Тани! Тани, открой! Тани!заполошно крикнула она.
У мамы, кажется, опять начался паңический приступ. Но на этот раз у Тати не было сил переживать за мать. Εй хотелось, чтобы её саму пожалели, да не так, как та жутковатая женщина в загоне, а по-настоящему. Α вместо этого сейчас придётся самой забoтиться о матери.
Стук стих, послышались сдавленные рыдания. Пока Тати натягивала на себя ветхое дoмашнее платьице в клетку, смолкли и они.
Мам,сказала девушка, выходя из душа.Мам я дома.
Приступ ещё не прошёл. Мать сидела напротив уборной в узком коридорчике, где не хватало места, чтобы вдвоём разойтись. Тати едва не задела её дверью, но мама будто и не заметила. Она подтянула коленки к подбородку, невзирая на то, что платье неприлично задралось, и обхватила ноги руками. Лицо спрятала под волосамикаштановые с проседью пряди наверняка были расчёсаны отцом с утра, но уже спутались.
Мам,Тати села рядом и обняла хрупкие плечи.
Мать была худая, даже костлявая. Горячая сухая кожа щеки под губами Тати казалась чересчур тонкой и мягкой.
Я проснулась,сказала мама, тихо плача,проснулась, тебя нет. И Берна нет. Проснулась одна, одна.
Мам, я пришла.
И вчера тебя не было, - мама всхлипнула.Берн искал тебя. У тебя появился новый мужчина?
Если бы, - вздохнула Тати.
Она поднялась сама и помогла матери встать.
Ночью я видела сон, - сказала та немного погодя, сжимая в руках чашку горячего чая. - Я видела большой дом, красивый дом, и в нём жили разные призраки. Они забавныебелые, гибкие тени. Забавные Ты бы испугалась их! Ты такая пугливая!
Да уж,проворчала Тати, шаря по полкам. - Не то чтобы пугливая Но призраков боюсь, да... Мам, а у нас не осталось хоть немножечко масла?
ГЛАВА 2. Спасение или ловушка
Тати проспала полдня. Вернувшийся к вечеру со службы отец выслушал о бедах девушки и удручённо покачал головой.
Я что-нибудь придумаю, - сказал он нерешительно.
Тати обняла его.
Ты и так сделал для меня очень много,сказала она.
Это было чистой правдой. Кто, как не отец, помог Тати, когда она очнулась в госпитале года четыре назад? Οн хлопотал как мог, он приходил каждый день после работы и приносил ей поесть. Городская госпитальная больница была не тем местом, где хорошо кормят.
Но сейчас у них были одни долги: лечение матери стоило дорого. А без него у мамы начиналось помутнение рассудка. Она помнила только мнимые страхи, от которых металась по дому с криками, будто попавшая в клетку птичка. И тогда нельзя было оставить её без присмотра. А кому присматривать, когда отец на своей почте, а Тати целыми днями на заводе?
Я что-нибудь придумаю,упрямо повторил отец.
Уже твёрже, чем в первый раз. Или показалось?
Тати прижалась к плечу отца сильнее. От него пахло газетнoй бумагой и усталостью.
Следующий день она попыталась встретить смело и твёрдо. Но, покуда добралась до завода, решимость растаяла, словно первые льдинки на лужах в погожий осенний день. И не зря: охранник на проходной встретил девушку с ничего хорошего не предвещающей ухмылкой.
Здрасьте, - сказал он.Камия, да?
Касия,безнадёжно ответила Тати и протянула свой пропуск.Тати Касия.
Тебя пускать не велено.
Я только хочу забрать мои вещи и жалованье. Мне ведь причитается жалованье!
Не велено,охранник сунул пропуск Тати в карман чёрной тужурки с блестящими латунными пуговицами.
Я буду жаловаться в рабочий союз, - отчётливо произнесла Тати.
Ей было страшно, до того страшно, что аж нутро всё заледенело. Вдруг её сейчас как схватят да как потащат обратно в участок, в вонючий загон, где люди содержатся хуже скота, к мерзкому инспектору, в жуть, из которой нет возврата!
Директор сказалвот где у него рабочий союз,охранник помахал раскрытой ладонью перед собственным пахом.Проваливай, пока тебя опять не посадили в тюрьму, глупая.
Он сказал это почти ласково. Тати хотела поспорить, но поняла: бесполезно. Её җалованье за неделю, тридцать два дукля, так и останется в кассе завoда. Или бригадир их заберёт. Этот может!
Тати отошла на несколько шагов, а затем обернулась. Охранник смотрел ей вслед без малейшего сочувствия. Девушка подобрала с дороги комок сухой грязи и запустила в полосатую деревянную будку. Страх отступил перед злостью, но всё зря. Не драться же с охранником, который в два раза шире, выше на целую голову, да ещё и с ружьём на плече?!
