* * *
Вот так остался он и без наследства отцовского, и без лихости да удачи Так и не сумел вытравить из памяти свой давешний ужас, когда купец его избивал, а вот Андрюс, даром, что тих да смиренне растерялся. Никита больше ни разу не смог решиться на настоящее «дело»выскочить на дорогу, остановить лошадей, пригрозить кистенём или тесаком да избавить путника от денег, одежды, ценностей Всё ему казалось, что вот сейчас налетят стражники, его схватят, свяжут, сведут в приказ; поэтому был он в шайке наблюдателем, кашеваром, бегал по поручениям А когда приходилось им «успокаивать» чересчур отважных путешественников, на это и подавно духа не хватало. Разбойнички его заметно презирали, и Серый не ставил ни во что.
На всю жизнь запомнил Никита презрительный взгляд Андрюса и его слова: «Видел я, каков ты был смельчак перед купцом! Нет, Никитка, не по тебе это дело, бросай ты глупости свои, пойдём-ка лучше, повинимся перед твоим отцом да растрату отработаем». И ведь всё, как Андрюс сказал тогда, так и вышло, не иначе, как сглазил! А он-то так мечтал у лихих людей власть приобрести, чтобы его боялись, почитали, имя вслух остерегались произносить! Да если бы Андрюс тогда разделил бы его, Никиты, стремление жить смело, беззаботно, лихоух, каких дел могли они вдвоём наворотить! Отчего-то Никита был уверен, что это Андрюс отверг его дружбу, щедрость, поддержкуи этим загубил удачу, что с той поры повернулась к нему тылом.
Никита представлял, как встретит Андрюса и припомнит ему старые обиды: его презрение, его упрёки, удар по лицу И как только он уничтожит заклятого друганастанет ему и счастье, и удача во всём. Ведь уже к тому шло: как только Никита задумался об этом, уже через несколько дней они набрались смелости и залезли в дом цирюльника, где ему одному досталось чудесное сокровище
Он не удержалсязахотелось вновь взглянуть на изумруды. Любуясь ими, Никита старался не замечать, как худа и прозрачна стала его ладоньтого и гляди, просвечивать на солнце начнёт. И цвет кожи был какой-то странный: то ли от холода, то ли от болезни и слабости. Но всё это ненадолго, скоро он поправится и найдёт отца; неужели тот прогонит единственного сына после стольких лет разлуки? Никита пообещает батюшке никогда больше не ступать на кривую дорожку, но только Только он прежде сотрёт с лица земли главного врага, что снится ему едва не каждую ночь
«Нет, Никитка, не по тебе это дело»
Сколько раз он слышал во сне эти слова! Никита вздрогнулему показалось, что голос Андрюса прозвучал прямо над его головой. Что это, неужто уснул с изумрудами в руке? Он торопливо сжал их в кулаке. Хорошо, доберётся он до Питербурха, найдёт отца А вот где и как ему искать Андрюса? Никита ведь не имел представления, куда бывший друг направился после Смоленска. И батюшка наверняка ничего о нём не слышал
Крошечный кусочек хлеба так и остался несъеденным. Никита равнодушно положил его на пожухлую травупусть птички лесные угостятся. Он отчего-то вовсе не чувствовал голода, так было уже много дней.
Он ещё раз пристально взглянул на изумруды: камни точно подмигивали приветливо, на их гранях так и вспыхивали крошечные, но яркие искорки И в нём вновь окрепла пошатнувшаяся было уверенность, что встреча с Андрюсом не за горами. Он будет искать его и найдётв Питербурхе, в Москве, хоть у чёрта на рогах, а потомуничтожит. И станет, наконец, свободен.
* * *
В кои-то веки в Питербурхе выдался солнечный день. Зима только вступала в свои права, Неву начал сковывать лёд, то и дело сдававшийся под напором изменчивых оттепелей. В осенние днимрачно-беспросветные, слякотные и тёмные, хотелось волком выть от окружающей грязи и невозможности месяцами видеть чистое небо и солнце. Жители города ждали мороза, как чудесного избавления.
