Венецианские маски со стен следили за ее сном. Тени бегали по картине с видом на Мост Вздохов в Венеции. Клер часто жалела, что живет не там. Ее тянуло к каналам. Сегодня ей снился шум воды, колыхание шелковых штор и острота лезвия. Во сне кто-то поднес нож к ее шее, примиряясь срезать то ли кожу, то ли жемчужное ожерелье, с которым она не расставалась. Либо одно, либо другое Клер вздохнула во сне. Рука с лезвием, снившаяся ей, была обожжена. Такой ужас!
Проснувшаяся девушка приоткрыла веки. Кругом стояла ночь. Густая темнота окутала всё, кроме некоторых фосфоресцирующих деталей интерьера. Клер даже пожалела, что не включила настольную лампу перед сном. В комнате было так тихо и темно, что по коже пробегали мурашки. К тому же ей показалось, что кто-то сидит рядом. Прямо на краю ее постели.
Атласное покрывало слегка натянулось под чьим-то весом. Клер откинула пряди волос со лба и уставилась в темноту. То, что она могла разглядеть, казалось ей продолжением сна. На постели сидел кто-то сгорбленный, будто карлик. У него были манеры злобного гнома, хоть фигура и имела исполинские размеры. Почти всё, кроме рук и лица скрывала накидка, такая же черная, как и темнота вокруг. Одно невозможно было отличить от другого. И все же Клер сумела разглядеть, что этот человек изувечен и сильно изуродован. По его движениям, по его натужным вздохам и судорожным жестам можно было решить, что он только что вышел из камеры пыток. Но сейчас его никак нельзя было назвать жертвой. Он жаждал крови сам. Клер хотелось кричать, звать на помощь, но она не могла. Рука с ножом наклонилась к ее плечу, будто играя, провела лезвием по изгибу шеи. Нож не ранил, пока, но холодок стали, соприкасаясь с живой плотью, вызывал ощущение близости смерти. Какая жестокая игра! Настоящая пытка! А Клер еще при первом взгляде пожалела его за то, как искалечен он сам. Жаль, что это не мешало ему причинять другим вред.
Как он только проник в дом? Неужели она забыла запереть дверь? Или окно находилось слишком низко над уровнем земли? Почему ей не пришло в голову забрать окна решетками? Кто угодно мог влезть сюда через балкон или раскрыть окно через незакрытую форточку. Если только перед ней не существо из сна. Клер ждала, что будет дальше. Нож застыл у жемчужного ожерелья на ее шее. Незнакомец смотрел на нее так пристально, как будто чего-то ждал. Какого-то момента узнавания. Он будто спрашивал, помнишь ли ты меня? Но она не помнила. Даже если и видела его где-то на улице среди лондонских попрошаек прежде, то припомнить не могла, как ни силилась.
Он ждал, лезвие застыло на ее горле, и вдруг раздался его голос: хриплый и сухой, словно вырывающийся из лабиринтов сна и могильной земли.
Ты даже не представляешь, как это ценно: иметь красоту, прошептал он и лезвие, лаская, коснулось ее щеки. В нетронутом виде!
Он намеренно резко подчеркнул последние слова. Всего миг и он мог изуродовать ее, полоснув лезвием по щеке. Всё в его власти. Она не успеет увернуться. А даже если успеет, из его рук не вырваться. Клер затаила дыхание. Один миг решит ее судьбу. Придется ли ей сразу умереть или жить дальше, стыдясь и прикрывая щеку со шрамом. До этого мига она и впрямь не мыслила, каким ценным является для человека его неповрежденное ничем лицо. Один взмах ножа мог всё изменить.
Но рука с ножом не сделала никаких резких движений. Клер ощутила, как холодок лезвия отдаляется от нее, как и сам человек, сидевший рядом. Если только это жалкое подобие можно было назвать человеком.
Подождите!
Но он уже канул во мрак. Клер не слышала ни звука шагов, ни хлопка двери. Она чувствовала, как ночная сорочка соскальзывает с плеч. Нож успел обрезать кружевные бретельки, но не тронул кожу. Все вещи в комнате тоже остались нетронутыми. Хотя здесь было немало ценного, злоумышленник не унес ничего. Он хотел только ее. Ее лицо. Но почему-то не тронул. Клер инстинктивно коснулась щеки. На коже не осталось даже царапины. И все же мороз пробирал до костей.
