Ну а иначе как посреди ледяной тундры вообще могли остаться какие-то заметные следы.
Или не смогли дать дёру.
Только теперь, выслушивая злобное шипение алрих, я увидел то, что следовало приметить давным-давно.
Пяток плотных с виду комков по кругу в снежном покрове. Кто это был, я покуда не понял, но то, что это были останки разумных существ, я не почувствовать не мог. Мать-Итора, смилуйся.
Мне казалось, я даже различал теперь привкус направленного из круга наружу обнажённого металла.
Да, так и есть. Пятеро были застигнуты здесь неполные три оборота Кзарры назад, они успели встать в оборонительный строй, судя по всему, не зная толком, откуда им грозит опасность, лошади или другие вьючные, если таковые у них были, сорвались с привязей и удрали, во всяком случае я их не чувствовал. А вот что я чувствовал, так это гибельный холод, который сквозил от этого места.
ЛхотШа вновь злобно выругался по-харудски и почти что на карачках пополз к ближайшему сугробу.
Невольно оглянувшись на лошадей, чего-то далековато мы их оставили, я двинулся за шаманом, машинально поплотнее укутываясь в одеяло. В таким моменты я не трусил, как те, кто поумнее, и не ярился подобно остальным, более глупым представителям племени кочевенов, я начинал мёрзнуть. Не знаю, наверное бабушкино наследие.
ЛхотШа между тем вознамерился всё-таки выпытать, что здесь произошло и кто были эти пятеро. Алрих пришлось почти по плечо засунуть руку под наст, прежде чем он сумел дотянуться. Похоже, здесь под снегом всё-таки есть заметная яма.
Извлечённый на свет указательный палец харуда был измазан чёрным.
ЛхотШа понюхал его и махнул мне подходить ближе.
Ну палец как палец. Сломанная некогда третья фаланга, обкусанный ноготь. Измазан в саже.
Саже?!
ЛхотШа, мов-на те, отойди.
Алрих сощурился в ответ.
Это зачем?
Затем. Ты саван тишины какого размера можешь сплести?
На эту стоянку хватит.
О, смотрите, догадливый, хоть и старый.
Славно. Приступай. Придётся мне этих бедолаг потревожить.
Алрих снова ругнулся, но спорить не стал, отошёл на пару шагов в сторону, достал два камня из-за пазухи и принялся их вертеть в пальцах, так что только кольца зацокали. Возникший ритм словно подхватил искрящиеся в морозном воздухе снежинки, серебристый вихрь взвился над ним расширяясь, покуда не укрыл под собой и алрих, и меня, и это злополучное место. Разом всё стихло, замолчало ветряное вытьё.
Ненадолго. Теперь моя очередь.
Не то чтобы мне очень хотелось это делать, но проковыряться здесь в снегу двушку или того больше, чтобы в итоге ничего толком не узнать, меня тоже как-то не грело.
Я вздохнул полной грудью и задал первый тон, явственно различив, как на него неприятным звоном отозвался ближайший ледник. Гнилые боги, ЛхотШа, плоховато ты саван держишь.
Второй тон был совсем высоким, на самой границе слышимости, от него заныли зубы и досадливо крякнул алрих. Терпи.
Третий и последний тон был похож на обычный хлопок ладонью, но он произвёл искомый эффект с лёгким шорохом снежный покров вокруг меня пришёл в коловращение, быстро разгоняясь и улетая прочь, словно невидимый ураган сдул его, возведя вокруг кольцевой сугроб высотой гребня локтей в пять, не меньше.
Кажется, учёные братья из университета Марки именуют таковые цирками или кратерами. Гнилые боги, какая мне до того разница! Сейчас меня волновали совсем другие вещи.
Теперь стало явственно видно, что это были представители северного народа.
Широких в кости и обросших дурной шерстью почти по всему телу, включая лицо, даже их женщин нельзя было спутать с харудами, а тем более с другими человеческими народами. Да оно и понятно, северяне жили в этих землях задолго до Пришествия, потому зело приспособились, в том числе в смысле вящего волосяного покрова.
Другое дело, что в том виде, какими они предстали сейчас передо мной, я различал их лишь по вторичным признакам они не знали металлов, и то, что я изначально принял за холодное оружие, на поверку оказалось грубыми заточенными самородками, на жилу примотанными к обугленным древкам.
В остальном же они представляли собой заживо запечённое до углей месиво из промороженного мяса и опалённых звериных шкур.
