Конечно, лектор был прав, когда сказал, что в месте высокой концентрации чудес больше возможности увидеть объем вместо кучи плоскостей, но была права и старушка-попутчица: слишком много всего, слишком много!
И когда я проходила мимо старинного зеркала в потускневшей бронзовой раме, и отразилась в нем уже как часть огромного, расходящегося по разным направлениям, объема, и увидела свое совсем юное лицо, обрамленное фиолетовыми кудрями, то испугалась не на шутку, зажмурилась и поспешно отвернулась. И тогда объем стал медленно меркнуть. Страх. Опять страхна этот раз страх потерять привычный мирпомешал мне. И, хоть солнце по-прежнему просвечивало сквозь кроны деревьев, но серебристо-синие фонари погасли, мир потемнел и сжался, и бледные тени опять стали обычными людьми, снующими по блошиному рынку и примеряющими финтифлюшки, и большинство вещей опять превратились в старый хлам. Но я не огорчилась из-за этого ничутья не сомневалась, что объем откроется опять, когда я буду к этому готова.
Взволнованная и ошеломленная, как вылупившийся цыпленок, я вошла в ближайшее кафе при пекарне с занятным названием «Хлебом единым», села у окна, заказала чаю и долго его пила, пытаясь прийти в себя и сориентироваться. Голова шла кругом, я старалась вспомнить и переосмыслить все, что со мной было, с учетом объема. Занятие это так захватило меня, что я не заметила, как стемнело, и официантка, которая уже несколько раз подходила и протирала и без того блестящий стол, наконец сказала:
Извините, мы закрываемся.
Я рассеянно кивнула и, выходя, посмотрела на табличку с часами работы. Отлично. Кафе открывается в шесть. Поскольку завтрак в постоялом дворе только в десять, то я приду сюда к открытиюздесь удивительно хорошо думается, а времени терять нельзя. Я и так потеряла его слишком много.
***
«Девочка способная, но с ленцой», говорили обо мне учителя.
«Она ничего не делает целыми днями!» ужасалась мама. Обломов какой-то!»
«Обломов не читал!» возражал папа.
Родители честно учили меня всему, что знали сами. Папа читал классикови меня научил. В гостиной был огромный шкаф с книгами, полки гнулись под их тяжестью. Гюго. Флобер. Диккенс. Гончаров. «Человек должен жить среди книг. Это хорошо для души», говорил папа.
Он выписывал понравившиеся фразы из книг в толстую тетрадь, и я стала делать так же. Правда, все выписки в моих тетрадях были о волшебниках и волшебницах.
Мама учила домашнему хозяйству. Посуда. Котлеты. Веник. Пыль. Хрусталь. Выбивание ковров. Это было значительно скучнее, чем читать.
Девочка, кем ты хочешь быть, когда вырастешь?
Волшебницей.
Сначала все улыбались в ответ.
Улыбки я воспринимала как знак одобрения.
Но потом взрослые все больше хмурились. Кроме шуток, тебе какая профессия нравится? Может, ты хочешь стать инженером, как папа? Технологом, как мама? Портнихой, как бабушка? А может, учительницей? Или врачом, как наша участковая? Да? Будешь детским доктором?
Нет, я хочу быть волшебницей. Для взрослых, настаивала я.
Папа как-то сказал на прогулке:
Посмотри, сколько людей вокруг. Это хорошие, нормальные, и, в общей массе, порядочные люди. Живут себе, работаютврачи, инженеры, продавцы, водители троллейбусов, управдомы и завмаги. Но среди них нет ни одного волшебника.
Почему? Разве им не хочется чудес?
Думаю, что хочется. Даже очень хочется. Возможно, их даже объединяет общее желание чудес. Но для этого требуется особый дар. А он редко встречается. Так что не думай об этом. Можно жить спокойно и счастливо, не будучи волшебником. Работать, растить детей, читать книги, проводить время с друзьями, летом ездить на море. Кстати, скоро лето Соберемся и поедем. В жизни много интересного и без волшебства.
Ты думаешь, у меня нет к этому способностей?
Думаю, что их наличие маловероятно. К тому же, это требует усердия и трудолюбия. А ты ни тем, ни другим не отличаешься. Вот профессия бухгалтерахорошая и нужная. Ты всегда будешь сидеть в теплом кабинете, у тебя будет отпуск, оплачиваемые больничные
Но если я буду плохим бухгалтером?