Кто был этот ночной гость; высокий, но сгорбленный, как карлик, весь темный, но покрытый клубком кровавых шрамов. Гость с ножом! Он принес свой нож прямо в постель Клер, но, уходя, оставил на покрывале не лезвие, а красную розу. По сорту несложно было догадаться, что роза, сорвана в саду самой Клер, и на шипах у нее осталась чья-то кровь.
Наваждение
Яркий солнечный свет изгнал дурные воспоминания. Клер проснулась рано и осмотрела задвижки на окнах и двери. Никаких признаков взлома она не обнаружила. Не было заметно также никаких следов проникновения в дом. Ничего не было повреждено или украдено. Всё осталось на своих местах. Ночного гостя можно было бы счесть существом из кошмарных снов, если бы
Если бы не роза.
Она все еще лежала на постели, со свежим срезом на стебле и окровавленными шипами. Кто-то срезал цветок ножом с куста в ее же саду. Она сама вырастила эти розы: пурпурно-красные, крупные, с бархатистыми лепестками. Кусты роз требовали большого ухода. Клер никогда не срезала цветы зря. Исключено, что она сама могла забыться и сорвать колючий цветок. Это сделал кто-то другой. Но кто и как?
Клер хотела взять и выбросить розу, но только исколола пальцы о шипы. Ее кровь закапала на покрывало. На голубом атласе остались неряшливые мазки, похожие на капли краски. Как жаль! Дорогая ткань была загублена. Клер вздрогнула. В ее душе шевельнулось какое-то давнее воспоминание о роскошной парче, закапанной кровью. То было чье-то подвенечное платье, сшитое по образцу старинных мод. Клер долго рылась в памяти, но так и не смогла вспомнить, чье именно платье это было, и почему на него капала кровь.
Она оставила попытки поднять розу голыми руками. В ее садовой корзинке завялились щипцы. Нужно пойти, достать их и взять розу ими. А то пальцы и так уже исколоты. Ну и шипы у этих роз! Клер почувствовала себя уязвленной. Зачем так бережно растить цветы, о которые сам же поранишься! В то же время боль постепенно обращалась в какое-то приятное жжение в кончиках пальцев. Клер даже удивилась. Раньше боль ее пугала, но теперь Теперь она даже ощутила облегчение от того, что чья-то кровь на шипах розы смешалась с ее собственной. Будто так уже было когда-то давным-давно. Будто это так приятно и волнующе разделить чужую боль. Боль того, кого она даже не знает.
Прекрасное лицо, мельком увиденное вчера в толпе незадолго до страшного происшествия на улице, вновь мелькнуло в ее подсознании. Только теперь ее не обожгло. Она даже вспомнила, где видела нечто подобное. Конечно же, в церкви. Только там, на фресках, лица белокурых ангелов выражали одновременно и строгость, и страдание. Ей самой так и не удалось повторить в картинах это выражение. Как у художников древности только выходило вдохнуть в те лица нечто неземное. Ангелы, тщательно выписанные кистью на стенах церкви, одновременно внушали страх своим желанием всех покарать и в то же время источали странную муку абсолютно за всех, на кого смотрели своими грозными очами. И наказывать, и страдать Выражение в полутонах. Клер хотела его повторить и не могла.
Не такая уж она хорошая художница, раз не может того, что могли мастера, жившие в старые мрачные эпохи. Она человек будущего, но воссоздать старое ей по силам.
Клер сама не понимала себя. Зачем ей кому-то подражать? Лучше заниматься фотографией и компьютерной графикой в картинах, чем возиться с кистями и красками. Нужно становиться более современной. Всё равно ей почему-то больше нравились выходящие из моды, но привычные методы. Холсты, акварели, гуашь Краски, подобные крови. Она представила, как на палитре смешиваются сразу миллионы самых разных алых тонов. Какое божественное и фантастическое видение. Кровь ее врагов, подсказал разум. Такое дивное сочетание может рождать только она.
Кровь наших врагов! вдруг поправил услужливый голос. Бархатистый тенор с едва заметной хрипотцой. Клер в ужасе обернулась, но в доме никого не было. Только ее собственное испуганное отражение в зеркале со страхом оглядывалось на нее с дальней стены холла. Иногда даже собственное отражение может напугать. Особенно учитывая то, что холл утопал в полутьме. Нужно было отдернуть тяжелые шторы, не пропускавшие солнечный свет. Клер так и сделала, и всё же ей показалось, что в зеркале успела промелькнуть какая-то мрачная тень. Прямо рядом с ее отражением.
