Дед Мороз никак не мог понять, почему бы не писать жизнь набело с первого раза? Не всем дается шанс что-то изменить. Не всем. И не всегда.
А поройничего уже и не исправить.
Единственная вероятность
Маш, ну не романтик я, ты же знаешь, улыбнулся Даниил, в глазах озорно заблестели огоньки. Стало светло и радостно, словно в комнате гирлянду новогоднюю включили.
Знаю, ответила она. Знаю. Обойдемся без ёлочки.
Они сидели на диване, Данька обнимал Машу, и ей не хотелось шевелиться. Ничего не хотелось. Она крепко держала его за руку, словно боялась, что тот убежит. Или исчезнет. Данькао, чудо! отключил мобильник, и никто не заявился в гости.
Я никому не сказал, что вернулся сегодня, объяснил он девушке. А то житья бы не дали.
Маша большую часть вечера слушала и слушала, почти ничего не говоря, лишь смотрела на любимого, дорогого и такого родного, внимала каждому слову и таяла от тепла его взгляда. Ради этого стоило ждать. А потом, когда Данька стал расспрашивать, как она провела последние дни года, рассказала всё. О работе, о том, что хочет взять отпуск за свой счёт, именно посреди зимы, о том, как была Снегурочкой, о том, как приятно радовать детей, как иногда легко сбываются желанияну, что стоит поинтересоваться у ребенка, чего бы ему хотелось, а потом тихонько отдать подарок Деду Морозу или Снегурочке. Не обман жечудо О том, как она устала, просто устала, и как ждала его, Даньку, и как рада, что он приехал и сейчастут.
Только о том, что тосковала ужасно, промолчала. Не надо его расстраивать.
Знаешь, Маш, в следующем году, думаю, многое изменится. Правда, мне какое-то время придется провести в командировках в январе.
Ну так остановись? Прекрати эту гонку, Дань пожалуйста. Так невозможно. Совсем невыносимо.
Не могу. От меня слишком многое и многие зависят.
А я?
Но ты же есть.
Я есть
«Просто есть, хотела сказать Маша, как стол, как стул»
Но Данька успел произнести:
Бедный мой Мышонок.
И поцеловалнежно, тихонько. Девушке показалось, что она растворяется в ласке. Было тепло и счастливо. Желание говорить колкости исчезло. Вместо этого через несколько минут, прижимаясь к нему так сильно, как только могла, произнесла:
Что ты хочешь на Новый год? Что будешь загадывать?
Чтобы всё разрешилось, стало полегче, правда. Чёрт, Маш, я и сам устал. Ты не представляешь, как. А ещё кажется, если остановлюсь, то это буду не я. Но Переживём январь, а там будет видно. Мой ты Мышонок
Он обнял её крепче и продолжил:
Как ты меня терпишь, я не знаю. Но вот что, Маш
Что?
Я тебя люблю.
И я тебя, прошептала она и уткнулась носом в плечо. Ты лучше всех.
Последние слова Маша произнесла, обращаясь к Данькиной рубашке, прижимаясь ухом к груди и слушая, как мерно бьется его сердце. Тук-тук тук-тук почти как часы. Его сердце. Её сердце.
Почему-то казалось, что у них впереди очень-очень много времени. Общего. На двоих.
Даниил думал о том, что Машин отпуск за свой счёт как нельзя кстати. Если всё пойдет как надо, то на весь февраль они укатят отсюда куда-нибудь. Всё равно куда, лишь бы подальше от суеты, от всего и всех побудут вдвоем. Работа подождет. Никуда не денется. В конце концов, он много сделал, закончит в январеимеет право отдохнуть.
И в этой вероятности у Даньки было кольцо в кармане в бархатной коробочке. И снова он не сделал то, что хотел. Зато новогоднее чудо всё-таки произошлов этой, последней и единственной реальной вероятности Данька думал о том, что он на самом деле любит Машуужасно любит. И он никому её не отдаст. Правда, вроде никто и не собирался отбирать но у него было чувство, что он терял Машу за последние несколько часов трижды.
И больше не собирался.
Где-то в городе по одной из улиц шествовал высокий старый человек в красной шубе до пят. У него была длинная белая борода и седые волосы, выбивающиеся из-под залихватски заломленной на бок шапки.
Он знал, что тут, неподалеку, живут ещё несколько человек, которым никак нельзя без новогоднего чуда. Сегодня можно и со временем пошалить, и вероятности перебрать сегодня всё можно. Только люди они всегда решают сами. Просто покажешь им парочку вероятностей, глядишь, и выберут единственную.