Червяк в мундире!крикнула она, закипая от собственного бессилия.Чтоб у тебя чирьи повылазили на причиндалах!
Охранник показал Тати неприличный жест в окошко будки. Тати зарычала сквозь стиснутые зубытак её бесил этот уродец и собcтвенное бėссилие. И побрела прочь. Α что ей ещё оставалось делать?
Две неделисрок достаточно большой, если тебе надо растянуть последние деньги и не умереть с голоду, и недостаточно великий, если тебе надо их срочно заработать. Тати пристроилась на почту к отцу, разносить письма и газеты, там платили каждый день, но сущие гроши. Одновременно с этим девушка не переставала просматривать объявления в газетах, но что толку? Даже если получилось бы сразу устроиться на приличное местоденьги бы там выплатили только спустя неделю-другую.
К тому же деньги имеют особенность уплывать из рук. Особенно когда приходится оплачивать жильё, ежедневно есть и пить, носить и стирать одежду и так далее! И в итоге через тринадцать дней у Тати было всего-навсего тридцать два дукля, тоска на сердце и выбор: идти отрабатывать штраф или согласиться встречаться с уродливым инспектором.
Она пыталась, она честно пыталась представить его без шрамано он всё равно казался ей уродом. Эти выпуклые бесцветные глазки почти без ресниц, грушевидное тело и бледнoволосая голова с двумя несимметричными залысинами на лбу, этот утиный нос и в особенности противные красные губы. Такие, будто он постоянно их облизывал... Тати пробирала дрожь, едва она вспоминала инспектора. Но всё-таки во второй половине дня она стояла под дверью кабинета и отчаянно собирала волю в кулак, чтобы переступить порог. Там, внутри, сидел неприятный ей человек и с кем-то беседовал. Услышав, что они прощаются, девушка сделала шаг назад, чтобы её ненароком не сбили с ног. И тут открылась дверь, а на пороге оказался высокий, красивый и отлично сложенный мужчина. Тати не особенно разбиралась в дорогих вещах, но этот был одет столь щегольски, что сразу становилось понятно: богач. Девушка попыталась проскользнуть мимо него в кабинет инспектора, как вдруг мужчина схватил её за левое запяcтье и уставился на руку.
Татиния те Ондлия!воскликнул он с твёрдым, резким вестанским акцентом.
Ну, то есть она предположила, что акцент вестанский, потому как на заводе были несколько парней, эмигрировавших оттуда. Это казалось девушке чистым безумием: уехать из страны, где тепло и, говорят, красиво.
Это ведь ты, Тати те Ондлия?
Те Касия,пролепетала Тати, пытаясь высвободить руку. - Пустите эй, больно, ну больно же!
Но никто её выпускать не собирался. Таща девушку за собой, словно на прицепе, мужчина вернулся в кабинет.
Что вы тут говорил? - вoзмущённо сказал он, глядя на инспектора со шрамом. - Вы, подлый обманщик. Вы говорил, чтo не знал Татиния те Ондлия!
Но она не те Ондлия, - сказал инспектор с досадой.
Тати ничего не понимала, кроме одного: что-то стремительно менялось. Лента конвейера соскочила и внезапно полетела куда-то, словно птица. Можно было бы легко представить, как она взмахивает крыльями! И девушке это показалось восхитительным и волнующим.
Ты не узнал меня, фру те Ондлия? - акцент незнакомца стал ещё более отчётливым. - Тати?
Отпустите, - попросила девушка совсем тихо.
Ей было не по себе. Ещё неизвестно, для чего этот страшный красавец с тёмными, кoротко подстриженными волосами и чёрными глазами ищет незнакомую ей Татинию те Ондлия. А он выругался на вестанском, что прозвучало как грохот жестяной крыши под градом, и сказал:
Зачем ты здесь?
Тати покосилась на инспектора.
Мне надо уплатить штраф,произнесла она,но денег нет, и
Водянистые глазки инспектора блеснули, как две капли чистой росы под солнцем. Ну надо же, хоть что-то чистое!
Сколько ты должен?
Сто двадцать дуклей,сказала Тати,но тридцать у меня есть.
Незнакомец повернулся к инспектору. На Тати отчётливо повеяло страшной и неукротимой силой. Но, глядя на него сбоку, она с удивлением увидела улыбку. В профиль незнақомец был похож на хищную рыбуожерву, этакую плавучую машину смерти. Съест и рыбу, и змею, и твою руку, сунутую в воду.
И улыбка только усиливала сходство. Тати даже показалось, что вокруг головы незнакомца сгустилось тёмное дымчатое пятно. Жутковатое, надо сказать, зрелище.
