Секс был? Мужчины трогали?
Нет.
Женщины?
Нет.
Оргазм испытывала?
Нет.
Хорошо. Даже отлично.
Зеркало убрали, и я ощутила облегчение. Спустилась с кресла.
Одевайся и жди в коридоре.
Одна что-то шепнула другой, и та повернулась ко мне.
У тебя линзы?
Что?
Зрение нормальное или это линзы?
Нееет. Я хорошо вижу. Линзы не ношу.
Они обе присмотрелись к моим глазам.
Впервые вижу такие голубые глаза у вас человечек.
Какой бы она стала, если бы
Никакой! Они не становятся уже несколько веков как! Все! Иди!
Глава 5
Я не люблю его каждой бабочкой, порхающей в моем животе, каждым судорожным вздохом, стоном или криком дикого наслаждения. Я не люблю его сжатыми до хруста пальцами и искусанными до крови губами. Я не люблю его, как мотылек не любит смертельный огонь, на который летит вопреки всем доводам рассудкапотому что такова его участь Я не люблю я повернута на нём, больна им, заражена, отравлена, взята в плен, поставлена на колении он знает сам, КАК БЕЗУМНО я его не люблю
Чувствует, как и я егоСловно я пришита, и каждое движение, в попытке отдалиться, разрывает кожу и мне, и ему.
(с) Ульяна Соболева. Позови меня
В тот вечер я впервые услышала звук сабара. Это была сирена. Не в привычном смысле этого слова, а музыка. Монотонная, тягучая, ударяющая по нервам и в то же время красивая, классическая, но мне незнакомая.
Все заторопились по своим комнатам. Это была не паника, но что-то очень быстрое, хаотичное, торопливое. То, как люди разбегались по углам. И мы к себе в спальню пошли, пока еще ничего не понимая и оглядываясь по сторонам, через секунды нас догнала Сунаг. Кокошник на ее голове горделиво торчал вверх, как огромный корабль, и серая накидка на плечах тряслась в такт ее шагам. Из-за худобы и низкого роста она напоминала мне старую ведьму.
В темпе! В темпе! Ползут они! Когда стихнет сабар, все комнаты будут закрыты! Вам будет некуда сунуться! Замки закроются автоматически на дверях и на окнах! Идут они еле-еле! Как будто у них есть все время этого мира. Жить надоело?
Мы поторопились, придерживая в руках свои вещи, пакеты с одеждой. Из моего сектора я осталась одна. Номер Три изгнали, а номер Пять увели в лазарет. Что с ней там делалинеизвестно никому. Я даже боялась себе представить, что означает «ушить», и в каком месте это сделают. Оставалось радоваться, что мне ничего ушивать не надо. А свести родинкину это пустяк. Хотя мне все в себе нравилось, в том числе и мои родинки.
Сабар продолжал выть.
Вот ваша комната. Пошевеливайтесь!
Мы оказались в одном помещении с девушками из секторов два и три. Но вместо девяти нас осталось шестеро, а точнее, пока четверо. Двоих из нас не было. Едва успели переступить порог комнаты, как дверь захлопнулась, опустились железные жалюзи. Щелкнули замки и слева, и справа. На дверях и на окнах.
Сабар стих. И вместе с ним стихли все звуки вообще. Воцарилась не просто тишина, а нечто невообразимо сумеречно глубокое.
На столе нас ждали свечи и подсвечники, зажигалка. Но увидели мы их, только когда привыкли к темноте.
Что это значит? спросила одна из девушек.
Что-то пикнуло, и на стене включился фиолетовый датчик. Значит, разговаривать по-прежнему нельзя. Что за идиотские правила! После девяти вечера не разговаривать. Можно подумать, что до девяти нельзя наговорить всякого дерьма друг на друга или о них.
«Так вас учат сдержанности. Вы должны следовать букве закона этого дома. Низшим запрещено говорить после девяти. Вам вообще запрещено болтать! Это для вашего же блага, поверьте!»
Вспомнились слова Манаг.
Высокая, темноволосая девушка подошла к столу и тихо зажгла свечи, вставила их в подсвечники. Мы молча заняли свои кровати, принялись раскладывать вещи по полкам в маленьких тумбочках.
Эта комната была приятнее и красивее той, после карантина. Здесь были окна, мебель, красивые люстры, ковры, и наши кровати не казались железными нарами в тюрьме. Я видела, как девушки переглядываются, как трогают мягкие подушки, снимают покрывала с постелей, раздеваются.
