Но даже для этого порождения преисподней киммериец не оказался легкой добычей! Не в пример Аскаланте, умершему от страха, Конан взорвался лютым бешенством, не имевшим никакого отношения к здравому смыслу. Невероятным усилием всего тела он рванулся прочь, наплевав на неистовую боль в пронзенной клыками руке. Ему удалось сделать движение и увлечь с собой навалившееся чудовище, его свободная ладонь зашарила по полу и вдруг нащупала что-то, в чем недреманная память воина тотчас опознала знакомую рукоять поломанного меча. Не думая, Конан схватил подвернувшееся под руку оружие и ударил им, точно кинжалом, собрав воедино всю мощь мускулов, сухожилий и нервов Обломанный клинок вошел неожиданно глубоко, и пасть на руке Конана вдруг разжалась, а у чудища вырвалось нечто вроде болезненного всхлипа. Выползок из тьмы оказался в итоге не таким уж и неуязвимым!.. Вот по телу монстра прошла жуткая судорога, короля отбросило далеко прочь, и, приподнявшись на локте, он оцепенело следил, как бился и корчился на полу его враг, а из раны, нанесенной обломком клинка, тугими струями хлестала черная кровь Вот корчи постепенно затихли, сменившись последними подергиваниями И наконец тварь распростерлась на мраморе, глядя в потолок остановившимися желтыми зенками. И Конан, заморгав, принялся тереть кулаком глаза: ему показалось, будто мертвая туша тает, теряет очертания и расползается в черную слизь
И тут на пороге зазвучали знакомые голоса, и опочивальня заполнилась наконец-то проснувшимися придворными рыцарями, вельможами, дамами, воинами, советниками Все они одновременно пытались что-то говорить или кричать, суетились и мешали друг дружке. Подоспели Черные Драконы, раздосадованные и разъяренные, и, ругаясь на множестве языков, мигом растолкали придворных.
Недоставало лишь одного молодого старшины, отвечавшего в эту ночь за охрану королевской спальни. Его так и не разыскали ни в ту ночь, ни потом
Громель! Вольмана! Ринальдо!.. Публий, старший советник, заламывал руки, стоя над трупами заговорщиков. Какое черное предательство!.. Нет, кое-кто у меня сейчас определенно попляшет Стражу сюда!..
Здесь стража, старый ты дурень, презрительно перебил Паллантид, предводитель Черных Драконов. В этот судьбоносный момент ему было не до чинов. Хватит уже причитать, помоги лучше королю раны перевязать, пока он кровью насмерть не истек! Неужели не видишь, что на нем живого места нет?
Конечно, конечно, сейчас, засуетился Публий. Он умел держать речи в совете, но человеком действия его нельзя было назвать. Короля необходимо перевязать. Живо сюда всех лекарей во дворце! О государь, что за черное пятно на чести нашего города
Дайте вина!.. прохрипел Конан с кушетки, на которую его успели уложить. Ему тотчас поднесли большой кубок, и он выхлебал вино окровавленным ртом с жадностью человека, полумертвого от жажды. Вот так-то лучше, пробормотал он, откидываясь на подушки. Ну и паршивая, однако, работенка людей убивать
Умелые руки успели остановить кровь, и природное жизнелюбие варвара уже понемногу брало свое.
Посмотри для начала дырку в боку, велел он примчавшемуся дворцовому лекарю. Ринальдо мне там неплохой росчерк оставил а перо у него всегда было острое
Давно надо было повесить мерзавца, сокрушался Публий. От поэтов вечно жди неприятностей Э, а это еще кто?
И он пугливо пихнул ногой в сандалии мертвого Аскаланте.
Во имя Митры! вырвалось у Паллантида. Да это ж Аскаланте, бывший граф Тунский! Его-то каким поганым ветром занесло сюда из пустыни?
И почему у него такой ужас в глазах? отступая прочь, прошептал Публий.
У него самого вдруг необъяснимо расширились глаза, и словно ледяная рука провела по пухлому затылку против хода волос. Все остальные тоже замолчали, вглядываясь в лицо убитого вельможи.
Посмотрели бы вы на то, что довелось увидеть мне проворчал король. И сел на постели, невзирая на протесты лекарей. А впрочем, вон оно там валяется. Смо И он умолк на полуслове. Его палец показывал в никуда. На месте, где околела тварь, теперь ничего не было видно. Кром! выругался Конан. Эта холера растаяла и утекла назад в нечистые сферы, ее породившие!
