Вахтенные матросы сначала покосились на стоявшего на шканцах капитана и лишь после его кивка взялись за сходни. Вскоре Квайр вместе с аристократом поднялись на борт и тут же отправились на шканцык Береку. Капитан вежливо приветствовал обоих, надеясь, что в голосе его не была слышна холодность. Он был отнюдь не рад такому гостю на бортусреди его матросов адрандскому барону никак не место. Однако тот был ключевым звеном замысла, изложенного Квайром Роджеру IV, и Берек ничего с этим поделать не мог.
Капитан, позвольте представить вам Шарля де Бальзака, барона дАнтрагэ, раскланялся непонятно перед кем Квайр. Он будет представлять в нашей компании герцога Фиарийского.
Квайр обернулся к адрандцу и представил тому Берека, назвав его не иначе как «нашим любезным капитаном». Берек ожидал наглого высокомерия, присущего всем аристократам, а уж адрандскимв первую очередь, однако барон дАнтрагэ удивил его. Он стянул с правой ладони перчатку тонкой кожи и протянул руку Береку.
Рад знакомству с вами, капитан.
Берек даже слегка опешил от такого обращения, но умом он обладал острым и быстрым, а потому легко сориентировался и пожал протянутую руку. Рукопожатие у барона оказалось крепким. Ладонь его, как почувствовал Берек, явно была привычна к рукояти шпаги. Похожие мозоли украшали и его собственную пятерню.
Матросы проводят ваших слуг в лучшую каюту, сказал Берек, однако «Золотой пеликан» не пассажирский корабль, так что особой роскоши вам ожидать не стоит.
Мне не впервой путешествовать морем, капитан, заверил его Антрагэ, так что я примерно знаю, что меня ждёт.
Тем лучше.
Берек ненадолго покинул шканцы, чтобы раздать команды. С одной стороны, он был рад, что «Золотой пеликан» покидает эпинальскую гавань. С другой жеследующий пункт назначения его совсем не радовал.
Вилль был небольшим, но очень старым городом. Он почти не пострадал в гражданской войне, огнём и мечом прошедшейся по городам и весям Виисты, после Винтертурской дефенестрации, когда разъярённая толпа, ведомая графом Турном, выкинула из окон столичной ратуши нескольких чиновников. Война между безбожниками, верившими в Хаос изначальный и сторонниками Веры в Господа, продлилась около тридцати лет, почти полностью разорив Виисту. Однако победа осталась за хаосопоклонниками, правящими теперь погрязшей в нищете и убожестве страной.
Правда, Вилль отнюдь не выглядел убогим или нищим. Он был старым и весьма неприветливым.
Здесь меня трижды приговаривали к смерти за распутство, похвастался Квайр.
Он, Берек и Антрагэ стояли на шканцах «Золотого пеликана» и смотрели на приближающийся виистанский порт. Высокие крыши тянулись к небу, затянутому тучами. Было достаточно холодно, и казалось, вот-вот пойдёт дождь.
И кто тогда отправится за ещё одним попутчиком? спросил Берек, которому совсем не хотелось покидать борт «Золотого пеликана» и отправляться в этот неуютный город.
Конечно же я, рассмеялся Квайр. Я ведь на службе его величества Роджера Четвёртого, и местные власти не посмеют тронуть меня и пальцем. Да и вы считаете, меня здесь знают в лицо? Я не настолько глуп, господа!
Его обычная одежда тёмных тонов как нельзя лучше подходила для Вилля, как и прочих городов Виисты. Здесь скромность была возведена в ранг первой добродетели, а за наряд вроде того, что носил Антрагэ, запросто можно угодить в тюрьму. Законы против роскоши в Виисте были приняты самые строгие.
Вам, капитан, не стоит отпускать матросов с корабля, заявил Квайр, прежде чем покинуть «Золотого пеликана». Я надеюсь, что с вечерним приливом мы покинем Вилль.
Берек также надеялся на этозадерживаться на рейде мрачного города безбожников у него не было никакого желания. Правда, был соблазн поднять паруса и покинуть Вилль, как только Квайр сойдёт на берег. Ведь второй пассажир, который должен присоединиться к их компании, откровенно пугал Берека, несмотря даже на то, что ещё не поднялся на борт его корабля.
Предупреждение насчёт команды также лишним не было. Берек знал, что законы против бродяжничества в Виисте столь же строги, как и против роскоши. И частенько, прикрываясь ими, стражи порядка хватали матросов прямо на улицах и волокли на общественные работы, где всегда ценились лишние рабочие руки. Вызволять же их потом приходилось капитанам, причем за весьма приличные деньги. Матросы ведь просто так не давались, пытались отбиться от стражников, тем самым навлекая на себя дополнительное наказание в виде немалого штрафа.
