Ярослав был тяжело ранен, вскоре у него начался жар, смерть наступала ему на пятки, но и сам князь теперь не хотел жить. В бреду он видел, как его везут в повозке, как над ним склоняется полячка Зоя, кормит его из ложечки, заставляет пить. Они ещё на что-то надеялись, они думали укрыться в Новгороде, но Ярослав понимал, что это их не спасёт. Да и в Новгороде далеко на все были его друзьями. Многие считали, что князь зазнался, забыл своих, когда стал киевским князем. Теперь он чувствовал, что он обречён. И лишь одна мысль ещё заставляла его цепляться за жизнь. В Киеве осталась его семьяжена, дети. Его будущее. Никто не позаботился о том, чтобы помочь им, да и всем было не до этого. Ярослав в бреду называл им жены, через боль он пытался отдать хоть какой-то приказ. Но никто его не слышал, или не хотели слышать. Скорее всего, Киев был уже в руках Святополка и Болеслава, не было никакой возможности вызволить оттуда семью князя. Да и многие другие воины оставили в городе свои семьи. Без командиров войско быстро стало превращаться в сброд. Многие добровольно покидали его, и многие из них потом не возвращались, где-то оседали. Кто-то брался за грабежи, чтобы прокормить себя и лошадей. Но в целом войско голодало, каждый день умирали раненные, которых в спешке хоронили. И Ярослав видел, что воины даже рады таким смертямраненные были большой обузой в отступлении. Сам князь был такой же обузой и понимал, что, если бы не Зоя, возможно, он так же беспомощно испустил бы дух, а тело его так же небрежно в суете зарыли бы в землю. И Ярослав, как мог, боролся со своим недугом, но боль всё равно оказывалась сильнее. Князь не был жив, но он не умирал, злая судьба словно нарочно поддерживала его в таком состоянии, заставляя мучиться его и других. И всё же, спустя время бред отступил, осталась только слабость. Бледный князь пожелал говорить с Рогнвальдом.
В Новгороде мы не найдём спасения, говорил он, нужно уходить за море. У тебя остались там друзья?
Ты говоришь про Норвегию, владыка?
Да, нам нужно туда. Ты знаешь кого-нибудь, кто решиться нас там приютить? Ведь мой отецкнязь Владимир, когда был князем в Новгороде, многим норвежским беглецам давал приют.
Я давно не было там, князь, отвечал Рогнвальд, я должен отплыть туда и всё, как следует, разведать.
Отправляйся, как только прибудем в Новгород. И прошу тебя, поторопись. Теперь вся моя надежда только на тебя.
Ярослав рассчитывал уплыть до наступления зимы, поскольку весной почти наверняка в Новгороде должны были уже быть поляки или печенеги. С тяжёлым сердцем князь прибыл в город, некогда отданный ему на княжение отцом. С теплом вспоминал он теперь то время, когда жив был его отец, когда он был посажен князем в Новгороде, а Русь жила в мире и была целой. Теперь всё было кончено, Ярослав проиграл, стал изгнанником без крова и приюта, вынужден был скитаться по миру в поисках убежища, как совсем недавно скитался поверженный им брат Святополк. Но у Святополка была поддержка на Западе, у Ярослава же не было друзей за границей, даже в холодных землях Норвегии он знал совсем не многих и далеко не самых влиятельных правителей. Князь был тяжело ранен и ещё довольно слаб, когда со своими спутниками прибыл к Новгороду. И всё же он приказал посадить его на коня верхом и привязать так, чтобы он не упал. Новгородцы не должны были видеть его слабость. Встречать гостей вместе с новгородскими боярами вышел и посадник Константин Добрынич. Уже седобородый, слегка располневший боярин всё это время правил Новгородом и по праву считался здешним хозяином. И всё же Ярослав действовал ещё как киевский князь, он приказал снарядить корабль и срочно отправить на нём в путь Рогнвальда. Затем князь распорядился готовить целый флот, который сможет перевезти по морю остатки его войска. Ставр тоже готовился к отплытию, хоть и жалко было бросать свои дела, которые стали приносить уже неплохой и стабильный доход. Жена Василиса встречала мужа недобрым взглядом. Она давно его не видела и теперь чувствовала неладное. Но Ставр так соскучился по женской ласке, что ни на что не обращал внимание. Он снова и снова целовал её пухлые губы и нежно обнимал за слегка располневшую талию, прижимал к груди. И Василиса обнимала его в ответ. В первые дни их брака она побаивалась Ставра и даже злилась на него, но он оказался очень ласков с ней, купец был нетороплив и любил объятия, и вскоре в девушке самой проснулась невиданная страсть, и сейчас Ставр своей постепенной осторожной лаской снова пробудил в ней ответную нужности. И лишь когда они закончили, переводя дух в постели, муж открыл ей свои намерения.