Король в горячке он бредит прошептал кто-то из царедворцев.
Конан услышал этот шепот и разразился божбой, мало подходившей его царственному достоинству.
Во имя Бадб, Морриган, Махи и Немайн! довершил он серию богохульных проклятий. Я вам покажу, в какой я горячке! Эта дрянь была точно помесь стигийской мумии с бабуином! Она ворвалась в дверь, и разбойники Аскаланте в ужасе от нее разбежались. Она убила Аскаланте, который как раз собирался меня пырнуть. А потом насела на меня ну, я ее и прикончил, хотя сам не пойму, как это удалось. Топор-то от нее отскочил, как от каменной Должно быть, дело не обошлось без Премудрого Эпимитрия, или как его там
Вы слышите? снова зашептались придворные. Несомненная горячка. Он поминает Эпимитрия, а тот умер пятнадцать столетий назад
Клянусь Имиром! взревел король. Этой ночью я разговаривал с Эпимитрием, вот как сейчас с вами! Он воззвал ко мне в сновидении, и я шел к нему по черному каменному коридору, сплошь в изображениях всяких старых богов, и там был каменный алтарь на ступеньках, каждая с выгравированным Сетом, а потом пещера с гробницей и фениксом
Ради Митры, о мой повелитель, умолкни, прошу тебя! подал голос первосвященник, бледный, точно мел.
Конан вскинул голову движением льва, встряхивающего гривой, и его голос отдавал эхом гневного львиного рыка:
Я тебе что раб, чтобы по каждому твоему чиху рот закрывать?
Ни в коей мере, о государь! Жреца так и трясло, но вовсе не из страха перед монаршей немилостью. Я вовсе не хотел тебя оскорбить И, низко нагнувшись, он зашептал так, чтобы лишь Конан слышал его: Государь мой, ум человеческий не в силах постичь случившееся с тобой Лишь узкому кругу посвященных в высшие тайны известно о черном каменном коридоре, прорезанном неведомыми руками до самого сердца горы Голамира, и о фениксе, хранящем покой могилы, в которой пятнадцать веков назад был погребен Эпимитрий. С тех пор ни единая живая душа не входила туда ибо, опустив Мудреца во гроб его вечного упокоения, избранные жрецы наглухо замуровали внешний выход из коридора. Сегодня даже нам, высшему жречеству, доподлинно неизвестно, где он находится Лишь несколько человек поколение за поколением из уст в уста передают, что да, Эпимитрий воистину покоится там, в черном сердце Голамиры И это одна из Святых Тайн, на которых держится поклонение Митре!
Ну, мне-то почем знать, какой такой магией Эпимитрий меня призывал, проворчал в ответ Конан. Но я точно с ним говорил! И он еще пометку сделал на клинке моего меча, да такую, что демон издох от первого же удара. Меч я, правда, в самом начале заварухи сломал о башку Громеля, но и кусочка хватило, чтобы адская тварь испустила дух. А что тут к чему и какие за всем этим чары не моего ума дело
Позволь же мне взглянуть на твой меч, прошептал священник, и голос его дрогнул, потому что в горле неожиданно пересохло.
Конан протянул ему рукоять с обломком клинка, и жрец, вскрикнув, тут же рухнул на колени.
Митра да защитит нас от сил тьмы!.. вырвалось у него. Воистину наш король нынче ночью виделся и говорил с Эпимитрием! Вот здесь, на мече это тайный знак, который мог нанести лишь Мудрец, и никто, кроме него! Символ бессмертного феникса, вечно бдящего над его могилой!.. Свечу мне, скорее! Дайте я взгляну повнимательнее на то место, где, как говорит король, умерло порождение бездны
Место это находилось позади разломанной ширмы. Ее мигом убрали, и мраморный пол залился светом множества свечей Народ разом ахнул и замолчал. Потом кто-то упал на колени, взывая к Митре, а кто-то, наоборот, с визгом кинулся вон.
Ибо там, на полу, где издохло страшилище, осязаемой тенью распростерлось темное пятно, которое впоследствии так и не сумели отмыть. Растекшаяся кровь твари четко очертила контуры ее тела, и было ясно с первого взгляда, что подобное тело никак не могло родиться под звездами этого мира. Жуткий силуэт распластался на полу, словно тень какого-нибудь обезьяноподобного бога с темного алтаря в недоброй стране Стигии
Дочь ледяного исполина
И вот затих лязг и грохот мечей, смолк наконец оглушительный гомон сражения, и на залитый кровью снег пала та особенная тишина, которая бывает только после боя. Негреющее бледное солнце, нестерпимо отражавшееся от ледников и снежных полей, рождало острые серебряные блики на гранях разбитых доспехов и обломках клинков, и мертвые так и лежали там, где застала их смерть. Безжизненные руки еще сжимали бесполезные рукояти, головы в шлемах запрокинула предсмертная мука, русые и рыжие бороды торчали к небесам, словно призывая в последний раз Имира ледяного исполина, покровителя воинственных племен.
