Чему улыбаешься, брат?
Нимандр посмотрел на Клещика.
На меня, кажется, снизошло откровение.
Чудо, значит. Полагаю, я тоже обращусь в новую веру.
Я бы на твоем месте подумал. Сомневаюсь, что этот бог нуждается в поклонении. На мои молитвы, не важно насколько отчаянные, он не отвечает.
И что в этом необычного?
Нимандр хмыкнул.
Возможно, я это заслужил.
Ты слишком легко ступаешь на путь самобичевания. Так что я, пожалуй, еще подумаю, посвящать ли себя твоему новообретенному богу.
Не тому поклоняетесь, вы двое, хмыкнула Десра, шедшая позади. Нужно поклоняться власти. Настоящая власть дает тебе свободу поступать как захочется.
Увы, сестра, эта свободаиллюзия, как и любая другая, возразил Клещик.
Кретин, это единственная свобода, которая не иллюзорна!
Нимандр скривился.
Что-то не припомню, чтобы Андарист чувствовал себя свободным.
Все потому, что у его брата было больше власти. Аномандр вполне свободно покинул нас, разве нет? Так что подумай еще, на кого бы ты хотел походить.
Может, ни на кого? спросил Клещик.
Хотя сестра шла сзади, Нимандр отчетливо представлял себе, с каким презрением она глядит на Клещика.
Чик шагал где-то впереди, лишь изредка мелькая между деревьями. Выйдя на прогалину, они увидели, что тот ждет их на противоположном краю, нетерпеливо глядя на них, словно на уставших, заблудившихся детей.
Колонну замыкал Ненанда, решивший прикрывать тыл, как будто отряд совершает вылазку на вражескую территорию. Воин постоянно держал руку на мече и злобно оглядывался на каждую тень, подозрительную птицу, грозное насекомое, зловещего зверька. Нимандр знал, что он будет вести себя так весь день, накапливая отвращение и злость, пока не наступит ночь и они не сядут у костра. Ненанда считал, что разводить огонь небезопасно и неосторожно, но сдерживался, поскольку Чик ничего не говорил. Чик, со своей вечной полуулыбкой и крутящейся цепочкой, пленил Ненанду редкими словами одобрения, и теперь тот делал все, лишь бы заполучить очередную дозу.
Без этого одобрения он сдуется, лопнет, как мыльный пузырь. Или набросится на первого, кто окажется рядом. На Десру, в которую когда-то был влюблен. На Кэдевисс или Аранатубесполезных, на его взгляд. На Клещика, который скрывает трусость под насмешкой. На Нимандра, который во всем виноватно, наверное, не стоит об этом
«Не тревожься, любимый. Я жду тебя и буду ждать вечно. Знай: ты сильнее, чем ты думаешь. Знай»
И тут вмешался другой голосжесткий, источающий яд:
«Ложь. Ничего она не знает».
«Фейд».
«Нет, братец, ты от меня не отделаешься. Руки твои до сих пор горят от прикосновения к моей шее. А мои выпученные глаза вцепились в тебя, будто когти. Так ведь? Холодные железные наконечники проникают внутрь, причиняют боль, от которой никуда не деться».
«Я что, не хочу принимать вину? Скрываюсь от правды?»
«Это не смелость, братец. Это отчаяние. Жалкое отступление. Помнишь Вифала? Помнишь, как он взял себя в руки и сделал то, что нужно было сделать? Подхватил меня, словно куклу Удивительная силакак вспомню, так в жар бросает! Не вкусишь моих соков, Нимандр? Она засмеялась. О да, Вифал знал, что делатьты не оставил ему выбора. Ты слабак. Тебе не хватило духа убить собственную сестру. В последний миг я прочла это у тебя в глазах!»
Похоже, он издал какой-то звук, потому что Клещик удивленно обернулся.
Что с тобой?
Нимандр мотнул головой.
Они шли мимо бледных деревьев, перешагивали через корни, торчащие из мягкой глины. Свет пробивался сквозь листву, а на тоненьких ветках пугливо верещали летучие белки. Шорох, шелествот и все звуки, а остальное уже дорисовало воображение
«Порой злой поступок приносит покой, фыркнула Фейд. Порой зависть вспыхивает, как огонь. Порой, мой любимый, просыпается страсть, когда даешь другому упасть» Помнишь, кто написал эти стихи? Та женщина из Харнакаса. Андарист не желал говорить о ней, но я нашла все ее сочинения в Старых свитках. «И на кончиках пальцев ты чувствуешь власть». Да, она знала, о чем пишет! Ее боялись, потому и замалчивали ее имя, запретили его произносить. Но я знаю, я скажу тебе
«Нет!»