Все пятеро умерли мгновенно, буквально приплавившись к чёрному ледяному блюдцу всё того же угольно-чёрного цвета. Вот что увидел снизу ЛхотШа.
Я оглянулся на алрих, вопросительно подняв брови.
Что скажешь?
Ха, плохо.
А конкретнее?
Северный народ славится своей быстротой и недостижимыми навыками по выживанию в тундре. Ни один зверь или человек не может от них уйти или тем более застать врасплох.
И тем не менее, харуды их вытесняют всё дальше на север и восток, в сухие тундры.
ЛхотШа пожал плечами, снова переходя на харудский:
Нас больше, мы у нас есть лошади и железо. Но лицом к лицу и в одиночку ни один харуд в здравом уме не станет вставать у северного народа на пути.
Разведчики сказывали, что северяне ушли и не вернулись.
Алрих смачно сплюнул на лёд.
Это те самые, которые потом сами ушли и не вернулись? Горе тому народу, лучшие люди которого вот так пропадают.
Но как видишь, эта группа никуда не ушла, кто знает, может именно они и виновны в том, что мы так ничего и не знаем, что творится на дальнем севере последнее время. Схарчили поди наших следопытов полярной ночью.
Алрих покачал головой, потом нехотя отпустил саван и, поморщившись от вновь налетевшего в глаза ветра пополам со свежей снежной пылью, поспешил к скорченной в агонии обгорелой пятёрке. Я благоразумно остался стоять где стоял, только снова укутался в одеяло, покуда кочевен их разглядывал.
Не вижу ничего, что бы указывало на цель их возвращения так далеко на запад. Однако шли они налегке, скарба у них почти нет. Думаю, даже нечаянно столкнувшись с нашими разведчиками, они бы предпочли уклониться от встречи, и уж тем более не стали бы нападать.
Мы об этом всё равно не узнаем, старик, лучше скажи, что это их убило, я вообще ничего тут не ощущаю.
ЛхотШа продолжал методично обходить всех по кругу.
Я тоже, и это странно. Будь это какое-то ведовство, отзвук Пути Матери-Иторы остался бы наверняка, к тому же, будь то алрих
Это был бы очень сильный шаман.
ЛхотШа скрипнул зубами. Южное слово вызывало в нём к жизни какие-то старые обиды.
Алрих подобной силы не рождалось уж пять кругов, и ты это прекрасно знаешь, тут не просто жило пламя, оно было очень горячим и сильным, но вспыхнуло оно в единый миг, вспыхнуло и погасло, иначе они бы все обгорели до костей.
То есть ты считаешь, что их застали врасплох?
Выходит так.
Но они выстроились в круг и явно готовились дать бой.
ЛхотШа задумчиво почесал под мышкой.
То есть они не знали, что им угрожает, и до поры не испытывали особого беспокойства. Уйти они не пытались точно.
Или знали, что уйти всё равно не удастся, эти слова я пробурчал себе под нос, снова возвращаясь к тиссалийскому.
ЛхотШа обернулся на меня, потом снова обвёл глазами пепелище, которое уже наполовину засыпала юркая позёмка.
Северный народ умеет уходить от опасности, нот-ха.
Вот же упрямый старик.
Кто знает, что стало с вашими разведчиками, кто знает, что сначала согнало со становищ, а потом привело северный народ обратно. Причём и то и другое в самую полярную зиму.
И тут же ЛхотШа куда-то засобирался.
Тхе-тох. Нет смысла гадать, чем дальше мы окажемся от этого места, тем лучше.
Э, нет, постой.
Ты знаешь, старик, это глупо. Потому что если эта сила, что способна проделать с северянами такое, уже ушла, то нам ничего не угрожает. А если же нет
Я сделал пару вращений локтями, разогреваясь.
Пора уже тряхнуть стариной.
Одеяло в родовую клетку полетело на снег, туда же отправилась и меховая куртка. Всё, как мама учила. Ничто не должно стеснять твоих движений, сынок.
С грехом пополам бородатый, проживший на свете уж без малого два круга вечный ребёнок.
Ну-ка покажи, на что ты способен.
Адепты истинного Пути ведяют, что пред ликом Иторы-матери все мы ничтожны и слабы, как слаб муравей, блуждающий меж кристаллических корней круговечного древа-гоэ, и только раскрыв свою душу истинному источнику жизни и силы под палящим солнцем Кзарры, ты способен совершить невозможное, прикоснувшись к тайнам самой вселенной.