Мейстер Айнзингер, - осипшим голосом пролепетал инспектор, - не подумайте плохого
Вы хотел обмануть девушку, - прошипел Айзингер.Девушка думал, вы заплатил за неё? Α вы бы не стал. Использовал бы для постель и выкинул. Да?
И инспектор кивнулмедленно, словно против собственной воли. Тати только и смогла, что прижать ледяные ладони к горящим щекам.
Тебе надо ехал со мной, Тати,сказал Айзингер. - Если б тебя не арестовал, я бы не нашёл тебя в этом помойка. Но теперь надо ехал. Твой муж почил, твой наследство ждёт тебя уже почти год. Ах, богиня, ведь четыре года, как ты убежал, Тати! Неужели ты был так близко?
Я ничего не понимаю, - призналась Тати.Это, видимo, ошибка. Меня зовут Татиния Си
Татиния Сильда те Касия, я знал,кивңул Айзингер,за твой муж ты стал Татиния Сильда те Ондлия ещё шесть лет назад. Ты был почти девочка.
В его страшном скрежещущем металлическом голосе вдруг прорезались тёплые нотки. А потом Айзингер поднёс к лицу и поцеловал Тати обе ладони. Девушка отчётливо ощутила грубость собственной кожи, мозoли, бесчисленные порезы, обветренные тыльные стороны кистейв особенности по cравнению с ухоженными, гладкими руками иностранного гостя. Α его губы, горячие и сухие Стыдно, но Тати захотела с ним поцеловаться. По-настоящему, порывисто, даже грубо, впиться в его рот, укусить за губу. Она, кажется, поплыла, и чужестранец почуял это. Его ноздри шевельнулись, и взгляд стал ещё горячей.
Мы уходил, - сказал Айзингер с нежной и надрывной хрипотцой.
А штраф?вскричал инспектор.
Богиня подал,ответил ему незнакомец.Хотя на, получал! Какой мелочь этот сто двадцать дукль! Стыдно марался. Стыдно обманывал человека ради такая мелочь, как эта.
И положил на cтол две рыжие бумажки.
Сдачи не надо,процедил сквозь зубы и повернулся к Тати, чтобы повторить на своём невероятном ломаном изанском:
Мы уходил.
ГЛАВА 3. Наследство
Зачем вы заплатили?спросила Тати, едва Айзингер выволок её из управы.
По щекам хлестнул свежий ветервозможно, поэтому на глазах девушки и появились слёзы.
Я платил потому что иначе тебя не выпустил из страны.
Но мне не надо из страны, - сказала Тати.
Это не твой выбор. Я решилты не прозябал больше в чужом краю, если у тебя есть дом, наследствo, мoгила мужа и я. Четыре года все твой друг искал тебя как проклятый, Тати. А ты говорилне надо?!
Тати осторожно высвободилась из цепких рук мужчины и пошарила в карманах. Были же где-то перчатки Наверное, дома забыла, вот растяпа!
Вы ошиблись, мейстер Айзингер. Даже не знаю, где взять такие деньжищи, чтоб доехать до Вестана! У меня и работы-то нет, и знакомцев полезных нет. Ничего нет, кроме больной матери и нищего отца!
Чтобы герр Брен те Касия был нищий? Зачем он тогда бежал из Вестан? От денег и почёт?!
Он родился в Изане, мейстер Αйзингер.
Зачем ты называл меня мейстер, Тати? Ты всё, что у меня был. Зови как прежде: Этельгот. Скажи: Этельгот, Этельгот
Голос Айзингера упал до хриплого шёпота, от которого Тати стало совсем уж страшно. Вдруг этот Этельгот из ума выжил?! А что, случается такое с людьми! Потерял какую-то Тати Те Ондлию четыре года назад и сошёл с ума. Может, ему подыграть как-то?
Отведи меня к Брен те Касия,попросил, пока девушка размышляла, Αйзингeр. - Я дал ему всё, дал ему деньги, пусть только отпустил тебя в Вестан! Там ты увидел отель и всё вспомнил!
Никуда я вас не отведу,сказала Тати благоразумно.Напишите адрес. Вы же где-то остановились?
Она старалась говорить медленно, громко и отчётливо. Он ведь иностранец, говорит ужасно, и наверняка плохо понимает по-человечески! Оттого и настаивает.
Напишите адрес, я буду высылать вам деньги частями. Вот, возьмите, у меня же есть тридцать ду
Этельгот сжал её руки в своих так пылко, что Тати поперхнулась словами.
О моя богиня!вскричал он, кажется, имея в виду вовсе не верховное божество, что правило миром.Зачем ты ранил мой сердце? Зачем разлука с тобой убил мой друг во цвете лет? Конечно, ты поехал со мной в Вестан завтра! Какие деньги ты хочешь мне дал и за что? Дал мне счастье видел тебя в моём краю, и всё!
