Берелив так и остался стоять у дороги застывшей фигурой, когда кони, впряженные в повозку, тронулись. Хлопнула дверь, щелкнул хлыстом кучер, ветер, очнувшись, бросил в лицо горсть снега.
Через четверть часа царские люди отмерли. Их ноги вконец окоченели, а бороды покрылись паутиной снежных кружев.
Что это было? в глазах бывалых охотников читалось недоумение. Слеза, что ползла по щеке государя, застыла в спутанной бороде мерцающей бусиной.
Ты прости меня, звезда
Кто ты, Мякиня?
Вместо ответа темный взгляд, заставивший вжаться в спинку сиденья.
Приехали уже. Выходи.
Дверь резко открылась. С другой стороны порога женщина в черном. Глаза светятся радостью.
Настоятельница, наконец-то!
Здравствуй, сестра. Как ты? расцеловались, как положено у монахинь, трижды. Справлялась без меня?
Ох, тяжко пришлось. Но ничего! Благое дело делаем.
Сколько их уже?
Под тридцать будет, но только двое явные.
Я тебе третью привезла и пошла, не оборачиваясь. Чужие руки забрали кошку, помогли надеть шубку, нахлобучили на голову шапку.
Настоятельница?! Моя Мякиня настоятельница монастыря Мятущихся Душ?
А кто еще мог за царевной отправиться? шепнула та, которую няня назвала сестрой, и припустилась следом за настоятельницей, по пути привычно раздавая распоряжения.
Крепкий на вид мужчина, поспешивший на помощь, крякнул, снимая сундук.
Драгоценностями он, что ли, набит?
Царевна ответила, думая совсем о другом:
Книги. Там мои книги.
А то своих мало, хоть и был недоволен, но потащил.
Сагдай всегда такой. Не обращай на него внимания, рядом появилась еще одна женщина, которая проследила, чтобы возница снял второй сундук, который тут же унесли. Подхватив узел Мякини, она повела Стеллу по узкой дорожке, слабо освещенной факелами, воткнутыми прямо в землю. Ворчит и ворчит. Благо силищей не обижен, чтобы на вратах стоять.
Чтобы никого не выпускать? в ошарашенном неожиданными вестями мозгу быстро нарисовалась картина, как она, царевна, рвется на волю, а Сагдай, вооружившись битой для игры в лапту, отправляет любительницу свободы одним шлепком назад.
Чтобы никого не впускать. За вратами нечисти полно, каждую ночь скребется. Иногда даже приходится силу применять.
Стеллу затошнило. Если это та нечисть, о которой нянька в сказках рассказывала, то одного Сагдая на воротах мало.
Сопровождающая будто услышала.
И не один он осаду держит. Оглянись.
Воины, самые настоящие, вооруженные острыми саблями и наточенными пиками, с суровыми лицами стояли по обе стороны от ворот, которые закрывались с металлическим лязгом. Стоило створкам сомкнуться, как следом ухнула тяжелая решетка.
А возница? забеспокоилась царевна, представив, что несчастного кучера оставили на съедение тварям.
Он уже бывал здесь. Не далее, как на прошлой неделе. Знает, где переночевать.
Имя, за столом, освещенным единственной свечой, сидела еще одна монахиня, на этот раз в серых одеждах. Остальная часть комнаты тонула в неприятной тьме. Угадывались большие шкафы, заполненные книгами, в простенках виднелись рамы с тусклой позолотой, а вот кто на портретах изображен, рассмотреть не было никакой возможности. Все черно, неприветливо, как и само лицо монахини, надвинувшей плат до самых бровей.
Макнув перо в чернильницу, она застыла, ожидая ответа царевны.
Я-я-я еще не придумала ответила Стелла, думая, что настал тот момент, когда настоящее имя следует забыть.
Как отец с матерью называли?
Мамы нет, а вот папа все больше дочкой звал, иногда Тиллей или звездочкой, и только когда сердился Стеллой.
Стелла, значит, перо заскрипело. Годов сколько?
Месяц назад тринадцать исполнилось.
На странице появилась корявая цифра 13.
Как в монастыре зваться будешь?
Звездочка?
Проще бы, незнакомка сдвинула брови, отчего между ними появилась складка.
Тогда Звезда?
Монахиня подняла глаза. И были они прекрасно-карими, с веселыми искорками. А когда на лице расцвела озорная улыбка, то вся былая неприветливость куда-то исчезла. На щеках появились ямочки, и увидела Стелла, что ее собеседница молода. Может быть, года на два старше ее самой.