Нам выдали одежду для снадлинные ночные сорочки белого цвета, украшенные кружевом по низу, и по горловине, и рукавам. У каждой на груди нашивка с номером. Можно подумать, ночью это так важноНаивная. Я думала, что ночью нас никто и никогда не тронет.
Одна из девушек протянула мне маленький томик. Я непроизвольно взяла «Джейн Эйр». Она была у меня дома. Именно эта книга. Одна из самых любимых, затертая до дыр. Вместо спасибо кивнула и с улыбкой положила книгу на подушку. Девушка, которая отдала мне книгу, чуть выше меня ростом, худенькая блондинка с нежной кожей и кукольным личиком. Сама она устроилась на постели и открыла другую книгу. Интересно, откуда они у нее здесь? В библиотеки и по магазинам нас не водили. Своего ничего с собой не было. Или это у меня не было? Судя по ее номеру, она не с нами. Номер Двадцать Один «Д». И в карантине я ее не видела, как и двух других девушек с номерами девятнадцать и пятнадцать на одежде. Когда-нибудь я пойму, каким образом здесь ведется отчет. Я поставила свечку на тумбочку, устроилась на подушках и открыла книгу.
Снаружи послышались какие-то звуки. Вначале это напомнило легкое шуршание, а потом показалось, словно нечто огромное ходит по снегу во дворе.
Наверное, это собаки. Выпустили бегать по периметру. Так делали в доме, где я работала на кухне. Выпускали собак. Я снова посмотрела в книгу, перелистнула страничку, как вдруг раздался чей-то крик, и шуршание по снегу стало более явственным и отчетливым. Я приподнялась на постели. Блондинка продолжала читать. Они что, не слышали? Или предпочитают не обращать внимание?
Ужасно захотелось посмотреть в окно, и я встала с кровати, босиком прокралась к стене, придерживая в руке свечу. Но окно снаружи было наглухо закрыто железной пластиной. Я попыталась ее открыть, но меня схватили за руку. Это снова была блондинка. Она отрицательно качнула головой. Снаружи снова закричали, и я выдернула руку. Какие же они все здесь трусливые и бесчувственные! Кому-то нужна помощь! Кто-то попал в беду! Дернула шпингалет на окне и попыталась поднять пластину. Но она намертво вросла в пазы. Сбоку есть ручка. Я несколько раз ее подергала, но она не поддалась.
Блондинка развернула меня за плечо и покрутила пальцем у виска. Она начала закрывать окно, а я ей не давала это сделать. Мы тихо боролись. Пока окно не захлопнулось мне на пальцы, и шпингалет не поранил мне руку до крови. Как в замедленном кадре капля моей крови упала на ковер, и блондинка взглядом проследила за ней, а потом расширенными от ужаса глазами посмотрела на меня. Бросилась в постель и укрылась с головой. Хруст снега за окном стал явственней. Он словно приближался, а потом раздался ужасный оглушительный звук, и окно сотрясло, как от удара.
Девушки всхлипнули, а я с диким страхом смотрела на дергающуюся пластину. На ней появились вмятины, и ее словно кто-то пытался выдрать снаружи. Тяжело дыша, я смотрела на оставшиеся следы. Из-за окна доносилось утробное рычаниеоно напоминало рычание огромного хищника.
Наша комната на втором этажесобаки сюда не допрыгнут.
На какое-то время все стихло. С трудом хватая воздух, все смотрели на окно, как вдруг что-то огромное ударило в дверь. Один раз, еще один, сотрясая всю комнату. Номер Двадцать Один бросилась ко мне с каким-то бутыльком в руках, она вылила его содержимое мне на рану, потом быстро перебинтовала ее, оторвав кусок от своей простыни.
Удары в дверь прекратились. Раздались звуки как будто нечто невероятно мощное, нечто или некто принюхивается к воздуху. Но теперь всю комнату наполнил удушливый аромат роз.
Раздался оглушительный рык, скрежет когтей и отдаляющийся топот.
Блондинка выдохнула, а потом дала мне пощечину. От неожиданности я чуть не заплакала, а она отвернулась от меня, укрылась с головой, и лишь сейчас я увидела, как мелко она дрожит от ужаса, как намокла на спине от пота ее ночнушка.
Уснула я только под утро. Всю ночь, пока не погасли свечи, я смотрела на вмятинына железном заслоне. Вмятины, похожие на следы чьих-то гигантских лап.