Это гораздо лучше, чем быть плохим волшебником. Нет ничего хуже плохого волшебника. Да и на бухгалтера легче выучиться.
Простая логика его слов меня успокоила. Видимо, это и вправду невозможно, раз папа так считает. А папа знает, что говорит, он умный, вон сколько книг прочитал. Правда, в папиных книгах ничего не было о волшебстве. Это были нормальные книги о нормальных, и, в массе своей, порядочных людях. Книги о волшебниках имелись только в детской библиотеке. К счастью, в моей тогдашней реальности ходить в библиотеку считалось правильным и разумным. За безделье, вернее, кажущееся бездействие, приходилось все время оправдываться. На каком-то этапе магическая фраза «Я ушла в библиотеку» помогала мне отлынивать от скучных уроков и домашних дел.
Старшая библиотекарша была красавицейнежное лицо, брови шнурочком, огромные серые глазая даже поначалу приняла ее за волшебницу.
Ты уже сказки всех народов мира перечитала, сказала она как-то, глядя в мой формуляр. Может, попробуешь другой жанр? Вот отличная книга о школьниках, которые после уроков переводили старушек через дорогу, а летом помогали собирать урожай. Или вот, про девочку-мастерицу, которая связала варежки для всего класса.
Я кивнула, взяла книжки, но вернула непрочитанными, да еще и соврала, что очень понравилось, чтобы она отстала. Уже позднее я узнала, что в детской школе волшебников, куда мне не посчастливилось попасть, специально обучают искусству лгатьдля экономии времени, защиты от помех и сопротивления несвободе. В этом деле я, хоть и была самоучкой, изрядно поднаторела, несмотря на постоянное внушение, что хорошие девочки всегда говорят правду. Я очень хотела быть хорошей девочкой, но нежелание скучно жить пересиливало благие намерения. А красавица-библиотекарша, как и большинство взрослых, не только не могла распознать простую ложь, но даже не была способна по книжке определить, читали ее или нет. Мне предметы часто рассказывали о своих владельцахбывших и нынешних, и книги охотно делились со мной впечатлениями о тех, кто их читал.
Там были, правда, ужасные книгитолстые с позолотой, нелепые и невозможно скучныенастоящие воры времени и пространства. Я не знала о чем они, и никто толком не знал. В школе нас заставляли выписывать в тетрадки выдержки из них. Я делала это автоматически, не впуская слова в сознание и не задумываясь, зачем это нужно. Я вообще мгновенно выбрасывала из головы все скучное. А книги о волшебниках я перечитывала по многу раз. Но они закончились. А что делать дальшебыло неясно.
***
Я открыла глаза. В распахнутую дверь ворвались запахи утреннего дождя и горных цветов. Вчера я была уверена, что в моей комнате два окна, но, когда попыталась выглянуть в одно из них, то оказалось, что это очень ясное зеркало, расположенное в аккурат напротив настоящего окна. Не исключено и то, что вчера оно было окном, а сегодня стало зеркалом.
В шесть утра я уже бежала вприпрыжку по направлению к центру города сквозь моросящий дождь, фотографируя на ходу пустынные улицы. В такую рань не было ни прохожих, ни машин. Город вчера показал мне удивительно много, и я не удивлюсь, если сегодня он окажется сдержанней. Магазины и кафе еще были закрыты, но двери в художественные галереи почему-то гостеприимно распахнуты. Однако ни посетителей, ни работников видно не было: мол, заходи, смотри, любуйся и уходи. Пожалуй, стоило сбавить скорость и постараться впитать все, что предлагал спящий город: например, двери, ведущие неизвестно куда. Дверь есть, а дома нет. Надо было бы открыть ее и посмотреть, что будет, но я только подивилась этому и побежала дальше. Стены домов над бурлящим ручьем были расписаны сложными узорами и покрыты каллиграфически выполненными надписямия все сфотографировала, чтобы разобраться позднееи в рисунках, и в надписях, и в том, почему цветы возле некоторых домов росли в керамических ваннах. Через бурлящий поток перейти не рискнула: вместо мостика через ручей было перекинуто обычное бревно. А ведь с той стороны ручья росли незабудки, настоящие незабудки, которые я, житель мегаполиса, не видела уже много лет. Но я ощущала себя школьницей, не усвоившей вчерашний урок, которой рано браться за новый материал.