Нимандр сжал кулаки, как будто снова пытался задушить Фейд. Он явственно видел ее глазабольшие и вспученные, вот-вот лопнут. Он представлял, как выдавливает из нее жизнь.
А листья шелестели с мрачным удовлетворением.
И вдруг в ушах зазвучал смех Фейд. Нимандр обомлел от ужаса.
Ты какой-то бледный, заметил Клещик. Может, устроим привал?
Нимандр мотнул головой.
Нет, Клещик, пусть Чик тащит нас вперед. Чем скорее покончим с этим Но завершить мысль он не смог.
Вот, глядите, сказала Десра. Чик уже на опушке, а мы плетемся.
Причин для нетерпения у нее не было; просто Десра неубедительно строила из себя Чика. Такой способ соблазнения: показать мужчине, каков он со стороны, тем самым одновременно польстить ему и удовлетворить жажду себялюбия. Казалось, перед Десрой не устоять никому, однако Нимандр подозревал, что самолюбованию Чика никакой натиск не страшеннастолько оно велико. Нет, уязвимым местом он ни за что не подставится. Он просто попользуется Десрой и бросит, как уже не раз проделывал с мужчинами, и из этой обиды родится смертельный яд.
Нимандр не собирался предупреждать Чика об угрозе. Это их игры, их раны.
«Да, брат, пусть сами разбираются. Нам своих проблем хватает».
«Фейд, мне тебя еще раз придушить, чтобы ты замолчала?»
«Если тебе так хочется».
За опушкой расстилался луг, спускаясь к далекой реке или ручью. Поле на противоположном берегу было засажено какими-то странными растениями с широкими лилово-синими листьями. Тут и там на крестах висели пугалатак много, что напоминали солдатский строй. Ровные колонны неподвижных фигур, замотанных в тряпье, производили жуткое впечатление.
Чик, сощурившись, разглядывал далекое поле и часовых в лохмотьях. Звякнула цепочка, светящимися расплывчатыми кругами завращались кольца.
Кажется, там, с дальней стороны, есть тропа, сказал Клещик.
Что это за растения? спросила Араната.
Никто не знал.
Зачем там столько пу́гал?
И снова никаких мыслей.
Чик продолжил путь, остальные за ним.
Вода в ручье была темно-зеленая, почти черная, весьма неприятная на вид. Зачерпывать и пить ее никто не отважился, да и переходить решили не вброд, а по камушкам, даром что мелко. Поднявшись по склону к полю, путники увидели, что над каждым растением, облепляя светло-зеленые цветы, роятся тучи насекомых.
Подойдя ближе, тисте анди замедлили шаг. Даже Чик остановился и замер.
Пугала были сделаны из живых людей. Теларуки, ноги, головытуго закутаны в грубое тряпье, из-под него сочится нечто черное и стекает на землю. У некоторых пугал лица опущены вниз, и с бинтов в области носа свисают густые капли.
Ими подкармливают растения еле слышно проговорил Клещик.
Это кровь? спросил Нимандр.
Не похоже, хотя и кровь там тоже может быть.
Тогда они еще живы.
Но уверенности не было. Ни одно из пугал не пошевелилось, не повернуло головы на их голоса. В воздухе пахло смертью и разложением.
Нет, они не живы, сказал Чик, останавливая цепочку.
Тогда что течет из них?
Чик шагнул на узкую дорожку, пересекающую поле. Нимандр нехотя двинулся за ним, остальныеследом. Когда они оказались среди трупов и высоких растений, воздух вдруг наполнился крошечными сморщенными насекомыми, которые бились о лица, оставляя холодные и влажные следы.
Кашляя и зажимая рты, путники поспешили убраться оттуда.
Ноги утопали в вязкой черной грязи, комьями облеплявшей мокасины. Спотыкаясь и скользя, тисте анди все-таки забрались вверх по склону, перемахнули через холм, спустились в канаву и вышли на дорогу. По обе стороны от нее простирались поля, на каждом по войску мертвецов. Тысячи опущенных голов и бесконечный поток черных слез.
Матерь помилуй, прошептала Кэдевисс. Кто мог сотворить такое?
Нимандру снова вспомнилась цитата из Андариста.
«Любая жестокость неизбежна. Всякое мыслимое преступление рано или поздно будет совершено».