Все было мертво, лишь двое воителей еще стояли друг против друга среди алых потеков и груд неподвижных тел, и их взгляды пламенели неугасимой враждой. Над ними простиралось морозное небо, кругом лежала беспредельность снежных полей, а у ног мертвец на мертвеце. Двое медленно сходились, шагая через тела, точно последние призраки в обезлюдевшем мире. И вот они встали лицом к лицу, и некоторое время тишину не нарушал даже скрип снега.
Оба рослые, широкоплечие и поджарые. Тот и другой давно потеряли щиты, и у обоих доспехи сплошь покрывали вмятины и зарубки. На кольчугах подсыхали багровые пятна, мечи побурели от пролитой крови. Рогатые шлемы несли отметины множества свирепых ударов. Один из воителей был безбород, с густой черной гривой волос. У другого волосы и борода отливали такой огненной медью, что даже кровь казалась в них малозаметной.
Рыжий подал голос первым.
Скажи мне свое имя, проговорил он. Что отвечу я братьям, живущим в Ванахейме, когда меня спросят, кто последний из войска Вульфхере пал под мечом Хеймдаля?
Ты скажешь им, что встретил Конана из Киммерии, раздался в ответ рык черноволосого. Только болтать об этом ты будешь не в Ванахейме, а на небесах в Вальхалле!
Хеймдаль с ревом устремился вперед, его меч свистнул в смертоносном размахе. Удар по шлему заставил Конана пошатнуться, перед глазами заплясали алые огоньки. Впрочем, и сам меч не выдержал столкновения добрая сталь разлетелась голубыми искрами. Полуоглушенный, Конан тем не менее сделал выпад, и его клинок с коротким шипением вспорол воздух. Отточенное острие рассекло и чешуйчатую броню, и кости, и плоть и самое сердце. Рыжеволосый воитель пал мертвым к ногам киммерийца.
Конан выпрямился, опираясь на меч, и тут-то на него в полной мере навалилась тошнотворная, чудовищная усталость. Привычное вроде бы сверкание снега под солнцем стало резать глаза, точно ножом, а светящееся небо словно бы съежилось и отдалилось. Конан отвернулся от истоптанного поля, где светловолосые и рыжие воины громоздились один на другом в объятиях смерти. Кое-как он сделал несколько шагов Слепящая белизна снегов внезапно начала меркнуть перед глазами. Конан осел наземь и, опираясь на руку, встряхнул головой, как лев гривой, пытаясь прочистить глаза
Постепенно дурнота оставила его, и мало-помалу зрение начало проясняться. Когда Конан смог приподнять голову и заново оглядеться, он сразу обратил внимание с миром определенно творилось что-то не то! Что именно, он не взялся бы внятно объяснить, но земля и небо точно выглядели не так, как всегда. Однако размышлять об этом оказалось некогда. Перед ним стояла женщина, стройная, точно стебелек на ветру. И почти нагая, если не считать легкой накидки из тончайшего шелка. Ее тело отливало слоновой костью, а босые ножки показались Конану белей снега, который они бестрепетно попирали. Девушка смотрела на израненного бойца и негромко смеялась. Ее смех звучал бы нежней серебряного ручейка, не будь в нем столько жестокой насмешки.
Ты кто?.. просипел киммериец. Откуда ты здесь?..
Разве это важно? прозвенело в ответ.
Голос красавицы был мелодичней поющей арфы, но какое в нем слышалось бессердечие!
Что ж, зови сюда своих воинов, буркнул Конан, нашаривая оружие. Может, у меня и язык на плече, но живым я не дамся Ты ведь из ваниров, как я погляжу?
Кто тебе это сказал? наклонила головку красавица.