Но покуда потомки Игроков Средины или те же алрих шаманы харудов предпочитали прибегать к помощи артефактов силы и диким ритуалам. Мама же учила всех желающих, как раскрыться навстречу Иторе, дабы получить искомое без поделий гнилых богов.
А ещё она учила нас принимать мир таким, каков он есть, и петь своим песни, сливаясь воедино с Иторой Многоликой, ибо в этом состояла истинная суть Завета.
Если бы всё было так просто.
Итора продолжала молчать, покуда шли круги и круги, Битва Завета, во время которой родилась мама, завершилась ничем. И нас, адептов истинного Пути, аколитов Иторы, по-прежнему оставались считанные единицы. Горстка гордых и нелепых одиночек, продолжавших твердить своё. Нельзя допустить возвращение Истраты и Ксера, нельзя позволить гнилым богам вернуться. А значит, стихии Трёх Путей всё так же под запретом, оставалось нам, нелепыми канатоходцами, шатаясь, скользить на самой грани бытия, едва удерживаясь от падения в пропасть.
И петь свои песни, оставаясь вечными детьми. Маме от роду пять кругов и пятьдесят зим, но она до сих пор вызывает нездоровый блеск глазах у харудской молодёжи, я же, несмотря на отросшую сызнова бороду, едва на вид производил впечатление взрослого воина. Тощий, нескладный, прыщавый, разве что зычным голосом вышел.
Голос, голос. Все в племени знали это голос отнимает у меня целые зимы. Покуда Итора спала, каждый мой к ней безответный призыв словно утаскивал меня обратно в прошлое, туда, на пять кругов назад. Для нас с мамой время не желало двигаться, постоянно оборачиваясь вспять, словно дожидаясь чего-то.
Вот сейчас и узнаем.
Пульсирующий сердечный ритм наполнил собой всё вокруг, заставляя просторы тундры колебаться с собой в такт. Сам воздух, разом уплотнившись до состояния студня, принялся вибрировать, то приближая, то отдаляя вершины сопок.
Это было совсем не похоже на простые тризвучия, которыми мне удавалось обходиться обычно. То был лишь ярмарочный фокус по сравнению с тем, что мне предстояло проделать сейчас.
Моё тело уже само подёргивалось в изломанном танце, в такт собственному сердцебиению. Как говорила мама, этот ритм он вокруг нас, осталось впустить его, слиться с ним, стать единым с великим океаном бытия, заливающим всё вокруг, и только тогда ты сможешь исполнить Песнь Иторы. Говорят, этому её научил сам Ксанд Тиссалийский, великий Бард прежних времён, то было ещё до моего рождения. Суть происходящего была проста, как слеза: чем ясней ты объявишь свою волю и чем теснее вольёшься в этот ритм, тем серьёзнее у тебя виды не вернуться на свет хнычущим младенцем.
Или не исчезнуть вовсе, как уже ни раз случалось с адептами истинного Пути. Именно потому нас было так мало.
Лучше быть зачуханым шаманом кочевенов, чем пополнить собой их сумрачные легенды. Ибо правды в них ни на медную монету.
Ритм бился о мои рёбра изнутри, со свистом гоняя воздух в гортани.
Ну, приступим.
Голос пробудился во мне, глубоким рыком вырываясь на волю. Пробудился и тут же замер, готовый сорваться, но словно опасающийся своей скрытой силы.
Мне же оставалось ничком повалиться на чёрный лёд.
С такими плясками и сухожилия порвать недолго. Ощупав себя, вроде неплохо вышло, я усмехнулся. Ни облезшей бороды, ни пропавших зубов мудрости. Теперь дело за малым.
Стеклянная, звенящая тишина заснеженной пустоверти вокруг ждала моей команды.
Первый тон слегка дрожащий, с металлическим призвуком.
Второй будет заметно ассонансным, неустойчивым, жаждущим разрешиться хоть куда-нибудь, хоть в волчью квинту.
Но не судьба.
От финального звука у меня за спиной волком завыл ЛхотШа, да, старик, от такого взвоешь, режущий, будто разрывающий барабанные перепонки вопль заставил реальность просыпаться внутрь самой себя брызгами битого стекла.
Что бы вокруг ни пряталось, теперь оно проявится, не в состоянии больше скрываться в потайных карманах бытия, ибо таковых вокруг более не осталось.
Два тухлых, белёсых, сочащихся гноем глаза я заметил почти сразу.
