Герцог, я принёс для вас тревожные вести. Его величество, король Антуан, собрал вокруг себя две дюжины самых верных гвардейцев, набранных лично дЭпернономсамым доверенным из миньонов короля. Он набрал из провинции, среди безденежных дворян, и они преданы ему, будто свора голодных псов.
Ему или королю? уточнил коадъютор.
ДЭпернону, ответил валендийский гранд, лично и только ему, я в этом уверен.
Их было больше, когда мой верный Кампо-Бассо вошёл в Эпиналь и хотел арестовать короля во дворце, заявил герцог Фиарийский. Около полусотни, может, немногим меньше. Они славно послужили королю, когда тот бежал из дворца. Уверен, тогда в столице погибла половина из них. Но что тревожного в личной гвардии? У каждого разумного и пекущегося о своей безопасности человека таковая имеется. И держать при себе нищих провинциальных дворян, живущих лишь своей шпагой, весьма разумное решение.
Я не зря, упоминая их, назвал этих дворян сворой голодных псов, герцог, покачал головой валендийский посол. Его величество хочет спустить их на вас.
Не посмеет, возразил ему Рене Лев. Его псы обломают зубы, а старая знать откажется от него. Попытайся его величество решить вопрос столь пошло, и он точно лишится трона.
Но вы можете использовать эту свору против короля, брат мой, заметил коадъютор. Онидоказательство его слабости и неуверенности в собственных силах.
Это будет хороший ход, согласился валендийский посол, и всё же я бы рекомендовал вам, герцог, если вы, конечно, желаете знать моё мнение, действовать более решительно.
Решительные действия, если вы желаете знать моё мнение, довели вашу Родину до гражданской войны. Я не хочу идти по тому же пути. Но я благодарен вам за предупреждение и советы.
Посол вежливо раскланялся и покинул покои герцога.
Ты так уверен, что король не натравит на тебя этих псов? удивился Луи де Лоррен, стоило за валендийским грандом закрыться двери.
Ты очень верно уточнил, кому именно они преданы, снова усмехнулся Рене Лев, и валендиец ответил, что дЭпернону. Мой верный Кампо-Бассо намедни имел краткую беседу с архиминьоном его величества. ДЭпернон пожаловался, что вынужден платить своим людям из собственного кошелька, а тот скоро покажет дно. От короля и Красного паука он ни медяка не получил, его кормят словами, а ими долго сыт не будешь.
И если король лишится даже их, то распишется в полном бессилии.
Совершенно верно, брат мой, и вот тогда-то знать поймёт, что Адранда нуждается в твёрдой руке, которая должна править страной. А чья рука может быть твёрже, нежели коннетабльская?
Однако и валендийский посол не был последним посетителем герцога Фиарийского. Хотя на визит этого он никак не рассчитывал.
Рене Лев уже собирался попрощаться с братом и навестить будуар поселившейся неподалёку от его покоев маркизы де Нуармутье, как в двери снова постучался слуга.
Кого ещё принесло? удивился герцог, однако слуга доложил, что к его светлости пожаловал господин дЭпернон.
Если уж сам архиминьон пришёл ко мне, усмехнулся Рене Лев, то песенка его величества спета.
Королевский любимчик, который вопреки расхожему мнению вовсе не был трусом, что доказал во время схватки во дворце, когда со шпагой и пистолетом оборонял его величество на всём пути до ворот, был одет с иголочки, холёные руки его скрывались под перчатками тонкой кожи, правда, обычных для него колец и перстней на пальцах не было, да и цепи на шеетоже. И это многое сказало герцогу Фиарийскому.
Я прибыл к вам, ваша светлость, как всегда, тон дЭпернона был угодлив до подобострастия, чтобы передать слова его величества. Наш повелитель, он особенно подчеркнул тоном слово «наш», приглашает вашу светлость для приватных переговоров в свой кабинет.
И когда его величество хочет видеть меня?
Завтра, как можно раньше утром, ответил дЭпернон. Он хотел бы видеть вас до начала переговоров со знатью, в час примы, когда его величество завершит молитву.
Непременно буду, кивнул герцог, однако для того, чтобы передать такую весть довольно и простого слуги. Отчего же ко мне явились вы? Или его величество больше никому не может довериться?