Глава 6
Смотрю в его глаза, своими затуманенными от слез и понимаю что ДОэто еще не было рабством. ДО еще была свобода. Свобода сердца, души. Больше я не свободна. Я зависима потому что, глядя в его глаза прочла свой приговор и это не тот приговор, которые читали Нихилы в глазах своих Хозяев, я прочла приговор своей воле. Рабство начинается не с метки на одежде и чипа под кожей, рабство начинается тогда, когда понимаешь, что готова сама стать на колени и склонить голову когда твоя душа уже на коленях.
(с) Ульяна Соболева. Позови меня
Я провела там больше двух недель. Они были похожи одна на другую. Подъем в пять утра, умывание, одевание, легкий завтрак и уроки до полудня. Первые дни мы изучали этикет в доме Архов. Теперь я запомнила, что император и его мать называются Арх и Архбаа. На каком это языке? Не знает никто, и ответа на этот вопрос просто нет. Возможно, он имеется в тех книгах в огромной библиотеке. Книгах, написанных на неизвестном мне языке. В черном переплете с золотым тиснением. Мы учили наизусть что можно, а что нельзя делать таким, как мы. Они называли насЭскамы. Потом, спустя время, я узнаю, что это значитмясо. Слово на латыни. Мясорабы. Даже хужепредметы обихода. Нас пятеро, и мы все принадлежим Арху Вахиду. Есть эскамы Роксаны, а также АрханАзизы, Асмы, Анисы и Айше. Это младшие сестры императора. А также эскамы наложницНаложницы. Они мне казались неземными существами, которые обитают чуть ли не в самом поднебесье. А ещееще меня сжигала адская зависть. Эти женщины имели право касаться ЕГО, видеть вблизи, целовать его руки и ногипринадлежать ему. Он занимался с ними сексом
Я бы, наверное, умерла от одного касания его пальцев к моей коже. Умерла от счастья. Но мне никогда не оказаться на их месте. Я жалкая эскама. Все, на что я могу рассчитывать, это видеть его издалекаИногда эскамы ложатся в постель государя, и это считается высшим благом, самым высшим счастьем для раба. Но ночь любви с господином становится последней для эскамы. После этого она умирает. Никто не рассказал мне, почему и что именно убивает несчастную.
Но говорят, что уже много лет Арх не берет девушекэскам для утех в свою спальню.
Больше всех я сдружилась с блондинкой, с номером Двадцать Один. В прошлой жизни ее звали Ари. Я знаю, мы больше не имели права называть друг друга по именам, но все равно делали это, когда никто не видел и не слышал. Никто не может запретить нам оставаться людьми. И произносить вслух свое имяэто непередаваемое удовольствие. Как будто осталось хоть что-то, что принадлежит только тебе.
Ты такая лучезарная, такая светлая. Как будто вся эта тьма, что происходит с нами здесь, не коснулась тебя.
Ее пальцы расплетали мои волосы. Отбой еще не начался, и нам еще можно говорить. И мы с Ари расчесывали друг другу волосы и снова заплетали их, чтобы сделать то же самое утром. Иллюзия заботы и привязанности. Без них здесь не выжить.
Твои волосы, как нежный шелк, они цвета золотистого липового меда, который настоялся и засахарился. Он кажется шелковым или бархатным и блестит на солнце. Я сама с Севера. У родителей были свои ульи. И глаза у тебякак небо северное. Днем. В самый морозный и солнечный день оно становится ярко-голубым и очень светлым. Я никогда не видела такого цвета у человека. Мне кажется, тогдатам Арх заметил тебя. Он назвал тебя Мотыльком. Мы все это слышали.
Кому, на хрен, нужны ее глаза? Кто тут на них смотрит? Назвал Мотыльком. Тоже мне достижение. Всех мужчин интересует, сколько ты вынесешь, и какова величина твоей дырки, и как умело ты можешь сжимать мышцы влагалища, когда твою целку порвет хозяин.
Миранда расчесывала роскошные черные кудри и любовалась своим отражением в небольшом зеркале.
А еще, насколько хозяину понравится твоя задница. Кстати, ею ты тоже должна уметь пользоваться, как, впрочем, и руками, и ртом.
Она мерзко и пошло пошевелила высунутым языком.
Кому она нужна, замухрышка бесноватая! Огрызается Архбаа. Роксана никогда и ничего не забывает. Рано или поздно она ей это припомниткак номеру тридцать три «А». Помнишь ее? Кажется, ей вначале отрезали кусок языкаа потом по одному пальцу за каждую букву в слове, которое ей не разрешали произносить.
Снова провела расческой по волосам и тряхнула роскошной шевелюрой.
Можно подумать, твоя задница чем-то лучше остальных! огрызнулась Ари.
Говорят, что когда-то в древности Арх дал свободу рабыне, а потом сделал ее своей женой.
