Молчи, дурак, и слушай! А про Аглаю ещё раз в таком тоне заикнешьсярыло начищу! брови грозно сходятся в растрепанную сойку.
Всё-всё-всё, дурак и слушаю! спорить бесполезно, а в скулу ранее прилетало.
Итак, назвал сие «Моя песня», Давыдов встает в позу, и возвышенным басом зачитывает.
Я на чердак переселился:
Жить выше, кажется, нельзя!
С швейцаром, с кучером простился
И повара лишился я..
Тут я задремываю и начинаю видеть свою владимирскую деревеньку в десяток дворов. Милую Анастасью Никифоровну, Петьку-несмышленыша. Думаю, что скоро французов победим, и я вернусь обратно. Что-то Давыдов тон повышает, никак заканчивает? Не пропустить бы, а то и плюхой не отделаюсь.
Я кой-как день переживаю -
Богач роскошно год живет
Чем кончится? И я встречаю,
Как миллионщик, новый год.
Стихи и от самого автора, я заслушался.
Последнюю фразу почти выкрикивает, видать, накипело на душе. Спящее чудо ворочается под одеялом, но не рискует вылезать наружу.
Ух, как здорово, Денис Васильич! Прямо с нас писано, ажинно дух захватывает! я тихонько рукоплещу разгоряченному поэту.
Я рукоплещу вместе с тем, чьими глазами сейчас смотрю на Давыдова.
То-то, Митька! румяные щеки алеют от похвалы, губы обнажают ряд белых зубов, Вот говоришь, что «здорово», а сам щи готовить не хочешь!
Денис Васильич, дык панночка у тебя на что? Пущай и сготовит. А ты сапог покуда надевай.
Дурак ты, Митька! Она же муза, она же вдохновение! А что же такого я напишу, если от музы несет кислыми щами? сапог блестит звездочками шпор и с трудом налезает на крепкую ногу. Давыдов молодцевато подкручивает усы. А ещё, брат Митька, дошел слух, что появилось в Петербурге юное дарование. На раз выдает памфлеты и стихи, но, по его же признанию, равняется исключительно на мои творения. Как же фамилия? Военная такая. А! ВспомнилПушкин!
Стучат во входную дверь. Давыдов кладёт руку на эфес сабли. Я тоже изготавливаюсь к броскувоенная жизнь заставляет всегда быть начеку.
Хозяин встречает посетителей и пропускает внутрь двух мужиков. В шапках, больше похожих на цветочные горшки, у входа останавливаются бородатые глыбины. Здоровенные ручищибыка задушить могут, ногами могут дорогу для пушек трамбовать.
По комплекции похожи на милиционеров, что недавно забирали меня из общежития а вот один из них Тот, что слева Он очень похож на бойца из сна про войну
Мужики крестятся на красный угол и степенно обращаются к Давыдову:
Здрав будь, пан.
И вам здоровья, мужики! С чем пожаловали? Никак гусары обижают? лохматые брови снова сходятся на переносице.
Нет, чего-чего, а обиды не видим. За что спасибо и отдельный поклон, мужики ещё раз кланяются.
Чего же тогда? Давыдов сохраняет нахмуренный вид, но губы озорно подергиваются.
Дело у нас до твоего денщика. Отпусти на часок покалякать? Расскажет, что на фронте творится, мужики пристально смотрят на меня, комкают в руках серые шапки.
Если украл чего, так я и накажу! Если другая забота, то наперед спрашивайте с меня! выпаливает Давыдов.
Я делаю самое невинное лицо. Перебираю в голове проступки: курица бесхозная носилась, а что бабенку у колодца пониже талии ущипнул, дык ей и самой понравилось. Вроде нет ничего такого, мордобойного.
Я только усмехнулся на его мысли. А мужик слева и вправду похож на бойца
Барин, упаси Господь. Мы узнали, что земляк он наш, из-под Владимира, вот и хотим новости услышать, что там да как! мужички испуганно отшатываются от «разъяренного» Давыдова.
А-а-а, вот откуда по-русски так шпарите. Опять я без щей останусь? качает головой Денис Васильевич, потом усмехается. Ступай, Митька, наговоришьсяпридешь обратно. Все одно сегодня никаких дел не ожидается.
Мужики кланяются барину и выходят в сенцы. Я накидываю обмундированиеавось удастся и настойки выцыганить у слушателей. Я уж расстараюсь ради такого дела. Наказываю хозяевам присматривать за Давыдовым. Не знаю, понимают али нет, но согласно кивают.