Похоже, что в седьмом часу утра кафе «Хлебом единым» было единственной оживленной точкой города: здесь пахло поджаренными тостами, яичницей, кофе и свежими ягодами. Стены и здесь были увешаны фотографиями знаменитостей, завтракающих в этом кафе, но это больше не удивляло. Маленький, провинциальный город W находился на пересечении разных объемов, и многие знаменитости черпали здесь свою порцию чудес.
Среди посетителей не было ни ведьм, ни хиппи; в основном, здесь завтракали мужчины в рабочих комбинезонах, водители, пара приезжих и один священнослужитель. Уходя, посетители непременно уносили кулечек с кексом или булочкой. Один только немолодой человек в берете лихорадочно строчил что-то в блокнот.
Я взяла большую чашку чаю и яблочную тартинку, села у окна, достала блокнот и тоже стала записывать все, что увидела и поняла вчера, стараясь ничего не пропустить. Время от времени я поглядывая на мокрую улицу и невольно прислушиваясь к разговорам. Я нашла это занятие восхитительным. Со мной это происходило впервые! Я сидела совсем одна в кафе маленького провинциального города, в седьмом часу утра, и никуда не спешила: ни на работу, ни на экскурсию, ни на самолет. Я могла сколько угодно смотреть в окно, думать, вспоминать, анализировать увиденное и слушать разговоры посетителей. Две женщины за прилавкомодна высокая молодая, другая пониже и постарше, приветствовали вошедших, называя их по именам: «Вам завернуть бублик с собой, как обычно?», «Как ваша малышка?», «Вашей маме уже лучше? Возьмите для нее кекс с черникой». Это было очень трогательно. Со мной они не заговаривали и ни о чем не спрашивали, но пару раз многозначительно переглянулись.
Вошла хозяйка постоялого двора, видно купить что-то жильцам к завтраку. На ее седых волосах блестели дождевые капли. Еще вчера я думала, что если бы она покрасила волосы в черный цвет, то выглядела бы лет на десять моложе, а сегодня меня эта мысль очень повеселила: будто вчера я собиралась покрасить плоский отпечаток кошачьей лапки на берегу, не видя целого кота.
Сегодня я уже понимала, что эти женщины с молодыми лицами и длинными седыми волосами взрослеют и стареют, как и все. Отличает их от других то, что они видят объем и живут в нем, а в плоскости видно только, как они седеют, пока не становятся белыми как лунь. Они даже умирают, и их хоронят, как всех, но при этом лишь одна грань исчезает из видимой плоскости. А другие грани остаются: одна из них видна в плоскости в виде совсем юной девушки с волосами яркого, неестественного цвета.
Местные жители это явно знают, потому и двери перед ними открывают, и кланяются уважительнодаже те, кто не видит объема. Цвет волос: голубой, зеленый, розовый и фиолетовыйговорит о чем-то чего мне еще не понять, но спрашивать не хочется. Я должна во всем разобраться сама, и, если я решусь выбрать этот путь, то состарюсь как все, волосы мои побелеют, а потом потом начнется то, чему я еще не знаю названия Но это будет еще не скоро.
А пока надо подумать, как обращаться с рычажком.
Чтобы упорядочить мысли и наблюдения, я открыла блокнот и стала писать.
1. Мое пренебрежение к вещам, особенно «бесполезным», было продиктовано невежеством. Полезные вещи типа чайника, утюга, картофелемялки или отверткирычажками быть не могут.
Карен, вязальщица с Девятой Восточной Улицы, назвала свое занятие способом излучаться в мир. Хмм
2. Карен и ее помощницы производили на первый взгляд бесполезные предметы, а ведь ее вязаные вещицы на заборе без сомнения были рычажками. Тот, кто не способен видеть объем или, выражаясь привычным языком, не способен к волшебству, их даже не заметит. А кто заметит и возьмет себепротянет ниточку в объем, установив связь между создателем объемной вещицы и ее обладателем. Я заметила вязаные вещицы на заборе и удивилась их бесполезностине шарфы ведь и не носки. Но я не прошла мимо, а проявила к ним интерес. Карен взглянула на меня в объеме и узнала, что я ученица школы волшебников.