Мужчина шёл по завьюженным улицам, отмеряя каждую пару широких шагов взмахом серебряного посоха. Его удары о замёрзшую землю были почти не слышнытерялись в мягком глубоком снегу. Снег валил с неба, снег был вокруг, вездена деревьях, на крышах домов, на капотах машин и на плечах Деда Мороза. Самого настоящего.
Улыбаясь в белоснежные усы, по городу шёл Дед Мороз.
А вьюга заметала его следы.
Бутылка души
С благодарностью Габриэлю Гарсиа Маркесу за книгу «Сто лет одиночества», которая была прочитана автором в нежном возрасте.
И я провалилась в пропасть. Я маленькая, такая маленькая, мне страшно! Попыталась открыть глаза, не получается, хоть пальцами веки поднимай. Но и руки тяжёлые, не пошевелиться открыла-таки темно Как же темно, мамочки-и-и! Cловно в пузырёк с чернилами нырнула.
Свет. Вдалекесвет. Яркий такой. Туда, да?..
Моё тело открыло глаза.
Меня в нём не было.
Двумя неделями раньше
Ты чего?! Дурацкая отсрочка не поможет!
Это шанс. Тебе не понять.
Ах, как красиво и благородно! Ты не посланник света, ты дурень набитый, черттябери! Доверить такую вещь, да еще комубабе влюблённой!
Голосаодин эмоциональный и язвительный, второймягкий, тёплый, как молоко с мёдом в детстве, взрывали в мозгу фейерверки.
Не хочу-у-у! взвыла я. Не хочу, не могу, не буду! Я не могу, вы что, с ума тут все посходили?!
У тебя нет выбора, прошелестело в ответ: и вокруг меня, и внутри черепа. Моего черепа. Внутри моего сознания. Я дёрнулась от ощущения чужака внутри себя и вынырнула из ниоткуда на середине проезжей части.
Визг, скрежет. Машина затормозила.
Следом за ней другая, третья Водитель первой опустил стекло, чуть не наполовину высунулся из окна и обложил меня трёхэтажным матом.
Я зажмурилась, сжимая в руках бутылку, банальный сосуд прозрачного стекла, закупоренный крышечкой из фольги, на которой было что-то оттиснуто. Внутри, по идее, предполагалось увидеть, как вилась, скручиваясь спиральками, замысловатыми узорами и мягко светясь, серебристая субстанция. Душа.
Ничего подобного.
На вид там было молоко. И выглядел «волшебный сосуд» как вышедшая из употребления молочная бутылка, я на фото видела такую. Мама, молодая и красивая, на заводеи бутылки, бутылки, бутылки с молоком
Артефакт какой-то. На крышечке тиснение: «Душа». И имя.
Его имя.
Так они и сказали, мол, держи, теперь тыединственная хранительница. И бутыль всунули в руки.
Я?..
Я же думала от него уйти. Так жить невозможно! Но Думатьдумала, а толку?
Ошалело посмотрела на бутылку. Потом огляделась. Город как город, только я, дура дурой, стою посреди дороги. Снова перевела взгляд на сосуд в руках. И сделала шаг.
Хорошо. Двигаться могу. Поначалу ступор охватил, думала, парализовало нафиг.
Машины сигналили похлеще пожарных, несущихся по вызовуох, сколько добрых слов сыпалось в мой адрес я не прислушивалась.
Яркое солнце ослепило внезапно, ну зачем на небо посмотрела? Опустила глаза, золотые пятна на тёмном. Слёзы потекли.
Выйти отсюда. Сойти с проезжей части. Шаг, еще шаг. Вот и обочина. Я ступила на коротко стриженую траву и поняла, что ноги подкашиваются. Села на землю и слушала, как за спиной проносятся авто. Сердце стучало что дурное. Заглушало всёзвук проезжающих машин, разговоры, шум летнего города Что теперь будет?
Я же не просила, не собиралась я не могу. Такого просто не может быть! Наверное, это шутки, глупый розыгрыш? Кто это сделал? Я не успела рассмотреть.
С левой стороны шепнули:
А выброси. Прямо в мусорку. Вон, недалеко. Давай, с размаху, чтоб наверняка вдребезги, и забудь как страшный сон. Считай, от жары примерещилось.
Рядом со мной сиделтоже на земле, близко-близко, почти вплотнуюмиловидный черноволосый незнакомец. Ласково улыбался, губами. Но не глазами в глаза посмотретькак ночью с моста вниз. Аж повело.
Он протянул руку к бутылке.
Хочешь, я? Давай сюда, и забудь.
Я отпрянула. Прижала сосуд к себе. Отдавать не хотелось. Пальцы покалывало приятно
Ну, давай же!
А почему я должна вам доверять?