Мы должны уехать из Новгорода, молвил он, здесь слишком опасно оставаться.
И куда же мы поедем, милый мой?
В Норвегию. Нужно дождаться возвращения Рогнвальда. Он укажет нам путь.
А как же мой отец, моя сестра? Ты хочешь, чтобы я бросила всё и поехала с тобой скитаться по миру?
Я хочу, чтобы ты жила, чтобы у нас родились дети и чтобы выросли. Всё стало слишком серьёзно, любовь моя. Твой брат, Николай уже погиб на этой войне, а сколько ещё крови прольётся. Я не смог сберечь твоего брата, но тебя я смогу защитить.
Меж тем из Киева стали приходить новости о бесчинствах Святополка, одна не утешительнее другой. Первая новость ранила прямо в сердце больного Ярослава. Вся его семья: жена и двое маленьких детей были вырезаны по приказу нового киевского князя. Такого скотства князь уж точно не ожидал от своего брата. Святополк, видимо, совсем остервенел на Западе, пошёл против семьи, против рода, поднял руку на маленьких детей. Ярослав завыл, как волк, когда услышал эту новость. И кусал себе руки, и схватился за меч, но от боли потерял сознание и свалился в обморок. От бессилия оставалось только выть или рычать, как дикому зверю. А вместе с тем стало известно, что Святополк добрался и до церкви и поднял руку на самого митрополита. Отца Феофилакта казнили за то, что он поддержал Ярослава. Многих в Киеве возмутил такой поступок князя. Впрочем, говорили, что здесь судьи действовали не по приказу Святополка, а по приказу короля Болеслава. Польский король признавал авторитет римского епископа, но не признавал авторитета ромейского императора, патриарха и его митрополитов. Многие священники тогда лишились жизни и свободы. Поляки уже почувствовали себя полноправными хозяева Киева, и, видимо, не считались даже с мнением Святополка. Меж тем Ярослав медленно шёл на поправку и даже стал время от времени выходить на короткие пешие прогулки с палкой-костылём в руке. Больной и поверженный князь выглядел намного старше своих лет, это заметили все новгородцы. В ту пору из новгородцев Ярослав пускал к себе только своего духовникаотца Иоана. Князь предлагал ему даже отплыть вместе с ним за море, но священник решил рискнуть и остаться здесь.
На всё воля Божья, сказал он тогда, Феофилакт через мученическую смерть обрёл себе вечное блаженство. И я от смерти бегать не стану, но и к богу торопиться не буду.
Наступила осень. Если Святополк и Болеслав шли в поход на Новгород, то ни должны были быть уже совсем рядом. А Рогнвальд всё никак не возвращался. Ярослав теперь чуть не каждый день ходил на набережную и проверял состояние своего флота. Многие уже догадались, что князь собирается покинуть город вместе со своими витязями. Догадался и посадник Константин. Впрочем, он ни раз виделся с отцом Иоаном, и тот ему на что-то намекал. Одним словом, однажды, когда Ярослав прогуливался по берегу Волхова, большое собрание вышло к нему из города. В основном здесь все были бояре, многие из них были его кровными врагами за загубленных им родственников. Впереди всех шёл Константин с большим топором в руке. Все остальные так же были вооружены плотницкими топорами. Ярослав был бледен, но не дрогнул. Спокойно стоял, опираясь на длинную палку, служившую ему копьём.
Напрасно ты привёл столько народу, Костя, молвил князь, я здесь один, мои люди не будут вам мешать. Делай, что задумал, только прошу, не медли.
А ты что задумал? нахмурившись, спрашивал Константин, уплыть за море, на чужбину? Оставить Новгород Святополку?
Судя по всему, вы больше никогда меня не увидите, отвечал Ярослав, я устал бороться, я проиграл. Меня не любят, Русь не хочет моей власти. Так может без меня ей будет лучше? Если хотите убить меняубивайте, мне всё равно. Я многих из вас лишил близких людей, теперь я и сам потерял жену и детей, и жизнь мне больше не мила.
Бог уже рассудил нас, отвечал Константин, каждый получил по заслугам за грехи свои. Ну что, давайте, братцы.