Пока он доверяет мне и моим людям, однако за это доверие надо платить. Я не нуждаюсь в содержании, но не могу содержать ещё и дюжину набранных в провинции дворян. У них нет ничего за душой, кроме шпаги и любви к Отечеству. Они готовы защищать короля. Но тот платит им самой чёрной неблагодарностью. За него проливали кровь во дворце, когда его штурмовали наёмники графа Кампо-Бассо, половина из них осталась там. И как за это отплатили? Лишь пустыми словами о том, что когда кризис пройдёт, мы получим всё, что нам причитается.
Скромно, поддержал его герцог, более чем скромно.
Я пришёл к вам, ваша светлость, чтобы вы поддержали нас завтра на собрании знати. Прошу выплатить обещанное моим людям из королевской казны.
Если вы не запросите чересчур много, то, думаю, знать не откажет вам и принудит его величество погасить этот долг.
Тогда мы будем в долгу у вас, ваша светлость.
Такой намёк не понял бы только полный идиот, а уж им-то герцог Фиарийский точно не был. Он тепло попрощался в дЭперноном, а после с коадъютором, и, распорядившись насчёт раннего завтрака, отправился-таки к маркизе де Нуармутье. Правда, ласкам её он предавался недолго, помня о том, что завтра в час примы должен быть на приёме у короля.
Завтрак герцога был коротким и лёгким, Рене Лев не желал перетруждать чрево, памятуя о советах своего врача, говорившего, что кровь после обильного приёма пищи приливает к желудку и голова соображает из-за этого хуже. На встрече с королём герцогу нужна была ясная голова.
Сняв с тарелки салфетку, он обнаружил, что на обратной стороне её написано чьей-то торопливой рукой: «Не ходите к королю, вас убьют». Завтракавший в одиночестве, чтобы собраться с мыслями, герцог несколько мгновений изучал эту надпись, после чего в ярости скомкал злополучную салфетку и швырнул её на пол.
Не посмеет! заявил он непонятно кому, поднимаясь из-за стола.
Аппетит пропал совершенно, и герцог взял с собой лишь фарфоровую бонбоньерку с ранним халинским виноградом. Он ел по одной виноградине, кидая их рот, и шагал по коридорам Амбуазского замка в одиночестве. Чего может бояться почти всемогущий герцог Фиарийский, человек, который владеет Эпиналем? Рене Лев отлично знал, что его за глаза давно уже зовут «королём столицы».
Герцог без страха вошёл в королевское крыло замка. Двое стоявших у лестницы гвардейцев пропустили его без единого слова. Виноград в бонбоньерке почти закончился, и Рене Лев уже подумывал, куда бы пристроить её. Он оглядел небольшую приёмную, в которую превратили комнату для слуг, граничившую с королевскими покоями. Но все столы здесь были заняты. За ними сидели скромно одетые дворяне, скорее всего, из числа той самой дюжины верных королю людей. Не таких и верных, если судить по разговору с их предводителем. Они не то играли в киркат или чатурангу, не то изображали игру, склонившись над досками. Таким, как эти господа, ближе кости или карты, однако королевская приёмная не место для подобных развлечений.
Ваша светлость, обратился к герцогу королевский секретарь, вместе с двумя гвардейцами дежуривший у дверей в покои его величества, его величество благодарит вас за пунктуальность и ожидает вас.
Напольные часы, стоявшие в углу приёмной, пробили шесть раз, подтверждая слова секретаря. Их размеренные удары заставили дворян оторваться от игры, но к шестому все снова склонились над досками. Перед герцогом Фиарийским распахнулись двери королевских покоев, и он, миновав гвардейцев и секретаря, вошёл в переднюю.
Конечно же, его величество не мог ограничиться лишь одной комнатойв общей сложности его покои насчитывали их пять штук, и это только те, где обитал сам король. Ещё с полдесятка были выделены для его свиты и слуг, а две занимал кардинал Рильер.
В передней, через которую герцог хотел пройти в кабинет короля, он увидел шестерых скромно одетых, как и те, кто остался в приёмной, дворян. Они как будто преграждали путь герцогу к дверям кабинета. Однако Рене Лев не обратил на них внимания и сделал несколько уверенных шагов, закинув в рот последние виноградины из бонбоньерки.
Тут он услышал топот ног за спиной и, обернувшись, увидел, что дворяне, игравшие в приёмной, вслед за ним торопливо вошли в переднюю. Двери за их спинами закрылись.