Сам думать для разнообразия не пробовал? проворчала Десра.
Он ясно видел
Андарист променял свою душу на мудростьтак ему казалось, вмешался Чик, щелкнув цепочкой. Возможно, он был недалек от истины. Но даже в этом поступке чувствуется необходимость.
Клещик хмыкнул.
Вот, наконец, и появилось слово, по смыслу противоположное благоразумию. Необходимость.
За жутким воинством и мертвенно-синюшными растениями примостился городок. На фоне покрытых лесом холмов он выглядел тихим, почти идиллическим. Над соломенными крышами вился дымок, по главной улице ходили люди.
Думаю, нам не стоит ни с кем разговаривать, сказал Нимандр. Мне не хотелось бы очутиться на шесте над каким-нибудь растением.
Этого не случится, сказал Чик. Нам нужны припасы, и у нас есть чем заплатить. Кроме того, нас все равно уже увидели. Пойдемте. Если повезет, здесь найдется что-то вроде постоялого двора.
С боковой улицы им навстречу шел пожилой мужчина в обтрепанной бордовой рясе. Из-под полы выглядывали голые бледные ноги, но ступни были измазаны черным, как и до смешного крупные ладони. Длинные седые волосы, грязные и нечесаные, торчали в разные стороны.
При виде тисте анди его бледно-голубые глаза расширились, и старик, размахивая руками, что-то закричал на незнакомом Нимандру языке. Произнеся несколько фраз, он отчетливо выругался и перешел на ломаный андийский.
Торговцы из Черного Коралла всегда рады! Город Морско счастлив видеть гостей и родичей Сына Тьмы! Идите сюда!
Чик жестом приказал всем следовать за ним.
Старик развернулся и с безумной улыбкой поспешил в сторону городка.
На главной улице собирался народ. Люди молча глядели на пришельцев, затем расступились, пропуская их. В лицах жителей Нимандр увидел такую безучастную тоску, а в глазахтакое опустошение и неприкаянность, что вынужден был отвернуться.
Руки и ступни людей были испачканы, у многих вокруг губ что-то чернело, как будто вместо рта зияла разверстая пастьили бездна.
Новая эра, торговцы! вещал старик в рясе. Богатство! Бастион. Вереск. Обзор тоже восстает из пепла и костей. Сейманкелик, дар Умирающего бога. Многие жертвы. Все добровольныео да, добровольные. Такая жажда!
Они вышли на широкую площадь. Посреди нее на пьедестале из известняковых плит возвышался кирпичный колодец. Со всех сторон его окружали решетки, на которых сушились срезанные растенияих клубни напоминали сморщенные детские головы, высушенные на солнце. Старухи зачерпывали воду из колодца и по цепочке, вьющейся между ко́зел, передавали ведра в приземистый храм. Пустые ведра возвращались назад.
Раньше посвященный Паннионцу, пояснил старик в рясе, указывая на хрампожалуй, единственное каменное строение в городке. Больше нет! Теперь Умирающий бог лежит в Бастионе. Я смотрел на него. На его глаза. Хотите слезы Умирающего бога, друзья мои? Такой спрос!
Что за кошмарный ужас здесь творится? прошептал Клещик.
Нимандр пожал плечами.
Скажи, мы похожи на торговцев?
Откуда мне знать?
Он думает, что мы из Черного Коралла, Нимандр. Сын Тьмы Наши родичи стали торговцами!
Возможно. Но чем они торгуют?
Стариксудя по всему, жрецпровел их мимо храма к полуразваленному постоялому двору.
Мало торговцев здесь, на восток, да. Но крыша хорошая. Я позову служанок, повара. Есть таверна. Открывается полночью.
Вся мебель в постоялом дворе была укрыта толстым слоем пыли, половицы, усыпанные мышиным пометом, скрипели. Жрец задержался на входе и, сложив огромные руки на животе, покачивал головой. Улыбка с его лица так и не сходила.
Подойдет, сказал Чик, обращаясь к нему. Служанок не нужно, а вот повара приведите.
Да, повар. Идите полночью в таверну!
Хорошо.
Жрец удалился.
Ненанда заметался по комнате, распихивая ногами мусор.
Герольд, мне это не нравится. В городе просто нет столько народаты ведь сам видел.
Достаточно, чтобы сеять и собирать урожай, пробормотал Клещик и поставил мешок на пыльный стол.
Сейманкелик, проговорил Нимандр. Так они зовут умирающего бога?