Показывайте, мужички, куда идтить-то надо? я выхожу в летнее утро.
Хмурые мужики машут рукой и топают вдоль деревни, позвякивают подкованными каблуками на булыжниках. Я следую за ними. Думаю по путикаких бы небылиц наплести, чтобы чарку поднесли поглубже?
Просыпается утопающая в зелени деревня. Синеют боками камешки слив и блестят малиновой дробью кусты черешни. Петухи кричат как в последний раз, радуются солнцу. В заклетях у домов петушиное горлопанство обсуждают гогочущие гуси.
Белеют боками мазанки, почти возле каждой красуется сухой и поджарый конь. Наш полк временно расквартирован в Заблудове. Гусары постоянно в боевой готовности, могут по одному кличу вскочить в седло. Правда, если с «музами» ночуют, то клич придётся повторять дважды.
Подходим к крайней мазанке. С первого взгляда она ничем не отличается от других, на второй взгляд видно, что с хозяином что-то не так. Там прореха в крыше, там рваный угол пузыря на окнеглаз подмечает мелкие детали неурядицы. Не может быть такого у деловитых поляков, значит, хозяин либо болеет, либо редко здесь показывается.
Один из мужиков ударяет в потемневшую от времени дверь. Та беззвучно отворяется, на пороге никого.
Заходите! Чаво мнетеся? командует дребезжащий голос.
Ой, и не нравится мне в этой мазанке, вроде и нет ничего тревожного в сидящем на полатях старике, но какое-то непонятное чувство ноет под ложечкой. Так и хочется плюнуть на настойку, на мужиков с дедом, да бежать со всех ног без оглядки.
У меня тоже прокатилась внутренняя дрожь, похоже, я перенимаю эмоции от людей, чью реальность вижу.
Пришел, значитца. Садись за стол да внимай словам моим, старик в длинной ночной рубашке смотрит сквозь нас.
Долгих лет, дедушка! Сказали, что мне речи разводить, а тута слушать придется? Может, тогда пойду я? Не досуг лясы точить, время-то военное, я разворачиваюсь к выходу, когда на плечо ложится дубовая ладонь.
Подожди, служивый! Дело сурьезное, твоего барина касаемо. Послушай старика, и подумай, как дальше быть, мужики кивают в сторону стола.
Так и быть, уважу старость. Говори, деда, чего накопилось? я сажусь за грубо сколоченный стол и наливаю из кринки молока. Хоть что-то, коли не предлагают настойку.
На барина твоего хороброго, да на фельдмаршалов рассейских объявлена охота, вещает старик с печи. Корсиканец назначил за каждого награду в виде большого села.
Ну, рассмешил, деда! Да Денис Васильевич гордится, что является личным врагом Бонапарта. На раутах-балах так скромно и провозглашает. Может, чего нового скажешь? я не могу удержаться от смешка.
Нового хочешь? Не людям корсиканец объявил сию награду, отвечает старик.
От таких слов холодеет на душе, я осматриваюсь в поисках икон. Так вот что смущаетв мазанке нет красного угла.
Да ты крестись на небо, чай, рука не отсохнет, угадывает мои намерения старик. Сынки, покажите ему нечисть, о которой я толкую.
Кряжистые мужики поднимают с пола тяжеленную крышку, и открывается темнота подвала. Туда уходят деревянные ступени.
Пойдем, Митрий, не пужайся! Зверь не опасен, говорит один, пока второй запаливает факел.
Под мазанкой расположился большой зал с громоздкой клеткой в углу. В неровном свете пляшущего огня из-за бурых прутьев на нас зыркают глазищи огромного волка. Сверху хлопает крышка, я вздрагиваю от неожиданности.
Хриплое рычание существа леденит и сковывает тело. Волосы шевелятся на макушке от вида зверюги. Волк покачивается на задних лапах, передние опущены к шерстистым бокам. И не волк это вовсе, а человек в шкуре волчьей И не человек, а волк вставший на задние лапы Смесь какая-то, будто волк бабу какую оприходовал, а она и выносила этакое чудище.
Свят-свят-свят! рука сама творит крестное знамение.
Волк щерится зубастой пастью, глядит на меня и вроде как всё понимает.
Похож на того самого перевертня, которого я переехал машиной
Вот каким нелюдям обещана награда, гудит мужик с факелом. Оборотни, изгои рода человеческого. Могут быть как людьми, так и зверьми.