Андрей сидел в своём доме с книгою. Свои редкие мгновения досуга он употреблял теперь на ученье. Государь не забыл слова инженера Корчмина о желании Андрея постигать науки и познакомил его с учёным человеком, Яковом Виллимовичем Брюсом, велев тому руководить занятиями «лучшего своего мастера», как он представил Андрея. Брюс встретил его приветливо и показался Андрюсу персоною весьма интересной и умной. Шотландец по рождению, Брюс, ближайший сподвижник государя, сопровождал его в поездках по Европе, был военным, артиллеристом, дипломатом, грамотеем и владельцем огромного количества книг. Так же про него шептались, что, мол: колдун, чернокнижник, магвсё читает и читает ночами, да пишет что-то на непонятных языках.
Андрей сперва насторожился при этих слухах: маг в окружении самого Петра Алексеевича! Уж не он ли, не Брюс задумал против государя ворожить? Но при встрече предубеждение рассеялось: Брюс оказался человеком приветливым, деловитым, очень любезным; как ни старался Андрюс ощутить в нём нечто чуждое и враждебноеничего такого не заметил. Ещё вернее было бы, если бы изумруд смог предостеречь или убедить в невиновности Брюса, но увыэто было невозможно.
Изумруд Андрей теперь носил на руке в открытую: в столице, да к тому же среди приближённых государя, дорогой перстень не смотрелся чем-то из ряда вон выходящим. Только вот пришлось ему приказать камню не предупреждать об опасности, не менять тёмно-зелёный цвет на алыйэто-то окружающие уж точно бы заметили. Андрей теперь полагался больше на себя: он чувствовал приближение терзающей государя нечисти, точно зверь чуял охотников. Он привык даже во время сна не расслабляться полностью, прислушиваться и, если чтопросыпаться мгновенно.
В двери постучали. Слуга Андрея, расторопный, неразговорчивый мужичок Егорка, присланный Меншиковым за домом смотреть да стряпать хоть что-то, доложил о приходе господина Миллера. Андрей не смог сдержать улыбки. Миллер! Далось же секретарю и помощнику господина Якова Брюса, умному человеку, это иноземное имя вместо своего собственного, русского.
Даниэль Миллер на самом деле звался Данилой Васильевичем Мельницыным. Андрей познакомился с ним у Брюса. Миллер был уже не юн, но крепок телом, высок и мускулист; лицо его было хотя и приятным, но ничем не примечательным. Одевался он подчёркнуто изящно, по-европейски, никогда не появлялся без парика, отлично владел шпагой и пистолетами. Яков Виллимович Брюс ценил секретаря за прекрасную память, знание языков и трудолюбие. Когда Брюсу приходилось уезжать из Питербурха, Миллер не всегда сопровождал его: хозяин нередко усаживал помощника доканчивать переводы книг либо разыскивать какую-нибудь важную деталь среди рукописей, что имелись в их доме в избытке. Когда Брюс представил их с Андреем друг другу, Миллер выразил удовольствие от знакомства и предложил свою помощь в учении. Своё обещание он не забыл всякий раз, когда Андрей появлялся у них, секретарь наставлял его в выборе книг и объяснял трудные места из истории, немецкого языка, географии.
Миллер вошёл следом за слугой, держа в руках «Введение в историю европейскую» Самуэля фон Пуфендорфа, собственноручно переведённое на русский язык. Он, по обыкновению, поздоровался приветливо и весело, будто соскучился и был страшно рад видеть.
Вы, господин Петров, как всегда прилежны, браво! Далеко пойдёте! Только вот не рано ли вам книги по навигации штудировать?
Он выражался на чистом русском языке без малейшего акцентаи всё же в какой-то чужой, иноземной манере. Андрей уже знал, что в молодости Миллер довольно много времени провёл в Европе, видимо, там и пристал к нему немецкий лоск. Откуда же он родом, кто его родители, оставалось неизвестным, а приставать с расспросами Андрею было неловко.
Тихон, до этого мирно дремавший на тёплой печке, поднял голову и пристально рассматривал гостя. Обычно он очень спокойно встречал посетителей, а Петра Алексеевича Андрюс даже доверял Тихону охранять пару разкогда государь вёл важные и секретные беседы, куда Андрюсу доступа не было. Но вот Миллер почему-то вызывал у друга настороженность, впрочем, как и его господин, Яков Виллимович Брюс. Чем они ему пришлись не по вкусу, Андрей пока не понимал. Он поклонился гостю.
Спасибо за визит, прочту и европейскую историю непременно. Сколько же книг в доме Якова Виллимовичачитать, за всю жизнь не перечитать! Благодарствуйте, Данила Васильевич
Даниэль, а не Данила, учтиво, но твёрдо поправил тот.