Берек ничего подобного не желал, а потом отдал чёткий приказ всей команде оставаться на борту. Это вызвало глухое недовольство, однако капитан знал, что справится с ним. Тем более что он через офицеров пустил слух, что «Золотой пеликан» идёт в Водачче, и уж там-то команда сможет разгуляться по полной.
Вам не нравится вся затея, капитан, обратился к Береку Антрагэ, стоило только Квайру сойти на берег, зачем же вы ввязались в неё?
Якапер на службе его величества, Роджера Четвёртого, и выбора у меня нет. Пускай я и не военный моряк, однако приказ короля для менязакон. А нравится он мне или нет, особой роли не играет. Однако и вы, барон, также не в восторге от этого предприятия.
Я служу герцогу Фиарийскому, и выбор у меня столь же невелик, как и у вас. Мне нечего делать в Эпинале, а вот в Водачче я могу пригодиться сюзерену, значит, я буду там.
Берек, выслушав его, подумал, что верность дворян и аристократовштука весьма относительная. Сам капитан, по крайней мере, был честнее в этом вопросе, будучи верен тому, кто ему платит и даёт защиту. А до высокой политики и прочих игр ему дела не было.
Антрагэ вскоре наскучило стоять на шканцах, однако и сходить на берег он не спешил. Город нагонял на барона тоску, и дрянная погода тут была виновата не в первую очередь. Старинная архитектура готического стиля, когда всё словно стремится к Господувытянутые крыши домов, высокие шпили бывших храмов, делала Вилль похожим на ежа, ощетинившегося в небо десятками игл. Вид угрожающий и отнюдь не располагающий к прогулкам. Да и законы против роскоши, принятые в Виисте, сулили Антрагэ приличный штраф лишь за то, что он прогуляется в своём самом скромном наряде по улицам. Возвращаться в каюту барон тоже не хотелпомирать от скуки лучше на шканцах, а не в тесной клетушке. Здесь хотя бы воздух свежий.
Вернулся Квайр достаточно быстро, и у Берека появились надежды и в самом деле покинуть Вилль с вечерним приливом. Шагал фальшивый капитан пешком в сопровождении высокого человека в тёмной одежде местного покроя, на фоне которой контрастно выделялся белый воротник, и широкополой шляпе. Оружия при себе спутник Квайра не имел, да оно и не было ему нужноведь он был Легионом, одним из сильнейших смотрителей. Он мог призывать из Хаоса Изначального настоящие полчища кровожадных тварей, не знающих ничего, кроме вечного голода. Именно Легионы, отрекшиеся от своих имён, изменили ход войны в Виисте, а после захватили в ней власть, сосредоточив в своих руках её духовный и мирской аспекты. С таким союзником амбициозный и авантюрный план капитана Квайра получал серьёзные шансы на успех.
Антрагэ присутствие Легиона отнюдь не порадовало. Если герцог Фиарийский знал о том, что в Водачче отправится ещё и архиеретик, каким был один из Легионов, то участие самого Рене Льва в этом предприятии становилось преступлением уже не только против законов Адранды, но и против самой Веры. Знай об этом Антрагэ с самого начала, и его верность сюзерену могла бы и не пройти проверку. Теперь же отступать поздноон сам замаран в этом деле по уши, и если потерпит фиаско, то отправится на костёр. Вот только успех авантюры настораживал барона всё сильнее и сильнее. Ведь под успехом герцог Фиарийский и якобы верно служащий ему капитан Квайр могли понимать несколько разные вещи.
Легион не стал даже подниматься на шканцы. Остановившись у лестницы, ведущей туда, он коснулся двумя пальцами края шляпы и отправился вниз. Видимо, по дороге Квайр успел рассказать новому пассажиру, где находится его каюта. Береку оставалось уповать, что Легион и впредь будет столь же разумно вести себя и не станет мозолить глаза команде. Пускай служили на «Золотом пеликане» далеко не набожные люди, однако откровенного еретика они могли стерпеть рядом с собой лишь по прямому приказу капитана. Но ведь никто не застрахован от несчастных случаеви Легион легко мог оказаться за бортом, если станет слишком часто покидать свою каюту.
Берек решил, что лучше занять команду деломи велел готовить «Золотой пеликан» к отплытию.
Поторопитесь! напутствовал он своих матросов. Мы должны покинуть гавань с вечерним приливом!