Звезда? хихикнула монахиня, прикрывая рот ладонью. Тут у нас каждый второй воспитанник считает себя звездой. Потом сама убедишься.
Царевна смутилась.
А Луной можно? хоть какая-то связь с родиной. Монастырь Мятущихся Душ вроде и находился в пределах Лунного царства, но издавна не был подвластен его правителям. Как обмолвилась в пути Мякиня, он за особые заслуги обрел статус независимого. Подношения, чтобы милость власть предержащих не иссякла, или посильная помощь при государевой нуждетак то само собой разумелось, но царского вмешательства во внутренние дела монахинь никакого.
Луной можно. Подпишись.
Царевна взяла в руки перо и тут же укололась об острый конец. «Вот растяпа».
Кровь смешалась с чернилами, а потому росчерк в строке рядом с Луной была смешанного цвета.
Скажи-ка еще раз, милая, как тебя родители называли? монахиня подула на страницу. Чернила, впитываясь в бумагу, потускнели. И кто ты сама такая?
Царевна хотела напомнить, что ее звали Стеллой, но отчего-то не смогла произнести свое имя. Казалось бы, пустяковое дело сложить несколько звуков в слово, но что-то мешало, перехватывая горло и путая в голове буквы. Попробовала поступить иначе, сначала рассказать, что она царская дочь, но и этого не получилось.
Я не могу в ее голосе звенел страх. Впервые царевна встретилась с чем-то необъяснимым. Да, отец владел всякими амулетами: оберегом от смертельных ран (увешивался ими после того, как едва не умер на охоте четырнадцать лет назад), камнями, распознающими ложь (надевал неприметный браслет на важные встречи), кольцом, определяющем яды (это так вообще никогда не снимал и лишь раз с удивлением отметил его свечение, когда приготовился есть собственноручно убитого и запеченного в глине фазана), но все те артефакты были Стелле привычны и понятны, ими пользовалась почти вся знать. А такое, чтобы без причины и не суметь выговорить собственное имя, царевну основательно напугало. Не получается
Вот и хорошо, собеседница удовлетворенно кивнула, явно довольная результатом. Вроде незнакомка пасы руками не делала, слова заклинания не шептала, а вот, поди ж ты, родной язык царевну не слушается. Тебе следует помнить лишь то, что тебя зовут Луна.
Теперь я монахиня?
Нет. Пока нет. Может, никогда и не будешь ею. Тут уж как сердце подскажет. Да и я не монахиня. Видишь, на мне серые одежды, а не черные, «не-монахиня» поправила платок. Широкий рукав ее одеяния съехал вниз, и на пальце блеснуло простое колечко с рунной вязью оберега. Сейчас ты, как и я, просто воспитанницаодна из немногих, кого судьба привела в монастырь. Ступай, милая. Тебя за дверью ждут.
А как вас зовут? царевна помедлила уходить. «Все-таки почти сверстница, да и полезно иметь хоть кого-то в знакомых».
ЯИскра. Можешь обращаться ко мне на «ты» или просто сестра. У нас все по-простому.
А тот мужчина, Сагдай, почему ему оставили имя? Стелла пыталась выяснить, всем ли в монастыре выпадает честь быть безликими.
Сагдай по-корпски означает буйвол. Здоровый такой бык, Искра опять улыбнулась. Тебе, наверное, уже объяснили, что наш монастырь не совсем обычный? Среди воспитанников есть парни и девушки, а в ту часть, где живут настоящие монахини, нам вход запрещен.
А ты давно здесь? Ну, раз позволили вести записи родовых имен, то, должно быть, заслужила доверие?
Искра рассмеялась и захлопнула книгу.
Спроси теперь, как тебя звали, я и не вспомню. Даже если захочу освежить память, ничего не получится. Смотри.
Книга вновь раскрылась, но листы в ней были девственно чистыми.
Не всем дано видеть, что в ней записано.
А настоятельница может?
Мякиня и ее младшая сестра Добрявот и все, кому известны наши истории. Только пусть тебя не путает мягкость звучания их имен, они не так просты, какими кажутся. Добря только при Мякине трясется как осиновый лист, а сама во пальцы Искры сжались в кулак. Настоятельница вот уже семь лет как наведывается в монастырь от силы раз в полгода. Со всех отчеты принимает и опять уезжает.
Теперь, думаю, не будет, царевне стали понятны редкие отлучки няньки «погостить у родни».