Волчара смотрит сквозь медные прутья с такой ненавистью, что будь я менее твердпрожег бы две дымящиеся дыры, как от пушечных ядер. Я ловлю себя на том, что беспрестанно крещусь.
Откройте дверцу, сразимся честно! рычит оборотень, растягивая слова.
Ага, поищи дураков, не для того за тобой охотились, чтобы потом отпускать, усмехается мужик с факелом.
Взревевший оборотень кидается на решетку и тут же отлетает к стене. Жалобно скулит, вылизывая дымящиеся лапы. Я пытаюсь пригладить вставшие дыбом волосыплохо получается
Меди боятся? спрашиваю я у мужиков, когда мы осторожно поднимаемся наверх.
Только заговоренную, остальную просто не любят, отвечает мужик, вынимая из кармана красное яблоко с выбитыми рунами.
А это чавой-то такое? спрашиваю, когда вижу, что мужик подносит белеющий черенок к факелу.
Оружие супротив них, медная бомба. Фитиль тлеет три секунды, как подожжешьсразу же бросаешь! мужик поджигает «черенок» и швыряет в подвал.
Захлопывается тяжелая крышка.
Внизу гулко ухает, земля ощутимо качается под ногами, с полки соскакивает пузатый горшок и разбивается на осколки.
На штейште, вспоминаю я слова полусонного хозяина.
А теперя спустись и посмотри: на какое счастье, хмыкает старик с полатей.
В лицо ударяет удушливый дым, когда открывается подпол. Откашливаемся и спускаемся вниз.
В земляных стенах застряли осколки бомбы, некоторые вырыли приличные ямы. Толстые прутья посечены, в клетке лежит голый окровавленный человек. Разбитые губы силятся что-то, но грудь, пронзенная во многих местах, последний раз опадает и оборотень затихает.
Все запомнил? Понял, почему награда такая и кому? спрашивает старик, когда я выбираюсь наружу, и поясняет. Если убьют оборотни одного из фельдмаршалов, то на растерзание им дается целая деревня. И супротив никто не пискнет.
Даже тогда шла охота на людей. И в ту пору были свои ведариИ этот мужик, побрить его, помытьвылитый боец из другого сна!
Братья остаются внизу, я пытаюсь привести в порядок мысли. Даже икота окаянная привязалась.
Да, деда, запомнил. Где ж мне теперь заговоренных бомб набраться-то? никак не удаётся пригладить торчавшие волосы.
В желудке круговертьсрочно нужен свежий воздух.
В ларь залезь, да возьми две, больше не нужно. Нам ещё самим отбиваться, старик поднимает сухощавую руку, указывает на кованый сундук под окном.
Под кафтанами, полосатыми штанами и рубахами, вольготно расположились десять «яблочек». Тяжеленькие, оттягивают руку, а их ещё и кидать нужно.
Деда, а как я узнаю, кто оборотень? Их же от людей не отличить, пока не перевернулись, карманы отвисают из-за бомб.
Почуешь, в тебе есть часть ведающей крови. Сейчас же ступай, молодец и не отходи от барина ни на шаг, старик укладывается на печи.
Я не дожидаюсь выхода из подвала братьев, а быстрым шагом спешу обратно к Давыдову.
Что, Митька, так быстро возвернулся? Али не по нутру хозяевам пришлись твои басни? Денис Васильевич затягивает подпруги.
В полном облачении, попыхивая трубкой, Давыдов радуется погожему летнему утру. Даже не догадывается, что за его голову обещаны людские жизни.
Не всем же вирши слагать, да элигиями по бумаге рассыпаться. Рассказал всё как есть скороговоркой, в ответ попросили земле русской кланяться, да и был таков. А ты, Денис Васильич, куда собрался? возвращается тоже тревожное чувство, как в хате старика.
Хочу вчерашнее вино из головы повыветрить, да к дозорным проехаться! Проверить, как там французы! легко влетает в седло Давыдов.
Денис Васильич, я с тобой! Мало ли собеседник по пути понадобится! я кидаюсь опрометью за своей лошадкой.
Мой ли это Митька? Прежний, пока все горшки не облазит, и почесаться поленится! Давыдов задорно щерится.
Да как тебя одного-то оставишь? Накинутся музы оравой большой, да и утомят излишне. Вдруг завтра в бой, а ты уставший? Вот и поеду рядом, я улыбаюсь в ответ.