И команда потрудилась на славу«Золотой пеликан» вышел в море, как только вода поднялась достаточно высоко. Никто не хотел оставаться на рейде города еретиков и безбожников лишнего часа. О том же, что архиеретик сейчас находится на борту, большинство предпочитали просто не думать.
Глава третьяПо своей земле
Почтовая сеть, как и все институты Валендии, восстанавливалась после гражданской войны. Пока в провинциях шли бои между сторонниками и противниками короля, ни о каких почтовых дилижансах и думать не стоило. Но теперь, когда герцог Бардорба вложил в неё известную часть собственных сбережений, они возобновили движение. Говорили, что могущественный гранд таким образом заполучил все доходы, что можно было извлечь из почты в течение десяти лет, ведь не просто так он отдал на восстановление сети дилижансов и постоялых дворов королевской почты просто астрономическую сумму. Но как бы то ни было, герцогу за это были благодарны многие, потому что нормально действующая почтовая и курьерская сеть была важна не только государству. Возобновившийся обмен корреспонденцией внутри Валендии, а также отправка писем за границу и получение их оттуда благотворно сказались на торговле, и в целом подняли престиж королевства, упавший в годы смуты ниже некуда.
Именно в почтовом дилижансе путешествовали Эшли де Соуза вместе с усачом-солдатом, которого звали Хосе Рамон Пинто-Кастельянос, но длинному имени он предпочитал кличку Кабо. Превратившееся в прозвище звание говорило о немалом уважении, которое питали к нему товарищи по оружию, далеко не каждого они признали бы старшим над собой, несмотря ни на какие звания. В полках, формируемые из уроженцев одной местности, нравы царили весьма патриархальные, что поддерживалось и поощрялось офицерами, потому что все считали, что так больше порядка. На самом деле Эшли знал, что картина далеко не столь проста и пасторальна, как предпочитали считать многие военные чины, однако порой закрывались глаза даже на самые вопиющие случаи, покуда те не становились некой системой. Вот тогда в полк отправлялись рыцари мира, или, хуже того, братья Святого креста, чтобы очистить его от скверны. И если рыцари мира в полном соответствии со своим названием действовали чисто и не оставляли после себя следов, то братья Святого креста, не зря прозванные Кровавыми клинками, уничтожали всех, кого считали причастными к тем или иным порочным событиям. Не раз и не два находящиеся на грани бунта полки сами успокаивались, стоило только зачинщикам узнать, что к ним отправляют братьев Святого креста. Правда, бывали и случаи, когда из-за таких вот визитов полки, наоборот, поднимали восстаниесолдат и офицеров часто возмущали действия Кровавых клинков.
Эшли сам выбрал путешествие с этим удивительно памятливым человеком. Хосе Рамон был в некотором роде идеальным спутником для Эшлипочти не разговаривал, всё время в дороге дремал. Конечно же, рисколом видел, что расслабленность Кастельяноса фальшивая, тот всё время держал руки недалеко от оружия. Он чем-то напоминал Эшли котавроде и спит себе, но тем не менее всегда готов сорваться с места при первых признаках опасности. Эшли и сам был таким же, разве что фальшивую дремоту не разыгрывал, и если засыпал, то спал по-настоящему, хотя и вполглаза, как тот же кот.
Они стоили друг другамолчаливые, мрачные, всегда готовые к драке. При всей внешней непохожести всякому, имеющему глаза, становилось понятноэти двое одного поля ягоды. Остальные пассажиры дилижанса предпочитали сидеть от них подальше, как будто Эшли и Кастельянос были заразными больными. С ними никто не пытался заговорить, да и вообще в их присутствии умирали разговоры. Ни внутри дилижансов, где обычно пассажиры болтают друг с другом от скуки, ни на постоялых дворах. Стоило только этим двоим переступить порог, как разговоры становились тише, а после и вовсе прекращались до тех пор, пока Эшли и Кастельянос не покидали общую залу. Как только оба они выходили, в помещение словно заново вдыхали жизньголоса звучали громче, многие требовали ещё вина или пива, иные же принимались активнее лапать служанок. Людям как будто надо было снова почувствовать себя живыми.
Эшли отлично видел это и понимал. Он иногда задумывался, почему так происходит? Что за жуткая аура смерти окружает его? Когда это началось? Хотя на последний вопрос у него как раз был ответ, но о тех событиях он предпочитал не вспоминать. И всё же нет-нет, а они прорывались в тяжких снах, после которых поднимаешься на ноги ничуть не отдохнувшим.