Искра в недоумении подняла глаза.
Чтобы уйти от ответа, ругающая себя за неосторожность Стелла тут же задала волнующий ее вопрос:
Искра, скажи, а зачем мы здесь? Для чего монахини собирают одаренных детей по всем уголкам мира?
«Наверняка есть причина, и очень серьезная, раз настоятельница на долгие годы превратилась в простую няньку».
Монастырьнаш последний приют, Искра, встретив ясный взгляд Луны, снизошла до объяснения. Одаренных нигде не жалуют. Разве тебе было просто?
С этим утверждением царевна согласилась. Непросто ей жилось, совсем непросто: люди всегда боятся того, что не могут объяснить.
Между тем новая знакомая закатала рукав и дунула на открытую ладонь. Яркий огонь, появившийся из ниоткуда, заставил Стеллу отпрянуть. Искра сжала пальцы в кулак, и лепестки пламени исчезли, не оставив и следа.
Видишь, как легко у меня получается? А до того, как меня научили справляться с огненным даром, я мельницу со всем свезенным с полей зерном спалила. Спасибо дядьке Сагдаю, отбил меня у деревенских.
Так ты была крестьянкой?
Искра поджала губы.
Тебе не надо знать, кем я была. Теперь мы обе никто и пришли из ниоткуда. ЯИскра, тыЛуна. И чем быстрее ты прекратишь вспоминать былое, тем легче будет освоиться в новой жизни.
«ЯЛуна, яЛуна, яЛуна»шептала царевна, а рука так и тянулась к кармашку на платье, где лежал сложенный вчетверо карандашный портрет принца Генриха Эрийского.
Глава 6
Поздней ночью в той комнате, где Искра беседовала с царевной, загорелся слабый огонек свечи, тщательно прикрываемый ладонью. На дворе вновь разыгралась буря, и хотя в помещении не было окон, пламя трепетало и грозилось погаснуть.
Скрывающий лицо под капюшоном подошел к столу, распахнул нажатием тайной панели дверку и достал из открывшейся ниши тяжелую книгу. Тени плясали на ее чистых страницах, однако палец, которым ночной посетитель водил по невидимым строкам, явно давал пищу для ума, поскольку губы шептали то, что должно было оставаться скрытым для чужих глаз.
Камень, Кнут, Осока, Сокол, Ветер, Лилия, Стрела
Страница с хрустом перевернулась.
Змей, Лоза, Куница, Ворон
Легкий выдох, и палец замер на месте.
и последняя Луна.
* * *
На стене тикали часы. Их звук разбавлял напряженную тишину, царившую в комнате, где все вещи говорили о том, что их хозяйка натура властная и строгая. Дорогие шкафы из столетнего дуба высотой под потолок, на стрельчатом окне плотный занавес, который при желании наглухо отрезал бы обитателей помещения от внешнего мира, массивный подсвечник на массивном же столе, а за ним единственное кресловерная примета того, что собеседник, если уж попросит аудиенции, вынужден будет стоять.
Кто те двое? Мякиня ждала ответа от младшей сестры, только что вошедшей в кабинет. Сведенные к переносице брови, напряженные руки на поручнях кресла и неприкрытое недовольство на лице настоятельницы заставили Добрю втянуть голову в плечи.
Теперь няньку царевны трудно было узнать. Вместо платья из мягкой ткани, меховой душегрейки и накрахмаленного фартука, просторный балахон из серого сукна. На голове поверх платка, прячущего волосы, второй, тяжелый, расшитый черными атласными лентами и бисером, с приподнятой надо лбом жесткой складкой, которая делала наставницу солиднее и выше ростом.
Добря прижимала к себе книгу и ступала робко. Ношу на стол не положила, а уронилане совладала с трясущимися руками.
Вот, здесь все написано. Сама принимала.
Тебе было велено книгу держать в моем кабинете, а не где-то там у центральных врат. Не дай Всевышний, кто прочтет ее, Мякиня сверлила взглядом сестру. Та же, наоборот, глаза опустила, смиренно сложив на животе руки.
Ох, как права была настоятельница!
Хоть и прятала Добря записи, как ей казалось, надежно, но все равно не уследила. По свежему запаху воска заместительница наставницы догадалась, что совсем недавно кто-то чужой находился в ее комнате и доставал из тайника книгуплашка над нишей до конца не задвинулась. Но как об этом рассказать сестре? Не лучше ли сначала проследить, кто из обитателей монастыря наведывается в секретное место?
