величество, торопливо заговорил Килмах. Портрет почти закончен, но, может, быть, нам стоит перенести на завтра наш сегодняшний сеанс. Если Её Величеству необходимо с вами поговорить
Это ей необходимоне мне! Я хочу, наконец, готовую работу увидеть. Продолжай! Айварих встал в позу, мрачно посмотрел на жену.
Ваше Величество, даю слово, что сегодня вечером к вам приду, а пока поберегитесь, ради Бога, и вернитесь в постель. Господин доминиарх, прошу вас, сопроводите мою супругу до её комнат! приказал король и слегка кивнул Краску. Тот начал читать вслух очередной свиток. Королева заморгала, потом посмотрела на художника и, поджав губы, тяжело пошла к двери. Самайя поспешила за ней.
***
Стоя у двери, Рик скучалон хотел увидеть Илзу. Вместо неё мимо прошёл её дядядоминиарх Ривенхед, сопровождавший королеву. Оставив Катрейну в её комнатах, Теодор Ривенхед заторопился куда-то. Рик тоскливо смотрел ему вслед.
Потом к Самайе пришёл Дим и увёл её из покоев на очередную тренировку. Рик позавидовал им, но долг есть долг. Рик продолжал стоять, пока вопли служанок не вывели его из оцепенения.
Помогите! Королеве плохо! Лекаря, скорее! Да скорее же!
Рик встрепенулся. Служанка подскочила к нему и заорала:
Найди лекаря, идиот! Королева рожает!
Все ждали родов через две недели. Только бы ребёнок был жив и здоров, успел подумать Рик, как служанка на удивление сильными руками буквально пинками отправила его на поиски Кьярана. Рик даже не разозлился: лучше уж искать лекаря, чем бессильно стоять у двери.
Когда Рик с лекарем ворвались в комнаты королевы, она всё еще мучилась на постели, толпа служанок суетилась вокруг. Маи до сих пор не было.
Кьяран бросился к постели, на ходу отдавая приказы. Рик по-быстрому отступил к двери и отвернулся, изучая поочерёдно изображения на шпалерах и картинах, резьбу на капителях двух мраморных колонн, рисунок на жёлтом балдахине кровати и мозаику на полу. Смотреть на процесс ему не хотелось, хотя он не раз спокойно наблюдал роды у животных в поместье отца.
Рик решил помолиться за рождение наследника, но до конца произнести молитву не успел: прибыл король. Бледная Катрейна, мокрая от пота, стонала на постели, кровавые пятна были на простынях повсюду, служанки таскали тазы с водой, от которой шёл пар. Кьяран стоял у постели между ног королевы и руками пытался вытащить ребёнка, ругаясь на чём свет стоит. Айварих застыл у двери, не решаясь двинуться с места. Он так и стоял, пока Кьяран не положил мёртвого мальчика на постель, укрывая его простынёй. Лицо Айвариха сморщилось, губы затряслись, он с отвращением посмотрел на лежавшую без сознания жену и резко вышел из комнаты. Рик нерешительно посмотрел ему вслед, оставшись на месте. Покинуть королеву сейчас он не мог. Когда-то его собственная мать вот так рожала, а потом умерла. Рик почувствовал, что вот-вот заплачет, и прикусил губу.
Кьяран явно не знал, что делать дальше. Служанки ждали его указанийон молчал. Потом, словно очнувшись, он приказал всем выйти, пробормотал Рику, что ему надо кое-что найти из снадобий, и тоже ушёл. Рик, ошарашенно глядя на разруху вокруг, остался наедине с полумёртвой женщиной.
***
Самайя устало плелась за Димом, прислушиваясь к странным крикам, разносящимся по дворцу. У двери королевы никого не было, хотя Самайя знала, что стражниксегодня это Риквсегда там стоит. Ей стало не по себе, и она торопливо распахнула дверь. Рик, отчаянно оглянувшись, крикнул:
Помоги ей, Мая, сделай что-нибудь! Она умирает!
Самайя увидела кровавые пятна, королеву в беспамятстве, укрытый простынёй кровавый холмик на постели. Между холмиком и королевой тянулась какая-то верёвка.
Надо резать, деловито сказал Дим.
Что? Что резать? вздрогнула Самайя.
Это, Дим ткнул рукой в верёвку. Это называть
Пуповина, процедил Рик. Этот урод Кьяран даже её не перерезал.
Ты можешь это сделать? дрожащим голосом спросила Самайя Рика. Тот замотал головой, испуганно глядя на королеву.
Я не осмелюсь, ты что? Это дело Кьярана. Куда эта лекарская сволочь подевалась? вырвалось у Рика.