Он пожал плечами.
А почему ты должна доверять им? Или вообще кому-то? И если кому-то, почему не мне?
Логично, прошептала я.
Не выбрасывай, услышала я тихий голос справа. Никогда себе не простишь.
Незнакомец слева зашипел, что коти впрямь оскалился, сжался весь, сгруппировался. Раз! и здоровенный чёрный котище сиганул мимо ног, на секунду задержавшись подхвостьем у коленей. Пометил меня что ли, гад?
Пометил, хороший котик, прошептали справа, и рядом со мной материализовался большой пёс. Я всегда шарахалась от любых собак, даже от маленьких, и этот не был исключением.
Вот, не тот образ, собака на моих глазах потянулась, словно её растягивалину чисто мультик! поднялась на задние лапы, шерсть «всосалась» в кожу, пёс превратился в приятного светловолосого мужчину лет тридцати.
Странно, никто вокруг не визжит истошно. Такое творится!..
«Ангелы и демоны», здрасьте, приехали. Ряженые? Настоящие?
Я сидела и думала, что ангел и демон так стандартны, картиночно-привычны, ну как в кино. И хорошо, если бы я на самом деле сериал смотрела. Но я-то что в этом кино делаю?!
Мы могли, конечно, явиться сразу в обликах людей, но, пояснил ангел, так всё быстро завертелось. Когда душа на кону, некогда планы оттачивать. А так люди не удивляются, увидев нас кошками или собаками. Скорее, удивятся внезапному появлению человека рядом. А зверикидело такое мягкое да душу ласкающее.
Ага, давай, объясняй, заржал демон, обернувшись человеком. И снова котом. И снова человеком. В глазах зарябило. Зачем, издевается, что ли? Сам же говоришь «времени нет», а туда жеобъяснять
Я встала и, покачиваясь, прижимая к груди бутылку, двинулась прочь. Идти куда-нибудь, всё равно кудалишь бы подальше от этих двоих.
И сосуд не выпускать.
Где это видано, бред такойчтоб душа в чужих руках находилось, да ещё и в бутылках?! А у него тогда внутричто?
А у него сейчас ничего, услужливо подсказал демон, появившись слева. Не до души ему. Трахается как кролик с очередной прости-хосподи-и-и.
На ангела покосился, а сам ухмыляется.
Уже второй час трахается, добавил многозначительно, и бровями этак сделал, вверх-вниз, вверх-вниз.
У меня покатились слёзы.
Такой же, как все. Господи, противно до безобразия.
Не плачь, ангел тихонько коснулся руки. Оступился, со всеми бывает. Пропадёт он без тебя. В прямом смысле пропадёт.
Ага, пропадёт, сотрётся весь! демон прямо расцвёл. Правильно! Успокой её, скажи, что ончеловек искусства, ему необходимы встряска, вдохновение, сильные эмоции. Иначе он не сможет писать, да что тамсуществовать не сможет! Жить не сможет! Бедола-а-ага!
Последнее слово он протянул жалостливо, но, в то же время, с издёвкой.
По моим щекам слёзы катились уже с добрый горох.
А я чтоне в состоянии дать эмоций? Я такие истерики могу устроить, век помнить будет игрища сексуальныетоже фантазии хватит. Хватало же. У меня всегда было столько эмоций раньше.
Он сам не хочетни в каком виде. Вот и хожу тише воды, ниже травы. А теперьнате вам, держи, храни! Душа, Старик Хоттабыч, блин.
Не-а, тут, понимаешь ли, три-не трине встанет! снова заржал демон. Э-э-э в смысле не поднимется! Как ни натирай!
Делай что хочешь, но сохрани, попросил ангел, проявляя именно что ангельское терпение, игнорируя того, другого.
Оставьте меня, слабо произнесла я. Я я домой пойду.
Прийти и упасть, накрыться с головой одеялом и чтобы ни-ко-го.
Ангел и демон, наверное, смотрели мне вслед.
Неделей раньше
Что ты пишешь? я подошла к нему, опустила руки на плечи. Он дёрнулся. Хотела погладить, сжала ладони. Хотела поцеловать в макушку. Удержалась. Руки убрала, себя обхватила. Холодно.
Чужой такой.
Так ничего, ответил он с нескрываемым раздражением.
И попытался захлопнуть крышку ноута.
Погодия попыталась остановить его. Ты не пишешь «ничего» никогда можно, я посмотрю? Пожалуйста.
Как хочешь.
Он встал, закурил, вышел на балкон и прикрыл за собой дверь.
Облокотился на перила и замер, только иногда подносил руку с сигаретой к губам. В комнате остался едва уловимый запах табачного дыма.