И встречать одаренных следовало самой, а не перепоручать важное дело воспитаннице, Мякиня от досады хлопнула ладонью по столешнице. Сестра втянула голову в плечи.
Так не успевала я. То одно, то другое, торопясь оправдаться, Добря, в противовес старшей родственнице, чеканящей слова, говорила скороговоркой. Иногда ее голос становился так высок, что настоятельница морщилась. Вот, к примеру, в день, когда привезли Кнута, кровопийца объявился. Из-за него в Лебяжьем озере купеческая дочка утопилась. Я пыталась ее к жизни вернуть, Добря сглотнула. Рот пересох, но она и не подумала налить себе воды из стоящего на столе кувшина. Но так трудно заставить стучать сердце, коли оно растерзано окаянной любовью.
Кровопийцу хоть изловили?
Нет, затаился.
Так что с теми двумя?
Дрожащий палец с коротко обрезанным ногтем ткнулся в строку, на которой только сестры могли увидеть настоящее имя воспитанника.
Саардис? переспросила Мякиня.
«Уходящий в никуда».
Почему ты так решила?
Он проявил свой дар на большаке в трактире «Хитрый лис», где его и заприметили. Пытался еду своровать.
Побили? Мякиня знала крутой нрав трактирщика и его постояльцевохотников да контрабандистов, промышляющих добычей редких животных и золота.
Не успели. Он взмахнул рукой и исчез, в подтверждение слов, Добря сделала резкий пасс, изображающий открытие портала.
Неужто из бахриманов? Мякиня от удивления подняла бровь.
Нечасто после разгрома гнезда женоненавистников из Сулейха, случившегося более двадцати лет тому назад, можно было встретить мага, не боящегося пройти дорогой бахриманов. Сразу после окончания войны по всем пяти государствам, входящим в Союз, были расставлены ловушки, распыляющие тех, кто применял магию перехода. Так эрийцы во главе с наследником пытались защититься от нелюдей, втирающихся в доверие и планомерно уничтожающих семьи своих жертвнесчастных женщин, которые после рождения сыновей тоже покидали мир живых, оставив безутешных вдовцов при власти и богатстве. Если бы не история со Свон, ныне жены принца Эдуарда, которая тоже попала в лапы зверя из Сулейха, правители государств не сразу бы хватились, что на землях благочестивых вассалов развернули свои сети враги. Власть и деньгивот те два идола, которым поклонялись бахриманы, желающие шаг за шагом покорить мир. Не все оставшиеся в живых маги знали, что через пятнадцать лет убивающие их ловушки были уничтожены. На беспрецедентный поступок союзники пошли сразу после того, как Петр, граф Пигеонвоспитанник Свон и Эдуарда, сын именитого бахримана и родовитой эрийки, попал в Лабиринты.
«Поистине, все в мире перевернулось, коли отпрыск правящей верхушки Сулейха женат на внучке Артура Пятого», подумала настоятельница, вспомнив, что и царевна Стелла должна была войти в эту королевскую семью. Только глухой не слышал о нашумевшей истории возвращения принцессы Роуз, сестры Генриха, из Тонг-Зитта, куда утащил ее будущий муж.
И как гонимый Саардис выжил?
Отец прятался с ним на болотах. Наши потом дом на сваях нашли. А как старший маг в силу возраста и болезней отправился к праотцам, младший подался на тракт. Грабить не умел, промышлял мелким воровством, боясь далеко уходить от логова. Вдруг где еще смертельные ловушки остались?
И как вы его вытащили?
А это Ветру спасибо нужно сказать Он развесил по всем трактирам обращение к бахриману. Мол, поможем выжить, приходи в монастырь.
- А второй?
И вновь короткий ноготь скользнул по странице, останавливаясь на невидимой строке.
Шелль. «Потерявший крылья».
А этого как нашли? Что, действительно с крыльями был? слова настоятельницы звучали скептически. Хоть и ждали в монастыре пятерых из «Кулака» более тысячи лет, ни она, ни Добря не представляли, кто на самом деле войдет в пятерку. И если «Уходящим в никуда» мог стать любой мальчишка, сбежавший из дома, то «Потерявший крылья» должен был, по разумению сестер, эти самые крылья иметь. Ведь нельзя потерять то, чем не обладаешь? Хотя и здесь существовала особая закавыка: разве нельзя сказать об отчаявшемся, поникшем человеке, что он потерял крылья?