Конан присмотрелся Ее струящиеся локоны действительно показались ему рыжими, но только на первый взгляд. Нет, они были не рыжими и не золотыми, но некоторым образом сочетали в себе оба цвета, и результат оказался великолепен. А как сияло в этих волосах солнце!.. Конан смотрел и смотрел, приоткрыв рот от восторга. Глаза девушки тоже нельзя было с определенностью назвать ни серыми, ни синими: в них сверкали, менялись, клубились и переливались цвета, которым он не смог бы подобрать правильного названия. Алые губы улыбались, и все тело от пальчиков ног до пышных волос так и дышало истинным совершенством. От вида такой божественной красоты у Конана кровь застучала в висках.
Не пойму, кто ты, признался он вслух. То ли из рода ваниров, а стало быть, мой враг То ли из Асгарда, где у меня друзья Долго я странствовал, но такой, как ты, ни разу в жизни не видел! Даже у прекраснейших дочерей белокурых асиров не бывает таких волос. Клянусь Имиром, я
Да кто ты такой, чтобы клясться именем Имира? насмешливо перебила она. Что можешь ты знать о богах, повелевающих снегами и льдом, ты, явившийся с юга искать приключений на холодной чужбине?
Клянусь грозными богами моего родного народа! воскликнул Конан рассерженно. Да, я не родственник золотоволосым асирам, но пусть попробуют потягаться со мной на мечах, тогда и поговорим! Сегодня здесь пало восемь десятков добрых бойцов, когда храбрецы Вульфхере сошлись с волками Браги, а выжил один я! Скажи-ка мне, женщина, видела ты, как блестели кольчуги, как вооруженные воины шагали через ледники?
Я видела, как сверкал иней под солнцем, отозвалась она. Я слышала, как шептал ветер, летя над вечными снегами.
Конан со вздохом покачал головой.
Мы ждали, чтобы Ньерд со своими людьми присоединился к нам еще до сражения, пробормотал он. Боюсь, не угодили ли ребята в засаду А Вульфхере и все наши мертвы Слушай, откуда все-таки ты здесь взялась? Мы не видели поблизости деревень, боевой поход завел нас в самую глубь безлюдных земель, но ты не могла явиться издалека по снегу-то голышом! Отведи меня к своему племени, если вы здесь держите руку асиров! Я устал до смерти и не на шутку изранен
Моя деревня далековато отсюда, тебе туда не дойти, Конан-киммериец, рассмеялась красавица.
Широко распахнув руки, она сделала несколько танцующих шагов перед ним, мерцающие глаза, полуприкрытые длинными шелковыми ресницами, сияли насмешкой.
Скажи лучше, вправду ли я хороша?
Как рассвет над снегами, пробормотал Конан, и его взгляд загорелся охотничьим блеском.
Тогда почему бы тебе не встать и не пойти следом за мной? продолжала она. Что ты за воин, если только и способен валяться в сугробе? Давай, ложись в снежные перины и умри вместе с остальными глупцами, черноволосый Конан Ты все равно не сумеешь доковылять туда, куда я тебя повела бы!
Насмешка в ее голосе положительно сводила с ума. Выругавшись, Конан кое-как поднялся на ноги, синие глаза опасно заблестели, покрытое шрамами темное лицо перекосила гримаса, в душе смешались ярость и вожделение. Страсть, мучительная, как смертная боль, обуяла все его существо, заставив кровь варвара свирепым галопом помчаться по жилам, так что землю и небо перед глазами подернула алая пелена Какие раны, какая усталость? Он о них даже не вспоминал.
Стремительно и молча он рванулся вперед, протягивая руки, но девушка легко увернулась и понеслась прочь, со смехом оглядываясь через плечо. Конан глухо зарычал и устремился в погоню. Он уже не помнил о битве, о мертвецах в кровавых доспехах и даже о Ньерде, не подоспевшем к сражению. Он видел перед собой лишь это белое точеное тело, что, казалось, не убегало, а невесомо уплывало над снегом Все дальше и дальше через снежную пустыню, нестерпимо горевшую под солнцем
Давно пропало из виду истоптанное, обагренное поле, но Конан с упорством истинного сына Киммерии не бросал преследования. Ноги в латных башмаках проламывали наст и глубоко увязали в искристом снежном прахе, он то и дело застревал в глубоких сугробах и на пределе сил выламывался из них Девушка, напротив, невесомо неслась впереди, убегая с легкостью перышка, плывущего в пруду; босые ножки едва оставляли следы на рыхлой пелене, кутавшей наст. Как ни был разгорячен Конан, лютый холод так и кусал его сквозь кольчугу и добротную меховую одежду; девушка в своей прозрачной накидке, казалось, летела в веселой пляске под пальмами розовых садов солнечного Пуатена