Только тогда Рене Лев обратил внимание, что руки всех их нетерпеливо тискают рукоятки кинжалов, заметил поджатые губы и взгляды, какие бывают лишь у людей, собирающихся совершить убийство.
И всё же герцог Фиарийский сделал ещё несколько шагов к дверям королевского кабинета. Это стало своего рода сигналом для окруживших его, но державшихся на расстоянии, будто псы вокруг кабана, дворян.
Первым не выдержали нервы у молодого фианца де Монсерьяка. Выхватив кинжал, он в два прыжка оказался почти вплотную к герцогу и всадил своё оружие ему в живот. По самую рукоять. Рене Лев, не ожидавший такой подлости, не успел даже положить ладонь на эфес шпаги.
Умри, предатель! закричал с пеной у рта Монсерьяк, выдёргивая из раны кинжал и замахиваясь для нового удара.
Опомнившийся герцог Фиарийский обрушил на лицо фианца фарфоровую бонбоньеркуосколки бесценной цинохайской керамики, какую не умели делать в Святых землях, и последние виноградины вместе с кровью и парой зубов Монсерьяка посыпались на пол. Рене Лев, оправдывая свою репутацию отменного бойца, успел сжать пальцы на эфесе шпаги, вот только остальные убийцы не сильно отстали от Монсерьяка. Герцогу вцепились в руки, не давая выдернуть оружие из ножен, и одновременно на него со всех сторон посыпались удары кинжалов. В грудь, живот, плечи, несколько попали в лицо, но лишь рассекли кожу, оставив длинные, обильно кровоточащие порезы.
Подобно хищнику из саванн Чёрного континента, облепленного гиенами, герцог Фиарийский взревел и сделал несколько шагов по направлению к королевскому кабинету. Это был не крик убиваемого человека, но воистину рёв умирающего от чужих клыков и когтей льва. Его взяли числом, ему не дали обнажить оружие для своей защиты, он должен был пасть под градом ударов, пронзивших его лёгкие, поразивших печень и почки. Он должен был захлебнуться кровью. Но он сделал ещё три невероятно тяжёлых шага, волоча на себе своих убийц, и лишь тогда силы его иссякли, ноги подогнулись, и Рене Лев, герцог Фиарийский, рухнул на пол.
Предательство! нашёл в себе силы выкрикнуть он. Какое предательство!
И вдруг, как будто ненависть к убийцам придала ему сил, герцог начал подниматься на ноги. Дворяне, замершие с окровавленными клинками в руках, наблюдали за тем, как он медленно, словно вставая из могилы, поднимается с пола. Все были так ошеломлены этим невероятным зрелищем, что могли лишь стоять и смотреть.
Каких невероятных усилий стоил герцогу этот подъём, знает один Господь. Но Рене Лев встал на ноги среди расступившихся в страхе убийц. Он был весь покрыт собственной кровью, костюм его был разорван, почти безумный от боли взгляд его остановился на дЭперноне, стоявшем в углу, опершись локтем на изящный высокий столик. Королевский фаворит был одет куда более роскошно, нежели этой ночью, на пальцы его вернулись кольца и перстни с драгоценными камнями, на шее же висела привычная толстая золотая цепь. ДЭпернон держался в стороне от набросившихся на Рене Льва убийц, и костюм его был в полном порядке. Он не обнажил ни шпаги, ни кинжала. Герцог Фиарийский шагнул в его направлении. Он сильно покачнулся вбок, но сумел устоять и сделал ещё один шаг. Всё так же не обнажая оружия, дЭпернон ножнами шпаги оттолкнул от себя наступающего герцога. Того сильнее повело в сторону, он попытался опереться о стену, на ней осталось кровавое пятно. Однако силы окончательно оставили Рене Льва, и он повалился на пол. Под ним тут же начала растекаться лужа крови.
Самый набожный из бедных дворян, уроженец горной провинции Васкония по имени Бельгард, склонился над ещё дышавшим герцогом.
Пока ещё теплится в вас искра жизни, просите прощения у Господа и короля, призвал Бельгард умирающего герцога Фиарийского.
Помилуй меня, Господь, произнёс почти неслышно тот и испустил дух.
Всё это время его величество ждал за дверью своего кабинета. Как и было условлено, дЭпернон открыл её, когда герцог Фиарийский скончался. Тогда король вышел в переднюю и замер над телом Рене Льва.