Правда всё это было больше похоже на оптический обман или галлюцинацию. Наверняка, долгое одиночество дурно влияло на разум и способствовало порождению разных пугающих фантазий. Клер было всё равно. Чтобы хорошо работать, ей нужно было уединение. Надоедливые родственники и друзья только трепали бы ей нервы и отрывали от творчества. Близкие люди часто бывают очень непонимающими, а работодатели требуют качества и быстрых сроков выполнения работы. Клер поняла, что одиночество это ее друг, а не враг и необходимый для творчества партнер. Ей нравилась тишина пустого дома и полное отсутствие необходимости болтать с кем-то о мелочах, ходить к друзьям на обеды и ужины, поддерживать незатейливую беседу и справлять утомительные дни рождения. Лучше всегда быть одной. Когда ты одна, двери открыты для вдохновения и для кого-то еще, кто прячется в темноте. Но последнего она считала фантазией.
Демонов не существует. Клер не помнила, как давно уже не ходила в церковь. Это было из-за того, что в храм не пускали в джинсах и с непокрытой головой, но сегодня она решила нарушить все условия. Если бог есть, то ему все равно, во что одеты прихожане. Ведь главное душа, а не внешний вид. И если внешняя оболочка и вправду соответствует душе, то Клер была столь же красива, как ангелы на фресках. Если даже не лучше.
Она обернулась на разросшиеся кусты и плетни роз, оплетавшие кованую изгородь вокруг ее дома. Колючие ветви были дополнительной защитой от грабителей. Вряд ли кто-то решился бы перелезть через них. Она купила этот дом и развела пышный розовый сад с обильными шипами специально для того, чтобы чувствовать себя в покое и безопасности. Никто не мог проникнуть сюда, не напоровшись на шипы.
Часто смотря в зеркало, Клер отмечала, что она тоже, как роза с шипами. Красивая, но далеко не уступчивая. Попытаешься сорвать исколешься до крови. В кармане она специально носила складной нож для самообороны. Такие обычно бывают только у парней, но она не сомневалась, что в случае опасности сможет отлично им воспользоваться.
Клер достала нож из кармана только для того, чтобы ощутить его вес в руке и холодок лезвия. Ее угнетало чувство, что приближается нечто страшное. Может, так казалось из-за мрачной атмосферы, которую создали вокруг дома слишком разросшиеся розы. Еще немного, и они перестанут пропускать в окна дневной свет.
Клер сощурилась на яркое солнце. Она вспомнила, что сегодня воскресенье, и в церкви должно быть полно народа, но, к ее удивлению, прихожан оказалось мало. Они как раз принимали причастие. Клер успела лишь к концу службы. Странным образом никто не обратил внимания на ее вызывающий подростковый наряд: узкие джинсы и короткий топ, открывавший татуировку в виде розы на животе. Все вели себя так, будто Клер здесь и не было. Она не могла вспомнить, когда в последний раз прихожане в церкви проявляли такую вежливость. Должно быть, только в средние века в Венеции, когда в церковь было позволено ходить даже куртизанкам, чтобы присматривать среди прихожан будущих клиентов. Но здесь должно было быть иначе.
Клер прислонилась боком к мраморной колонне в тени и стала рассматривать ангелов, нарисованных в простенках и под куполом храма. Ей пришлось высоко задрать голову, чтобы вновь увидеть те рисунки, которые нравились ей больше всего. К сожалению, они располагались слишком высоко. Если смотреть на них долго, то начинала кружиться голова.
Зато нарисованы они были мастерски. Клер почти слышала шорох ангельских крыльев, когда приглядывалась к фрескам. Красивые лица взирали строго и с непередаваемым мучением. Как же их красота противоречива.
Клер опустила взгляд вниз и вздрогнула. Ее будто обожгло огнем. Снова! От чаши с причастием как раз отходил юноша с белокурыми волосами и удивительно прекрасным лицом. Он даже не взглянул в сторону Клер, но она не могла отвести от него взгляд. Что в нем такого, в этом молодом красавце? Она видела юношей и намного симпатичней, но от вида этого ее словно ударило током. Ощущение было таким, как если бы ее бросили в огонь, и она не могла в нем пошевелиться. Удар в голову, удар в сердце! Вот так людей сводят с ума. Но это была вовсе не любовь и даже не симпатия. То лицо, которое она давно пыталась восстановить в памяти, было совсем другим. И все-таки этот незнакомец показался на него таким похожим.