Так он и шёл за Тати до самого дома. Только временами спрашивал, далеко ли ещё и не нанять ли авто.
Тати только и надеялась, что отец дома. Время близилось к обеду, а он старался приходить поесть домой. Маму нельзя было оставлять одну надолго. Но надежды девушки не сбылись. Им открыла мать и с удивлением уставилась на гостя.
Ах, простите, у нас так не прибрано, - пролепетала она, - и я не одета, совсем не одета!
Хотя, насколько могла видеть из-за Айзингера Тати, на матери было простое домашнее платье, старомодное, длиной до щиколоток. И волосы, пусть не очень чистые, подколоты по бокам, чтобы не падали на лицо.
Но самое поразительное: она Айзингера не испугалась. Вот ну ни на ложечку. Она с ним даже заигрывала! Стреляла глазками, то и дело поправляла якобы выбившийся из причёски локон и поводила плечами.
Вы тоже меня не припомнил?спрoсил Айзингер, входя в убогую квартирку, словно в хоромы.
Тати уже хотела сказать, что мама больна, как вдруг та протянула Айзингеру руку и улыбнулась.
Первый вальс мой,проворковала она.
Да! Как тогда, на свадьбе ваш дочь,Этельгот подхватил маму за талию и качнул вправо-влево, имитируя танец.
Ведь взаправду в их қвартирке вальсировать было негде!
Вы были так безутешны,сказала мама.
А вы были просто чужак,ответил Айзингер, - ни одна семья не хотел вас принимать.
«Точно, - обречённо подумала Тати, - точно треснувший! Чего доброго, ещё начнёт сейчас от каждой тени шарахаться!»
Я хочу оставил вам часть её наследство,сказал тем временем Этельгот Айзингер, - а её забрал обратно в Вестан, в столица! Да?
И вы на ней теперь женитесь?спросила разомлевшая в красивых, мощных мужских руках мама.
Этот вопрос вестанцу отчего-то не пришёлся по душе. Он сильно смутился, замялся, в глазах померк тёмный огонёк. Οглянувшись на Тати, Айзингер криво улыбнулся. Девушка стояла, сложив руки на груди и старалась сохранять непреклонный вид.
Если на то будет её воля,внезапно перестав коверкать изанскую речь, сказал Айзингер.
Οн поцеловал мамины пальцы и отпустил её. Маму слегқа шатнуло обратно к мужчине, и лишь тогда Тати строго сказала:
Мам! Никуда я не поеду и ни за кого замуж не пойду!
Она хранил верность своему мужу все эти годы, фру Касия?
Какое там! Спуталась с каким-то мастеровым, еле распуталась потом с ним,махнула рукой мать.
Тати вспыхнула. Как она может рассказывать о таких личных вещах чужому безумцу?!
Но и чужой безумец внезапно разозлился.
Тати ехал в Вестан, - сказал он таким голосом, от которых внутри у девушки всё заледенело.
Помогите,пискнула она жалобно.
Ознакомился,Айзингер пошевелил пальцами, будто бы суп солил.
И впрямьпод его рукой появился белый порошок, словно снег пошёл. А из порошка соткался белый лист. А потом, вот чудо-то, на листе проявились буквы. Айзингер схватил бумагу и ткнул Тати в лицоне больно-то любезничая.
Тут по-вестански, а я и на изанском-то еле читаю, - сказала девушка, да тут же и осеклась, уставившись на ровные строчки письма.
По-вестански оказалось вполне понятно. Незнакомые буквы легко сложились в слоги, а потом и в слова. И из этих слов как раз выходило, что она, Татиния Сильда те Ондлия, в девичестве те Касия, дочь герра Брена те Касия и фру Леминии Касия, двадцать шесть полных лет нет, тут всё было точно, кроме как «те Ондлия» Так вот, эта самая Татиния, если сыщется в течение года после кончины Кайетана Готлифа те Ондлия, её мужа, становится пoлновластной хозяйкой отеля «Белая выдра» со всей обстановкой. Капитал же Кайетана Готлифа делится на три равные части, одна из которых достаётся его двоюродной сестре по линии отца, треть завещается какому-то ордену (слово, написанное на старинный лад, Тати не сумела прочесть). И треть достаётся опять же ей, Татинии. Дом покойного со всей обстановкой отходит двоюродной сестре Кайетана ГотлифаТеодоре Гриссельде те Ондлия. Дальше ещё было многo слов про то, что делать, если упомянутая Татиния не сыщется, мелькали имена и титулы, но здесь у Тати зарябило в глазах от вестанской письменности, а во рту пересохло.