Дим, милый, сделай, пожалуйста, что надо, Самайя умоляюще обратилась к Диму. Спаси их!
Ребёнок умер, Рик сглотнул, сдерживая слёзы. Она тоже, наверное, умерла И они все её бросили
Дим, не стой столбом! Самайя чувствовала, что вот-вот зайдётся в истерике. Спаси её!
Дим подошёл к постели, без колебаний взял руку королевы, потом наклонился и послушал ей сердце.
Она скоро умирёт, сделал он вывод. Терять много крови.
Не дай ей умереть, Дим, умоляю! Рик, скажи ему, Самайя обратилась к Рику за поддержкой, впервые назвав его по имени.
Дим, ради меня, ради неё, сделай что-нибудь. Она не должна умереть! Самайя трясла Дима, который явно был не слишком доволен. Он хмуро смотрел на королеву бесстрастными глазами, прищурив их так, что они почти скрылись под веками.
Наконец Дим пожал плечами и пристроился на кровати, вытаскивая бутыль с какой-то настойкой и нож. Он откинул окровавленный подол платья и положил руки на живот Катрейны. Рик оторопел от такой наглости, но не вмешивался, наблюдая за Димом и время от времени выполняя его распоряжения. Никто так и не пришёл до тех пор, пока Дим не сказал, что королева вне опасности.
***
Катрейна под наблюдением Кьярана приходила в себя после родов несколько недель. После случившегося Самайя почти не покидала королеву в течение дня. Не раз в бреду или во сне королева упоминала мужчину, которого когда-то тайно любила. Она называла его Рэй, шептала его имя чаще, чем имя мужа. Катрейна даже пересказала письмо с признанием в любви: однажды она написала его, так и не отправив. Айварих заходил пару раз, ухудшив состояние жены придирками и обвинениями. Катрейна после его ухода плакала, начинала задыхаться, а Самайя старалась найти слова, чтобы помочь бедной женщине отвлечься от трагедии. Дим давал советы издали. По его настоятельной просьбе ни Рик, ни Самайя никому не сказали, что он спас жизнь королевы.
Как-то, выходя из дворца, Самайя увидела Ноэля, который быстро подошёл к ней и отвёл в сторону. Отец Рика хотел знать, каково состояние Её Величества, и попросил передать королеве письмо. Самайя согласилась и на следующий день принесла два письма Катрейны. Ноэль снял перчатки, развернул одно из них и прочёл его тут же, на зимнем ветру и морозе. Насколько она заметила, письмо начиналось со слов «Милый друг, не знаю, сколько ещё мне отпущено».
Самайя видела, как дрожат листки бумаги в его руках, как он щурит глаза, словно ничего не видит. Дочитав, Ноэль повертел в руках второе письмо, сунул его за пазуху и, взяв руки Самайи в свои, поцеловал их холодными губами со словами благодарности. Она замерла, пытаясь понять, почему больше всего ей хочется, чтобы он не уходил. Ноэль был будто из иного мира, не связанного с дворцом. Она хотела сбежать отсюда вместе с ним как можно дальше. Проезжавший мимо в экипаже барон Георг Ворнхолм пристально на них посмотрел. Самайя неохотно отняла руку. Пора возвращаться.
С бароном Ворнхолмом Самайя познакомилась лучше других знатных придворных, потому что он часто справлялся о здоровье королевы. Кроме него только Ривенхеды присылали слуг узнать, как дела у Её Величества, Теодор Ривенхед не раз её посещалот этих визитов королеве становилось хуже.
Ривенхеды настаивали, чтобы за королевой ухаживали члены их семьи и слуги. Айварих отклонил их просьбу, и Самайя почти поселилась в комнатах королевы.
Однажды она застала Её Величество за какой-то картиной. Катрейна дала ей знак подойти. На небольшом холсте без рамы был изображён мужчина в малиновом камзоле с тёмными полосками, с золотой рубиновой цепью на плечах. Несмотря на спокойный взгляд, руки и сжатый рот выдавали напряжение. Художник словно объединил в изображении разные состояния одного человека. Катрейна сказала, что художник начал рисовать портрет, когда Райгард стал королём, и закончил после смерти его жены. Значит, это и есть отец Дайруса, король Райгард Второй? Такие же, как у сына, тёмные глаза, длинный крючковатый нос. Чёрные волосы под бархатным беретом ровно пострижены до уровня подбородка и завиты снизу, а не спускаются на плечи, как у Дайруса. Он ли убил Байнара? Самайя не решилась спросить об этом у королевы, но была уверена, что та ответила бы «нет». Интересно, Дайрус видел портрет отца?