Господь мой, как он велик! промолвил король. Мёртвый ещё больше, чем живой! и первым снял шляпу, отдавая последнюю дань своему врагу.
Остальные, кто не потерял головной убор, когда убивал герцога Фиарийского, последовали его примеру.
Завершение рассказа, в привычной для Джованни делла Банда Нере краткой манере, заставило графа де Кревкёра побледнеть. Он крепче сжал поводья, отлично понимая, отчего многие убивали тех, кто принёс им дурные вести. Вот только от самих вестей таким образом не избавиться, и всё же руки лучше держать подальше от ольстр. Слаб человек перед иными соблазнами, и граф не был лучшим из людей.
Дюжина, произнёс де Кревкёр, лишь бы сказать хоть что-нибудь. Дюжина убивала его, не дав даже оружие обнажить.
Верно, кивнул Джованни. А сейчас к Водачче скорым маршем движется армия, ведомая свежеиспечённым маршалом Адранды дЭперноном, получившим в придачу к жезлу ещё и герцогский титул. Воевать с Адрандой Совету Высоких оказалось не с руки, а потому мои «чёрные полоски» покидают окрестности Водачче. Остальные полки уже распущены, а ландскнехты, скорее всего, маршируют обратно в Билефельце.
Граф де Кревкёр нашёл в себе силы взглянуть в лицо Джованни делла Банда Нере. Оно не выражало никаких эмоций, и лишь поэтому, наверное, граф не взялся за пистолет.
Надеюсь, граф, произнёс Джованни делла Банда Нере, что в будущем мы скрестим клинки, но не сегодня. Так что прощайте, до встречи, которая ещё, Господь знает, будет ли.
Он салютовал графу на салентинский манер и первым развернул коня. Кревкёр отдал салют на адрандский манер и сделал знак своим людям следовать за ним. Он возвращался в Водачче, и дорогой ему предстояло о многом подумать. Как бы ни шокировала графа весть о гибели сюзерена, но жизнь продолжалась, и как жить дальше, надо решать сейчас. Желательно до возвращения в Водачче.
Об этой беседе, состоявшейся спустя несколько часов после убийства герцога Фиарийского, Джованни делла Банда Нере не знал, как не знал и вскоре получивший маршальский жезл вместе с герцогской короной дЭпернон, даже его величество не был осведомлен о ней. В скромных покоях, которые занимал в Амбуазском замке, кардинал Рильер принимал графа Кампо-Бассо. Валендийский аристократ, волею судьбы оказавшийся наёмником, сидел в кресле напротив кардинала и ждал, когда тот начнёт беседу. Между ними стояла доска для чатуранги с расставленными на ней белыми и красными фигурами, однако ни один из собеседников не проявлял к игре интереса.
Вы были преданы герцогу много лет, произнёс наконец Рильер, что подвигло вас сейчас, в момент близкого триумфа вашего нанимателя, отказаться от него?
То, что триумф этот не был бы полным, ваше высокопреосвященство, ничуть не стесняясь, ответил Кампо-Бассо. Герцог не захотел надевать корону и остался бы лишь временщиком, связывать свою жизнь с которымне лучший выбор. Он не готов был идти до конца и в этом проявил слабость. Я однажды уже поставил не на того человека и теперь не могу пересечь границу Родинытам меня ждёт топор палача. Получи я сколько угодно титулов и земель в Адранде по протекции герцога, король всегда может отнять их, если сумеет выйти из тени коннетабля или кем бы ни объявил себя мой наниматель. Я снова лишился бы всего и вынужден был бежать, а дважды проделывать это, он развёл руками, это несколько выше моих сил.
Его величество поступил весьма недальновидно, пойдя до конца, заявил Рильер, однако сделанного не воротишь. Сейчас перед нами стоит вопрос Водачче и владений торгового князя Мондави. В скором времени туда отправится наша армия, чтобы решить его, но сделать это стоит мирно. Без крови. И это отличный шанс для вас, граф, проявить себя как верного, а главное, полезного слугу Адранды и её короля. Командовать армией, конечно, будете не вы, но именно на вас, граф, я возлагаю особые надежды в этой миссии. Послужите Адранде и королю как следует, и вы можете рассчитывать на титулы и земли.
Граф Кампо-Бассо поднялся из кресла и опустился на колени перед кардиналом, чтобы поцеловать его перстень.