И новгородцы подняли топоры и пошли вперёд. Но никто из них не тронул князя Ярослава, все направились к стоящим на берегу кораблям, которые готовились для спуска на воду. Некоторые из них были недоделаны, в основном же деревянные суда были закончены. И именно их первыми коснулись плотницкие топоры. Застучал металл по дереву, полетели щепки и доски. Народу было много, работали они быстро. Когда прибежали киевляне, добрая половина флота была уже разобрана и не подлежала восстановлению.
Зачем? спрашивал в недоумении Ярослав, я уже погиб, моя жизнь окончена. Зачем вам погибать вместе со мной?
Мой отецДобрыня крестил эту землю, вымолил Константин, он умер за неё и теперь лежит в этой земле. Не для того, чтобы по ней ходил антихрист Святополк. Нам нет ходу с этой земли, и ты, князь, никуда не пойдёшь, останешься с нами до самого конца. Новгород выбрал тебя, теперь это твоя судьба.
Что ж, отвечал Ярослав, я и так уже покойник, а теперь и вы помрёте вместе со мной. Будь по-вашему.
Глава 21После пожара
Страшна была месть Ильи Муромца за сожжённый Муром, с неистовой яростью он обрушился на неисчислимые орды печенегов, которые с невероятным упорством продвигались на юг. И каким-то чудом богатырю удалось сдержать их натиск. До Рязани кочевникам было рукой подать, и если уж они так легко и быстро взяли Муром, то вскоре должны были нагрянуть и сюда. Но Добрыня уже три недели пролежал здесь с переломом ноги, а враг так и не появился. Это внушало надежды. Новгородский боярин и сам рвался в бой, но пока мог ходить только с рогатой палкой в руке, служившей ему костылём. Зато у Добрыни теперь появилось много времени, чтобы порассуждать о случившемся. И, лёжа на пуховой перине в бревенчатой избе, богатырь много рассуждал о том, почему Илья спас ему жизнь, да ещё так рискуя собой, буквально донёс на себе до Рязани. Илья был жесток и был суров, хоть сохранилась в нём и детская наивность. Богатырь не жалел своих врагов и редко брал их в плен. С другой стороны, он и соратникам доверят не мог. Потамий Хромой поддерживал его лишь потому, что считал князя Ярослава убийцей Глеба. Михаил Игнатич сам был из Мурома, но он не знал Илью с детства и не был ему предан, гораздо ближе ему был Полюд Одноглазыйтысяцкий несуществующего теперь города. Был ещё из его приближённых богатырь Василий Касимеров, который боялся своего вождя и плохо понимал, был выздоравливающий на заставе после ранения муромский князь Ратша, но и нему Илья почему-то до конца не доверял. Не было с ним друга, с которым он мог поделиться своими намерениями, и который понял бы его, не было кого-то, с кем он мог бы обсудить прочитанную книгу, эпизод из жизни древних римлян или современных ромеев. Илья, будучи крестьянским сыном, имел какую-то невероятную тягу к знаниям. Читать его научила в детстве мать, которая прежде жила в городе и была дочерью богатого, но в старости разорившегося купца. Позже Илья многому научился у старого и мудрого богатыря Святогора. Но и Святогора теперь не стало. По сути, теперь Добрыня заменял его и мог стать для Ильи другом, которого ему так не хватало. Действительно, Добряны имел теперь большое влияние не воеводу, хоть и не такое большое, как хотелось бы. Пожалуй, если бы он предложил сейчас Илье поехать с ним в Киев, тот, возможно, и согласился бы. Но теперь Добрыня был обязан ему жизнью, да и не время было для интриг.
И вот боярин решил отправиться к тому, кто считал его своим хорошим другом. Добрыня заплёл свою косу на левый бок, как он делал в последнее время, потому как справа волос из-за шрама от ожога росло мало, взял своё оружие, сел на коня и отправился туда, где по слухам находилось войско богатырей. Верхом по лесистой местности богатырь добрался довольно быстро. Его спутники помогали ему спешиться и забраться на коня. Все они так же рвались в бой, поквитаться с печенегами за сожжённый город. Вообще, известно было, как кочевники ненавидят города, они просто не понимали городской жизни и потому разрушали все постройки на своём пути и вырезали местных. Но сейчас они перешли все границы. Вскоре путники добрались до широкого поля, которое всё было усеяно трупами со смуглыми лицами и узким разрезом глаз. Но не все мертвецы лежали на земле со смертельными ранами. Многие были живыми посажены на кол. Сотни тел здесь были подняты над землёй на колу, некоторые были ещё живы и медленно умирали мучительной смертью. Путники двинулись дальше по этому ужасному полю. Запах тлена ещё не поднялся, а, значит, убиты все кочевники были недавно и их убийцы должны быть где-то рядом. И действительно, вскоре Добрыня увидел своего знакомого товарища и был ещё больше поражён. Илья спокойно сидел на земле, в окружении сотен трупов и множества живых соратников и ел. Он грыз жаренную куриную ляжку, съел варёное яйцо с зелёным луком и запил всё это квасом.