Мы выезжаем из села и, легко пикируясь, скачем по тенистой лесной дорожке. Тревога нарастает, стараясь её не выказывать, шучу и дурачусь. Глазами же обшариваю каждое дерево, кусты, где может притаиться злобный враг.
Чу!
Что же так настораживает в раскидистом дубе, что встал впереди? Непонятное и необъяснимое. Чего-то лишнее в зеленой листве, пронизанной солнечными лучами.
Я тоже подобрался, хотя и не мог выявить причину беспокойства денщика.
Денис Васильич, а дай-ка трубочку на секунду! я понукаю шпорами лошадь, загораживаю от дуба Давыдова.
Митька, ты ж не куришь! Никак начать вздумал, подлец? Ещё табак у меня таскать будешь! Запорю тогда! гусар вытаскивает-таки изо рта трубку и передаёт с дурашливым поклоном.
Я незаметно достаю медный плод, руны скребут по пальцам.
Не, Денис Васильич, понюхать хотел. Правду ли говорят, что табачок у тебя душистый! я понимаю, что смущает в дубе.
Среди листвы, скрывающей под зеленым пологом шершавый ствол, выделяется ветка, необычная своей угольной чернотой. Более похожая на дуло винтовки, ветка остается неподвижной под налетающим ветром.
Взаправду ароматный, не врут люди. Сейчас, Денис Васильич, не удивляйся, так надо! фитиль тлеет алой точкой, и я со всей силы бросаю бомбу в сторону дуба.
Странная ветка выплёвывает пламя, и среди ясного неба грохочет громовой раскат. Сильный удар в бок выкидывает из седла, но я успеваю увидеть, как в куче листьев разрывается брошенный снаряд.
Земля кидается навстречу, жестко бьет по телу, вышибает дыхание
Я вскрикнул от неожиданности, но меня, как всегда, никто не услышал.
Пытаюсь вдохнуть, но не могу, тяжелый камень давит на грудь, мешает, не дает воздуху проникнуть внутрь
С дуба падает человек, секундой позже соскальзывает винтовка
Падение врага вижу, когда Давыдов спрыгивает с коня и приподнимает мою голову.
Удалось-таки!
В глазах темнеет Склонившийся Денис Васильевич, высокие деревья, ржущие лошадивсё теряет очертания.
Митька, родной, ты как? Ты ж меня от смерти спас! Потерпи, сейчас закрою рану! стоящий на коленях Давыдов прижимает платок к моему боку.
Денисс Вассильич, а я так и не сссделал щщщей! слова выходят с трудом, будто тащу гранитные валуны.
Митька, родной! Да я тебе сам каждый день варить буду, только живи! Давыдов слегка приподнимает меня, придерживая за плечи.
Смутно проступают усы, щеки Остальное проваливается в темноту По телу волнами расходится лютый холод Серые сумерки клубами застилают глаза
Не отдавай на поррругание з-з-землю русскую! я из последних сил хватаюсь за доломан. Ты уж не гневайссся, пок-поклониссь за меня Анассстасссьюшшке
Не отдам, Дмитрий! Уж если они до такой подлости опустились, что из-за кустов стреляют, то и я в партизаны уйду. Отомщу за тебя, за Россию! Клянусь! слова Давыдова проступают через вату, заложившую уши.
Денис Васильевич! Французы перешли в наступление! Получен приказ отступать! доносится ещё один голос.
Митька! Вставай! Родной! Не смей умирать! Вставай! трясет за плечи Давыдов.
Полная темнота Холод
Глава 25
Вставай, Саша. Пора подниматься! Вставай, говорю! громкий голос набирает пронзительности. Вставай! Кому сказано?
Кровать не хочет выпускать из теплых объятий. Так хорошо лежать на нагретой простыне и чувствовать расслабление тела. Как бы хотелось продлить это мгновение Увидеть, что Митька остался жив
Теть Маш, ну ещё полчасика, я же в школу сегодня не пойду! я натягиваю на уши одеяло.
Вставай, говорю! Пора начинать тренировки, или ты собираешься от оборотней грязными трусами отмахиваться? не унимается тетя.
Ну, ещё пять минуточек. Так давно не спал на нормальной кровати, на чистом белье, на мягких подушках, я пытаюсь надавить на жалость, но безрезультатно.
Хорошо, я отстану от тебя, и впредь не буду трогать, если сможешь щелкнуть меня по лбу, идет на компромисс коварная женщина.
Вот ведьзнал бы о дальнейшем, ни за какие коврижки бы не повелся.