Ари расхохоталась.
И ты рассчитываешь, что господин заметит тебя?
Почему бы и нет?
Вздернула острый подбородок и провела руками по тонкой талии и высокой упругой груди.
Я ублажу его так, как ни одна из его сраных наложниц. Так что не обольщайся, ты! Долбаный и ободранный мотылек.
Она зыркнула на меня миндалевидными черными глазами.
Тебе не светит!
Ари запустила в нее расческу, и в этот момент включился лазерный луч. А это означалонам нужно замолчать. Потом, утром, когда мы вместе сядем за стол в столовой, Ари прошепчет мне на ухо:
Берегись ее. Она подлая сука. Когда-то из-за нее пострадала девушка. При ней ничего не рассказывай. Донесет Сунаг, и мало не покажется. Отправят в Столовую
Что такое столовая? На кухню, что ли, отправят? Там работа тяжелее?
Нам запрещено об этом говорить. Но оттуда никто уже не возвращается. А ещеона права. Будь учтивой с архбаа и моли Бога, чтоб она забыла о твоей дерзости.
В этом доме много господ, и мы обязаны слушаться их и поклоняться им, но нашу судьбу никто не может решить без приказа самого Вахида.
За все это время я ни разу его не видела. Но я прикасалась к вещам, которые ему принадлежат, убирала в его комнатах, кабинете. Мыла окна в его спальне.
Здесь не было такого понятия, как генеральная уборказдесь она каждый день. Мы начищаем до блеска каждую ручку на шкафчике, убираем каждую ворсинку с ковра.
И я внутренне инстинктивно знаю, когда именно нахожусь в его покоях, когда складываю именно его вещи. По запаху, по дрожи, которая проходит электричеством сквозь все тело. Присутствие Вахида что-то меняет в окружающей меня ауре. Как будто те предметы, которых он касался, носят на себе печать его пальцев, и я завидую имони так просто могут ощутить его касания, не принеся в жертву абсолютно ничего. А я я готова принести в жертву свою свободу и даже не мечтать вырваться из этого проклятого места. Еще я всегда точно знала, что ОН вернулся домой. Каким-то звериным чутьем. Даже не выглядывая в окно. И пусть нам запрещено приближаться к арху, пока он сам не позвал жалкую эскаму к себе, я жаждала увидеть его силуэт хотя бы издалека. Но обычно Вахид приезжал домой лишь под вечер, и моя смена еще ни разу не прислуживала ему за столом. Новичков близко к хозяевам не подпускали, пока не будет пройден полностью первый курс обучения. В том числе и сексуальное просвещение. У нас еще не было ни одного урока. В отличие от тех, кто находился в доме больше полугода.
В тот день я убирала в комнате Арха. Это был обычный ритуал. Ежедневный и совершенно привычный. Я знала, что не имею права прикасаться к вещам господина, но никогда не могла удержаться и трогала его вещи своими пальцамибез перчатки. Чтобы коснуться их там, где касался он. Кто-то назовет это безумием. Я же видела его вблизи только раз. Но вы когда-нибудь заболевали вирусом только с третьего раза? Разве он набрасывался на вас не от одного контакта? Самого первого и единственного? И я ощущала себя больной, заразившейся смертельной болезнью. Каждая молекула моего тела пропиталась одержимостью. Или мне просто было не суждено любить самой обычной любовью смертных. Моим самым любимым развлечением было убирать в его кабинете. Там, где каждая мелочь пропиталась присутствием Хозяина. Но больше всего я любила рассматривать одну вещицуможно сказать, ради нее я всегда стремилась попасть в кабинет.
В тот вечер я опять открыла золотую шкатулку с выбитыми на ней инициалами Арха. В ней хранился амулет с его портретом. Он был сделан под старину в винтажном стиле, как будто его изготовили лет пятьсот назад, если не больше, и внутри скрыто изображение хозяина. Как же дьявольски он красив здесь. На нем старинная одежда, у него длинные волосы, собранные в хвост на затылке. Портрет инкрустирован изумрудами, и глаза хозяина украшены мелкими, как крупинки, камнями, отчего кажется, что они светятся в темноте. Сама крышка амулета сделана в виде головы волка. И я могла долго рассматривать черты лица Арха. Трогать кончиками пальцев словно вырезанные из мрамора скулы, проводить по ровной линии идеального носа.
Сунаг тогда появилась из ниоткуда. Она всегда появлялась как черт из табакерки. Я сунула медальон в карман, но не успела поставить шкатулку, а уронила ее на пол. Манхар замахнулась указкой и ударила изо всех сил по рукам.