Полёт стрелы, негромкий вскрик, кровь на платье, кровь на руках
Эшли гнал эти воспоминания. Он хотел забыть об этом. А пуще того забыть о том, что было прежде этих событий, о мирной жизни до войны, о семьеда, в первую очередь о семье. О жене и сыне
Когда эти воспоминания подступали, Эшли надолго задерживался в общей зале и молча пил, накачивался дешёвым вином. И как-то так получалось, что вместе с ним всегда пил и Кастельянос. Перепить бывшего солдата оказалось делом просто невыполнимымвсякий раз Эшли первым падал лицом на стол и весьма смутно помнил, как собутыльник несёт его наверх, причём без посторонней помощи. Просыпался Эшли всегда в постели, с дикой головной болью, однако воспоминания на какое-то время оставляли его.
Зачем ты пьёшь со мной, пока я не упаду? как-то раз всё же спросил Эшли. В тот вечер они с Кастельяносом приговорили три бутылки дешёвого креплёного вина, и в глазах рисколома всё слегка плыло. Судя по мутному взгляду серо-стальных глаз, Кастельянос также был слегка пьян, но по опыту Эшли зналон может выпить ещё бочку такого вина, и состояние его с виду не сильно изменится.
Они боятся нас, ответил бывший солдат, понизив голос, чтобы его мог слышать только собеседник. Все они, указывать на притихших постояльцев не было надобности, Эшли и так понимал, о ком идёт речь. Боятся и ненавидят. Мы нужны им во время войныв мирное же время они предпочитают не замечать нас.
Тут Эшли не стал споритьслишком уж хорошо был знаком с обывателями, и не только по роду службы. Он часто менял личины и общался с представителями всех слоёв валендийского общества, мало кто хорошо высказывался о солдатах. Обычно их считали слишком опасными, наглыми и ни к чему не приспособленными. За всеми этими словами скрывался страхстрах перед людьми, владеющими оружием и убивавшими. Ради короля и Родины лишавшими жизни врагов, но ставшими ненужными, когда враги закончились и наступил мир.
Ты пьёшь, чтобы забыться, продолжал Кастельянос, чтобы уснуть без кошмаров. Мне это знакомо. Но ты засыпаешь прямо за столом, а это опасно. Они наберутся смелости, услышав твой храп, и придут. Срежут кошелёк, снимут обувь, вытащат подорожную, украдут шпагу. И вновь испугаютсяведь ты проснёшься. Тогда тебе перережут глотку, чтобы последствий не было. Логика трусов.
Думаешь, я не почувствую, как кто-то режет у меня кошелёк или снимает обувь? криво ухмыльнулся Эшли, представив себе эту картину.
А что будет, когда почувствуешь?
Теперь воображаемая картина стала совсем не смешной, зато очень кровавой. Резня на постоялом дворе королевской почты никак не входила в планы Эшли, и он был благодарен Кастельяносу за сопровождение.
А на следующее утро после памятного разговора на их дилижанс напали разбойники.
Подобное не было редкостью на дорогах Валендиислишком уж много в стране людей, владеющих оружием и не приспособленных ни к какому ремеслу, кроме войны. Именно из-за таких обыватели боялись Эшли и Кастельяноса, и все разговоры в их присутствии стихали, а люди предпочитали смотреть себе в тарелку или кружку. Все подспудно ждали, что вслед за Эшли и Кастельяносом войдут ещё с десяток таких же молодчиков в тёмной одежде и при шпагах. А после начнётся банальный грабёж, как правило, ещё и с насилием.
Нечто подобное и собирались учинить над почтовым дилижансом разбойники. Они напали на дилижанс на самом длинном перегоне, когда до постоялого двора пришлось ехать ночью. Они выбрали для нападения лучшее времячасы перед рассветом, когда сидевший рядом с кучером охранник, вооружённый отличным мейсенской работы мушкетом с колесцовым замком, потерял бдительность. Он слишком долго бодрствовал, и все силы его уходили на борьбу со сном. Тут даже самый тренированный человек, каким был охранник, не выдержит и начнёт клевать носом. Он не услышал звона тетивы, и умер, прежде чем понял, что случилось. Длинная стрела, выпущенная из мощного арбалета, пробила ему грудь и пришпилила к стенке кареты. Кучер рефлекторно натянул поводья, на что и был расчёт разбойников, и лошади с усталой рыси перешли на шаг, а после и вовсе остановились. Кучер потянулся к оружию охранника, но прежде чем пальцы его сомкнулись на прикладе мушкета, вторая стрела пронзила ему грудь. Он закашлялся и свалился с козел под ноги замершим лошадям. Будь животные посвежее, они бы, быть может, сорвались в неуправляемый галоп, понесли, испуганные запахом крови. Но лошади были слишком вымотаны длинной скачкой, на безумие у них попросту не осталось сил.