3. Кто замечает такие предметы, но думает, что это глупо и никому не нужно, тот добровольно отказывается от видения других слоев реальности, перекрывая себе возможность объемной навигации. Заметить на мне медальон из яшмы сможет только тот, кто обладает способностью видеть объем. Реакция моих знакомых на медальон мне очень интересна.
4. Когда настоящая объемная вещьбудь то старая кукла, украшение, картина или вязаная салфетка на заборепопадается на глаза, в этот самый момент устанавливается контакт с мастером, создавшим ее в объеме. Мастер в прямом смысле вступает в диалог с будущим обладателем этого предмета, и у того возникает сильное желание ее приобрести. Если он убедит себя в ее бесполезности, пожалеет денег и пройдет мимо, то вещь пропадает из объемного видения и стирается из его памяти. Чем больше нравится бесполезная штуковина и чем меньше сил уйти от витрины или прилавка, тем сильнее контакт с объемным мастером-волшебником. Вещь эту следует приобрести немедленно. Если покупатель умеет видеть объем, то вещь останется в его памяти и ему не будет покоя. Он все равно вернется и купит ее позднее.
5. У моего рычажка-медальона две стороныкрасная с серым и серая с красным. Можно носить и так и эдак, в зависимости от цвета одежды и желаемого результата. Я уже вижу в объеме, что при помощи красной стороны, соединенной с пространством, я могу прямо сейчас узнать нечто важное для меня. Для этого нужно решиться.
Тут я остановилась, положила ручку на стол и закрыла блокнот. Готова ли я к этомупри условии, что назад дороги нет? Я уже не смогу этого не видеть и не знать. Например, я не могу не прочитать слово из трех букв, нацарапанное в лифте на русском языке, я его даже не читаю, а просто вижу. Человек, не читающий по-русски, его вообще не увидит или примет за простые царапины. Когда-то давно я снимала квартиру в китайском районе Нью-Йорка и невольно выучила несколько иероглифов. До сих пор я узнаю иероглиф «дерево», я даже не читаю, я просто вижу его на вывеске столярной мастерской. Знание это может принести пользу, а может оказаться вредным: например, русское слово из трех букв может оскорбить чувствительного человека, огорчить его. Готова ли я увидеть то, что могу, прямо сейчас?
Слова лектора на первом занятии: «Все, что тебе нужно, находится рядом» приобрели совершенно другой смысл. Не надо никуда бежать, лететь, ехать, чтобы достать необходимое. Нужно только решиться его увидеть.
К восьми часам местные жители разошлись; в кафе заглядывали, в основном, приезжие. Я видела в окно, как они парковали машины, входили, отряхивали зонтики и изучали меню. Старшая продавщица оживленно болтала с новыми посетителями о городе, но всем отвечала разное. Одним посетителям на вопрос: «Что здесь можно посмотреть?» она отвечала: «Ничего особенного». Другим советовала концерты под открытым небом. Третьим говорила: «Антикварный магазин открывается в двенадцать, а галерея ламп и фонариков расположена в начале Тенистой улицы».Я не видела ее волос, на ней была белая шапочка.
Я допила остатки чаю и продолжила запись.
6. В таких городах, как W, работники кафе просто обязаны быть направляющими: на блошиный рынок меня тоже отправила официантка из «Садового». Они знают кому куда нужно.
Через некоторое время, бросив лишь один взгляд на приезжих, я уже могла предсказать, какие ответы они получат. Те, которым продавщица отвечала что-то вроде: «Тут нет ничего особенного», видели только верхний, слегка запыленный слой реальности. Вот телевизор, вот дом, вот собака, а вот дерево. Когда они смотрели кино, то видели там то же самое: дом, собаку, дерево. А если так, то какая разница что делать, читать, покупать и куда направляться, если катишься по миру в яйцевечный невылупившийся цыпленок.
Одному посетителю старшая продавщица вообще ничего не ответила, пожала плечами и отвернулась. Присмотревшись к нему, я поняла, почему лектор на первом занятии рекомендовал избегать людей, избравших путь несчастливости: они не только не видели объема, они еще и каким-то образом загораживали его от других. Да, придется свести к минимуму контакты с такими людьми.
Ну, что же я медлю? Разве я не мечтала о том, чтобы поскорее заняться практическим волшебством? Прежде чем решиться, я отпила чаю и сделала глубокий вдох.