Ах, разве не всё равно? Вы же русский человек, засмеялся Андрей, делая знак своему Егорке, чтобы подавал кофей.
Нет, господин Петров, возразил Миллер. Вы видите, я зову вас на европейский манер. Я живу здесь, но душа моя тянется к иным странам. Никогда я не забуду мои поездки в Англию, Пруссию, Францию! И царь Пётр со мною согласен, вот что! Европейское изяществоэто идеал; в этом мы с государем заодно! О, я ужасно поддерживаю его настроения
Мне всё равно, я всё уважаю, Андрюс едва сдержал зевок. И здесь, и там хорошие, умные люди есть.
Он не хотел быть невежливым, но Миллер мог часами разглагольствовать об иноземных прелестяхэто порядком утомляло.
Вы, сударь, ведь сами недавно в Питербурхе, а изволили приехать из Речи Посполитой? спросил вдруг Миллер.
Андрей вздрогнул, сонливость мгновенно слетела с него. Он не помнил, чтобы рассказывал секретарю Брюса о своей родине. Что ещё ему известно о его прошлом?!
Н-нет, то есть не совсем, господин Миллер. Я уехал из родного города давно, долго жил во Пскове. Там мне и посчастливилось первый раз лицезреть государя и светлейшего князя
Андрей рассказывал, стараясь отвлечь собеседника от возможного вопроса, где он жил, когда покинул родину? Он до сих пор не смел упоминать о своём пребывании в Смоленскеи не потому даже, что всё ещё опасался обвинений дядюшки, а из-за того, что его жёг стыд. Он никогда не снимал с себя вины перед хозяином мастерской за растрату и трусливое бегство. И то, как он ударил Никиту Рагозина, Андрей тоже не забывал.
Миллер слушал спокойно, благожелательно, всем видом показывая, что интересуется собеседником. Андрей никак не мог понять, нравится ему этот человек или нет. Вроде бы добрый, обходительный, искренне заботится о нём, и всё же
«Уж не Брюс ли подослал его ко мне? царапнула неприятная мысль. То-то он так старался, чтобы мы подружились».
Андрей поморщился: как же тяжело видеть в каждом встречном врага.
Он чувствовал, что человека, покушавшегося на душевное здоровье государя, надо искать где-то среди ближних его. Пётр Алексеевич высказал Андрею все свои соображения по поводу собственных зложелателей. Милославские, что держали руку царевны Софьино той уж больше года как нет в живых. Лопухины, возненавидевшие государя за царицу Евдокию. Или бывшая фаворитка Анна Монс с сородичами? Про неё Меншиков рассказывал мерзкое, так что Андрей как-то даже попросил его прекратить говорить так о женщине, близкой государю. Но так или иначеМонсы были в милости у царя и всё потеряли.
Получается, целых три семейства, ранее имевших весьма высокое положение и попавших в опалу. Могли ли они затаить злобу на царя? Разумеется. Но, чтобы пойти на такое, не убоявшись страшной кары, надо хранить в душе не только злость, ревность или женскую обиду. Тут ненависть великая! Требовала она медленной погибели царя, которого необходимо было ещё и унизить, вогнать в ничтожество; а любимое, самое трудное его детищеПитербурхпривести к запустению.
* * *
Андрей проводил Миллера, но заниматься ему расхотелось. Вечером государь, недавно вернувшийся из Москвы, устраивал ассамблею в доме Меншикова. Разумеется, надо быть. Придётся весь вечер и ночь следить, не затесался ли среди высоких гостей кто из тех Остальные-то не заметят; хотя Александр Данилович тоже иной раз как чувствовал что: жаловался на неприятный озноб, кошмары, головную боль. Всё это случалось именно тогда, когда их вокруг государя становилось больше. Андрей, когда видел эти существа рядом с губернатором, старался избавлять и его от неприятного соседства.
Всё это изматывало, высасывало силы и здоровье, заставляло его вечно находиться в напряжении. Иногда он боялся, что в один день просто не сможет справиться со всё прибывающими полчищами призрачных врагов. Уничтожать их по одному он мог, а вот всех одновременно Андрюс боялся, что, если он попытается такое вытворитьот города, пожалуй, не останется камня на камне. Он не сможет направить магию изумруда тонким потоком лишь на нечисть, и спалит весь Питербурх целиком. Что тогда будет с его жителями, да и с государем, для которого новая столица дорога как плод его огромных усилий?