Я села за его ноут.
Начала читать.
«Здравствуй, Аурелия.
Ты пришла.
Я знаю, что этоты. Кто ты? Ты единственная.
Тымоя Аурелия, но это не имя, это суть.
Твоя суть. ТыАурелия, и я не знаю, зачем ты приходишь ко мне. Твоя сутьодиночество. Оно ощутимо, его можно черпать ложками и так же ложкамиотправлять в рот. Его отчаянно хочется есть, пить, поглощать и всё равно чувствовать жажду и неутолимое желание. Я все время ощущаю голод и жажду. Ты чувствуешь то же самое? Я так одинок, Аурелия Мы одиноки вместе. Ты хранительница моего одиночества.
Привет, Аурелия.
Я рад тебе. Приходишь, как всегда, молча, садишься на мою постель. Я говорю с тобой. Говорю долго, обо всем, о чём только можно. Говорю, ещё не поднимаясь с кровати. Ты так прекрасна и завораживающа одновременно, и мне трудно не то, что поднятьсятрудно дышать. Разговор успокаивает сердце, а душа души давно нет. Где она, моя душа? У тебя есть душа, Аурелия?
Поднимаюсь в конце концов, не касаюсь тебя, боюсь разрушить магию. Иду на кухню, завариваю крепкий чай. Знаю, что больше не усну буду пить чай, знать, что ты ждёшь, аккуратно и восхитительно прямо сидя на краю кровати. Ты всегда держишься так прямо, что в твоем присутствии кажется стыдным сгибать спинув прямом и переносном смысле. А выражение лица заставляет мысли кружить и кружить, я не могу разгадать, что оно означает.
Ты такая странная, Аурелия.
Над твоей головой вьются мухи, почему?..
Не усну сегодня. Не допив чай, загляну в спальню, кивком головы позову тебя с собой.
Сяду за пишущую машинку за компьютер, конечно.
Но допотопная машинка вот, рядом стоит. Я пробовал.
Мой предшественник, который жил в этом доме, набивал романы именно на ней. Как, интересно, ему удавалось печататьсразуначисто, не переписывая. Сразу начисто никаких сомнений в написанном.
Не переписывая.
Никаких сомнений.
Начисто.
Какие же мы теперь писатели?..
Ты читаешь то, что я пишу?
Ну хоть ты читаешь?..
Помню, как, наивный, предложил тебе чаю.
Ты не улыбнулась, не засмеялась и не покачала головой. Но я сразу понял, что моя мысль глупа и предложение бессмысленно.
Привет, Аурелия, ты снова здесь.
Сто лет одиночествани каплей меньше. Сто тогда, сто сейчас и после
Бесконечность одиночества.
Я бесконечно одинок, хотя вокруг меня столько людей. Где все сейчас? Все ушли, все оставили меня, Аурелия. Одна ты верна мне. Мне и моим историям. Я всё время пишу. Ты всё время рядом.
Привет, Аурелия. Как тебе нравится этот дождь?
Впрочем, я знаю, что ты не ответишь, но мне всё равно. Мне нравится.
Знаю, он как-то связан с тобой. Ты всегда приходишь, когда дождь. И никогдакогда ясно. Я молю днём, чтобы дождь пошёл ночью.
Пусть он будет сегодня, я жду тебя, Аурелия. Я жду тебя даже когда ты рядом. Мне так хорошо пишется с тобой. Я скоро закончу роман, и пусть всё закончится тоже, Аурелия.
Даже если после меня останется единственный роман.
Он будет велик, я знаю.
Почему так много мух вокруг?
Так странно, правда, Аурелия?..»
Я читала и не могла понять. Было жутко. Волосы на голове шевелились, кожа покрылась холодным потомо, теперь я понимала, что это не метафора, пот действительно леденящий и отвратительно липкий.
Что за отрывки? О ком это? Такое чувство, что он записывал собственные мысли.
Он вернулся в комнату, посмотрел внимательно. Изучающе. Уничижительно. С насмешкой.
Спорим, ты ничего не поняла.
Не поняла, тихо согласилась я. Но оно оно жуткое и завораживает.
Я говорила чистую правду.
А ты представь, внезапно воодушевился он, писателя. Известного, который круто взлетел, у него было всёслава, деньги, тиражи, поклонники и поклонницы. А потом пришли новые, ушлые, активные писаки, и про него стали забывать. И вот в результате к нему ходит одна-единственная поклонницаон всячески приваживает её, чтобы не переметнулась к другим. А потом оказывается, что она мертва. Нет, не банально умерла из-за негововсе нет! Ей нужно другое. Она просто с той стороны И