Клер стоило больших усилий выйти из церкви и присесть на скамью во дворике. Ощущение огня и солнечного ожога в сознании не исчезало. А что такого, собственно говоря, она увидела? Ей стало как-то не по себе. Хотелось, чтобы это чувство ушло. Она даже не знала, как описать словами такое странное состояние. Ты видишь кого-то, тебя пронзает, будто огненным штырем и ты ни жив, и ни мертв. Свет дня меркнет перед этим ощущением. Ты будто на миг перестаешь жить.
С ней такого никогда не случалось. До недавнего времени. Говорили, что нечто подобное случается с людьми, которые слишком часто ходят на причастие дьявол начинает их искушать. Но она сегодня даже не приблизилась к чаше. Священник напрасно обращал на нее призывный взгляд. Клер не позволила себя заманить. Она любила рассматривать церкви из-за обилия в них скульптуры и живописи, но на нее производили отталкивающее впечатления церковные обряды. А так же то, что женщинам надо покрывать голову в знак смирения. Она не собиралась смиряться ни перед кем, даже перед богом.
Ты так похожа на него, шепнул всё тот же едва узнаваемый голос. Он ведь тоже не хотел ни перед кем смиряться.
Клер нервно тряхнула непокорными ангельскими локонами. На этот раз она твердо знала, что рядом никого нет. Нет даже зеркала, которое может ее напугать. Зато лужица воды прямо под ее ногами отражала нечто странное. Клер пнула отражение в воде ботинком, встала со скамейки и пошла прочь.
Музей ужасов
Солнце как раз стояло в зените. Клер сощурилась от яркого света и ни сразу заметила мрачную тень. У портала церкви как раз стоял незнакомец, который в первый миг показался ей очень красивым, и только потом она заметила уродливые шрамы на его лице. Он прошел мимо Клер, как будто вовсе ее не заметил. Но она обернулась, чтобы еще раз посмотреть на него. Он был одет как-то очень уж старомодно и сжимал в руке какой-то острый предмет. Клер даже проверила, на месте ли ее собственный карманный нож. Не украл ли его только что этот человек? Нож все еще лежал в кармане, а незнакомец как раз исчез в проходе церкви. Секунду Клер боролась с желанием пойти за ним. Почему-то ей показалось, что этого не стоит делать, как бы сильно не хотелось. Какой-то внутренний инстинкт предупреждал ее: «беги!». В этот раз она к нему прислушалась.
Сегодняшний теплый день стоило провести в центре города среди величественных зданий и фонтанов. Клер пошла посмотреть на Бик Бен. Движущиеся стрелки огромных часов всегда ее сильно привлекали. Часы! Время! Естественный и обратный отсчет. Сказки об украденном времени каждый раз надолго западали ей в память. Сегодня со стрелок Бик Бена слетели какие-то птицы. Одна из них царапнула Клер по плечу. Всё происходящее больше напоминало сон. Клер даже не сразу ощутила боль и кровь. Она оправила оборки короткого топа, чтобы их не измазать и пошла смыть кровь в первом же фонтане, подвернувшемся по дороге. Вода приятно охладила разгоряченную кожу. Клер не сразу заметила темные отражения в светлых струях фонтана. Куда бы она сегодня ни пошла, ей казалось, что какая-то мрачная тень движется всюду вслед за ней.
Похоже на последствия солнечного удара. Клер пробежала пальцами по оголенному животу. Недавно она решилась сделать пирсинг. Причудливая сережка над пупком смотрелась довольно изящно. Рядом чернела крошечная татуировка роза в пальцах скелета. Черная готика на лилейной коже! Невинной ангельской внешности она придавала нечто опасное. Клер надоело, что все смотрят на нее, как на безобидного ангелочка и стремятся защищать. Она хотела быть хоть в чем-то вызывающей, а не невинной. Немного ей это удалось. Татуировка и пирсинг были своеобразным бунтом против ангельской непорочности. Клер не решилась бы окрасить свои золотистые локоны в черный или рыжий цвет, но подумала, что неплохо было бы заплести пару косичек или вообще сделать дреды. Ее красота привлекала восхищенные взгляды большинства прохожих. Женщины смотрели с завистью, мужчины с восторгом. Насколько Клер себя помнила, к ней всегда проявляли повышенное внимание. У нее даже в голове не укладывалось, как кто-то из толпы мог вдруг привлечь ее саму, да еще до боли.