Эти мысли мучили его, внушали страх перед возможной беспомощностью. Он тосковал по Гинтаре, с которой смог свидеться лишь пару раз за лето, да и то в строжайшей тайне. Хорошо хоть, отец и сестра были здоровы, ни в чём не нуждались. Андрей скучал, но не предлагал им переехать в ПитербурхИева с Йонасом спокойно и тихо жили во Пскове, иногда он их навещал. Он боялся, что станет совсем уязвимым перед неведомой опасностью, если перевезёт родных в столицу, где было ему и так тоскливо и неспокойно.
* * *
Он вздрогнул от того, что снова кто-то громко постучал в двери. Поистине, сегодня выдался день визитов! Егор впустил посетителя, и когда в сенях раздался знакомый голос, Андрей улыбнулся, а Тихон довольно заурчал. Это был другпожалуй, их единственный искренний друг в Питербурхе.
Они столкнулись лицом к лицу года полтора назад, на Адмиралтейской верфи, и с тех пор их дружба не прерывалась. Кто бы мог подумать, что стройный мужественный молодой шкипер, выучившийся морскому делу в Голландии, окажется тем хилым, дрожащим, но твёрдым духом Ивашкой, которого Андрюс накормил и которому дал денег и тёплый кафтан с собственного плеча. Тем самым Ивашкой, сыном повешенного стрельца, что познакомился с Андрюсом в убогом придорожном трактире на пути ко Пскову.
24. Иван, стрельцов сын
Встреча Андрея с Ивашкой в Питербурхе вышла не только неожиданной, но и, можно сказать, драматичной. В тот день в доке происходил спуск на воду недавно построенной двенадцатипушечной шнявы.
Корабль был установлен на помосте. Работали быстро; торжественность, обычно присущая первому спуску на воду нового корабля, на сей раз была сведена к минимуму. Отслужили недолгий молебен, прочли по указу губернатора совместную молитву о даровании судну побед во славу русского оружияи вот уже Меншиков махнул рукой, чтобы начали рубить деревянные подпорки, удерживающие шняву. Плотники, среди которых на этот раз находился и Андрей, перехватили топоры поудобнееи щепки начали разлетаться во все стороны.
Шнява потихоньку заскользила вниз по специальному помосту, нарочно смазанному салом. Андрей с восторгом представлял себе, как новенький корабль сейчас плавно сойдёт на воду и закачается на волнах Смотреть на спуск новых судов было для него большим удовольствием, а вот принимать непосредственное участие в этом деле ему довелось впервые.
Наконец последнее бревно оказалось подрубленным, послышался треск; кто-то предостерегающе крикнул сзади Андрей задумался и слишком поздно сообразилнадо ведь как можно быстрее соскакивать с помоста! Подрубленные опоры уже вовсю ломались и
Точно во сне он увидел корпус корабля, что готов был надвинуться прямо на него. В это время кто-то мгновенно спрыгнул сверху, схватил его за руку и рывком дёрнул на себя Шнява соскользнула на волны, подминая корпусом остатки брёвен. Но Андрей не увидел этого: он оказался лежащим на полу, вернее, на некоем человеке, одетом в простой серый бострог.
В смущении он вскочил на ноги и помог подняться упавшемумолодому, широкоплечему моряку.
Благодарю вас
Не ранены? невозмутимо перебил тот, подбирая собственную треуголку.
Нет, я Я вам очень признателен
Андрей Иванович, ну что же ты, а! подскочил к ним Александр Данилович Меншиков. Нешто забыл, как суда на воду спускают? Задумался! Видишьмало под шняву не угодил! Вот что я тогда государю скажу?!
Да-да Сам даже не понимаю, как так получилось Простите, сударь, не знаю вашего имени, спохватившись, обернулся Андрей к своему спасителю.
Тот слегка поклонился.
Унтер-лейтенант Ольшанский Иван Михайлов! отчеканил бойко, будто начальству докладывал.
Андрей в ответ назвал себя; вместе с Меншиковым они втроём поднялись наверх, к стапелям. И тут он понял: лицо, и особенно мимика, лейтенанта Ольшанского были ему хорошо знакомы. Настолько сильны оказались впечатления от страшного рассказа о повешенных стрельцах и горькой истории Ивашки, стрельцова сына, что тот вечер припомнился мгновенно, словно это было вчера.