Покуда я вновь спешил напялить на своё распаренное тело харудские обноски, эти глаза не отпускали меня, словно пытаясь высверлить во мне две смертельные раны.
Ничего, ещё и не с таким справлялись.
Судя по ледяному блеску склизкого тела, это был водянник, былое вместилище Додта.
Точнее, водяница. Мне было не очень сподручно всматриваться за двести локтей, покуда глаза слепила весенняя Кзарра, но, кажется, я разглядел две посиневших голых груди, едва прикрытых коростой инея. Нелегко ей здесь на северах, в такой дали от Океана. Но снег, он чем вам не вода.
Впрочем, холода она наверняка даже не чувствует. Бледная статуя, подобная креветке в ледяном кляре, какими их возили торговцы морскими гадами от Монастырского архипелага до самых портов Нового Царства. Неподвижная, но отчётливо живая.
Сколько я таких не встречал, уж поди круг.
Как они только длят своё существование, после бесславной-то кончины гнилых богов? Бездушные и бесцельные гомункулы, несущие смерть и разрешение на своём пути, они убивали друг друга не хуже жаждущих мести Игроков. Да ко всему ещё и сёстры-охотницы за ними бегали.
Но вот, эта сумела ото всех скрыться и выжила. Ускользающая, как их звали Хранители Путей. Молчащая, как их называли в простоте остальные.
Ледышка пустоголовая.
Я снова услышал, как зашипел ЛхотШа.
Ну да, чего приятного, но не будем так уж горячо реагировать. Ты, старик, поди с такими за свою жизнь ни разу сталкивался, но рассказы старейшин же в детстве слушал?
Стараясь не упускать водянницу из виду, я отступил обратно внутрь круга и лишь тогда быстро бросил взгляд на алрих.
Тот таращился совсем не туда.
И вот тут меня начал прихватывать знакомый озноб опасности.
По правую сторону от водянницы в сотне шагов от неё показалась ещё одна замороженная фигура. На этот раз точно мужская, вполне прилично одетая, в истрёпанном шерстяном платье морского покроя, водянник стоял, широко расставив ноги и опершись на трость, как будто не покидал палубы своего адмиральского галеона.
И как же это мы дошли до жизни такой, что молчащие начали явственно сбиваться в ватаги. Такого даже при живом Додте не было, что уж говорить про нынешние времена, когда на весь континент Средины поди только эти двое из всего мерзкого племени и осталось.
Да, незадача.
Я бы сказал, что надобно теперь, не дожидаясь встречной агрессии, бежать к лошадям и уходить, покуда дают.
Хвала Иторе, до сих пор они по какой-то особливой причине не нападали, так что не будем Её гневить, воспользуемся случаем спокойно унести отсюда ноги.
Хотя погодите.
ЛхотШа, дунно-тха, что-то не сходится.
Кочевен в ответ что-то нечленораздельное каркнул.
Не это додтово отродье спалило северян.
Старик лишь коротко кивнул. Кривой его палец указывал куда-то налево, гораздо дальше, чем были от нас два водянника.
Ещё одна фигура. Чёрная, вся покрытая сажей. Но тоже отчётливо живая. В отличие от незадачливой пятёрки дикарей.
Огневица, рабыня Истраты-Вседержительницы, чтоб её трон морские черти на уде вертели.
Оно и логично. Будь тут одни водянники, откуда следы огня поверх ледяной лужи в круге погубленных северян.
Все трое продолжали пялиться.
Больше никого не видишь?
ЛхотШа нервно хмыкнул.
Тебе мало, сынок?
Да уж куда там мало.
Как мы отсюда будем выбираться?
Я бы сказал, что на лошадях, но, в отличие от нас двоих, их даже палить не придётся, просто встанут со страха и край.
По крайней мере, мы теперь знаем, что случилось с разведчиками.
ЛхотШа вопросительно на меня покосился.
Если здесь творится такое, пропажа пары дюжин харудов вместе с лошадьми и пожитками уже особых вопросов не вызывает.
Алрих в ответ снова грязно выругался, но потом взял себя в руки:
Надо сообщить Конклаву.
И то правда. Уйти мы отсюда уже наверняка не уйдём, даже если я солью всю свои два круга жизни на Песнь, но вот это невероятное зрелище, что мы сейчас наблюдали, явно стоило тех усилий.
Отправим птицу?
Где ты её тут возьмёшь.
Да уж, я повертел головой, весна, для перелётных рано, а для морских слишком далеко от Океана. Да и что им тут делать.