Я бы хотел взглянуть на него, сказал Чик, раскручивая цепочку и глядя в мутное хрустальное окно.
А Бастион по пути в Черный Коралл?
Чик с плохо скрываемым презрением посмотрел на Нимандра.
Я сказал, что хочу взглянуть на умирающего бога. Чего непонятного?
Я думал открыл рот Ненанда, и Чик тут же накинулся на него:
А ты не думай, воин. Не твое это занятие. Время у нас есть. Время есть всегда.
Нимандр переглянулся с Клещиком. Брат пожал плечами, потом вдруг, сощурившись, улыбнулся.
Твой бог, Нимандр?
Да.
Значит, навряд ли в скором времени умрет.
Вообще никогда.
О чем это вы двое? спросил Чик и, не дожидаясь ответа, снова отвернулся к окну. Умирающий бог должен когда-нибудь умереть.
Жалость тебе неведома, о Великий? поинтересовался Клещик.
В твоем отношениинет.
Ну и славно. Я бы ее, пожалуй, не вынес.
Десра пристроилась возле Чика, смотрела вместе с ним из окна. Вдвоем они напоминали супружескую пару, союзников в борьбе с миром. Левым локтем она почти касалась Чика, но прижиматься к нему не решалась. Вращающаяся цепочка служила своего рода металлическим забором.
Сегодня никому не пить, четко приказал Чик.
Нимандр вспомнил измазанные черным рты, выколотые глаза и поежился.
Из рощи к северу от Великого кургана наползал туман, сливаясь с дымом от костров. Стоянка паломников вокруг огромного холма напоминала вставшее лагерем войско. Ночное небо постепенно бледнело, свет восходящего солнца разгонял тьму, но черная завеса на юге была явно ему не по зубам.
Дорога, ведущая от городских ворот, петляла между курганами поменьше, где покоились сотни погибших во время битвы за Коралл: малазанцы, «серые мечи», рхиви, тисте анди, к'чейн че'малли. Дальше на запад тянулись вытянутые могильникипоследнее пристанище жителей и солдат, защищавших город.
Провидомин шел в полумраке. Его окружали призракистолько, что и не сосчитать, и отовсюду будто бы доносились предсмертные стоны, вопли, отчаянные мольбы матерей и возлюбленных. Когда он уйдет дальше, кто станет их слушать? Никтои от осознания этого на душе становилось невыносимо тяжко. Не слышимые никем, призрачные крики будут оглашать пустоту, переплетаясь в воздухе и опадая на мокрую от росы траву.
Затем Провидомин словно шагнул сквозь портьеру и оказался на солнце; утренние лучи согревали ему лицо. Он стал подниматься на холм, где раскинулся лагерь. На такие выходы Провидомин специально надевал старое обмундированиезнак покаяния, знак самоистязания. Воин чувствовал, что должен выставить свою вину напоказпускай нападают, защищаться он не станет. Так он совершал каждодневное паломничество к Великому кургану, хоть и понимал: не все грехи можно смыть, а искупление есть самое глубокое из заблуждений.
Множество взглядов провожали Провидомина, пока он шел к горе сокровищстоль большой, что принадлежать она могла только мертвецу. Тот не станет алчным взором созерцать накопленное, не будет денно и нощно ощущать на плечах его груз или мучиться ужасным проклятьем. В глазах, следивших за Провидомином, без сомнения, читались ненависть и презрение, а то и желание убить. Что ж, пускай. По крайней мере, эти помыслы чисты.
Скрипя доспехами и позвякивая кольчугой, Провидомин приближался к кургану.
Огромные богатства теперь были погребены под разного рода безделушками, хотя в глазах Провидомина именно такие скромные подношения дороже всего. Ценность жертвы измеряется относительно той боли, с какой она принесена, только так можно отличить подлинную добродетель.
Солнце играло на капельках росы, устилавших медные монеты, гладких морских камушках разных цветов и оттенков, глиняных черепкахнаследии золотого века некоей ушедшей цивилизации, обтрепанных перьях, кожаных косичках с амулетами, тыквенных погремушках из колыбелек новорожденных или больных детей. Среди этого многообразия то тут, то там попадались свежеобглоданные черепачасть верующих так поминала т'лан имассов, которые склонились перед Искупителем и стали его бессмертными прислужниками. Провидомин знал, что на самом деле все куда сложнее и возвышеннее: т'лан имассы не могли поступить в услужение ни к кому, кроме заклинательницы по имени Серебряная Лиса, так что двигало ими не смирение, но благодарность.