Как ты можешь есть в таких условиях? вместо приветствия сказал ему Добрыня. Илья улыбнулся и поднялся на ноги.
Когда вижу много крови и плоти, у меня всегда просыпается аппетит, пояснил он своему другу, а я вижу, нога твоя зажила.
Почти, отвечал Добрыня, спускаясь на землю. Хромая на одну ногу, он направился к воеводе.
Так же нельзя, Илья. Ты же христианин, ты же давал богатырскую клятву. Я вот клятвы не давал, и то до такого зверства не дохожу.
А как бы ты остановил многотысячную орду кочевников, которые пришли на твою землю, сжигают твои города и уничтожают всё, что тебе дорого? Что их остановит? Только страх. Они боятся меня, они считают меня порождением дьявола, и пусть считают. Нас мало, их намного больше, чем нас. Я и не рассчитываю победить, я рассчитываю задержать их до зимы.
По-моему, ты просто мстишь им за Муром.
А по-моему, ты вляпался.
И Илья кивнул на ноги Добрыни. Тот и не заметил, как угодил одной ногой в конский помёт.
Печенеги здесь не просто так, продолжил Илья, я выяснил, они в сговоре с поляками и сыном покойного ВладимираСвятополком. Все вместе они договорились о том, чтобы раздавить, сломать Русь. Так что помощи нам ждать неоткуда, только мы можем их остановить.
Что ж, можешь рассчитывать на меня.
Не спеши, Добрыня. Есть у наших врагов и ещё один союзник. Полюд Одноглазый сообщил мне, что в день, когда сожгли Муром, он видел летающего над городом Змея Горыныча. А ночью город сожгли. Весь, за одну ночь. Могли печенеги такое сотворить? Едва ли, а вот Змей Горынычтвой союзник, очень даже мог.
Не понимаю, зачем ему это?
А ты спроси, ты же с ним в друзьях.
Я в друзьях? Да это ты поклоняешься Симарглу, которому служит Змей Горыныч. Видимо, твой бог-шут больше тебя не поддерживает, ты ему наскучил.
Может и так. Но скорее всего, Змей Горыныч просто отбился от рук. Онптица вольна, часто перечит Симарглу и поступает по своей воле. Да и Симаргл ему не начальник, он лишь был его наставником. Змей давно уже получил свободу, безграничную свободу. И этим он опасен, ведь он же ещё и человек.
Всё равно это не объясняет, почему он вдруг заключил союз с печенегами.
Ладно, Добрыня. Однажды ты его уже оседлал. Будем надеяться, что при нашей следующей встрече мы с ним как-нибудь справимся. А пока принимай командование над тысячей.
Так в одночасье Добрыня стал тысяцким. Правда, тысяча была не полная и едва насчитывала 800 витязей. Другим тысяцким был уже известный Полюд Одноглазый, который по должности и был муромским тысяцким. Илья принял его не сразу, поначалу был зол за то, что тот так легко сдал город и позволил его сжечь без серьёзных потерь для печенегов. Но после Полюд сам явился к воеводе и привёл с собой беременную его любовницу. Всё указывало на то, что она ждёт ребёнка именно от Ильи, и она стала просить за Полюда и уверять, что если бы не муромский тысяцкий, то её бы уже не было в живых вместе с нерождённым ребёнком. И воевода смягчился. В конце концов, у него ещё не было детей, и этот ребёнок должен был быть первым. Свою женщину Илья отправил на Владимирскую заставу, а Полюда сделал тысяцким. Теперь такую же должность получил и Добрыня. Им предстояла нелёгкая задачасражаться против превосходящего их числом врага. Илья здесь демонстрировал весь свой стратегический гений, заставляя воинов маневрировать самым причудливым и необычным образом. В основном русские войска уходили от схватки, заманивали кочевников в ловушки и засады и выжидали удобного момента для внезапного удара. Воины Ильи сражались верхом, так же, как и печенеги. Только русские использовали для этого седло и стремяприспособления, совсем недавно появившиеся на Руси. Добрыня быстро освоил новую боевую технику и вскоре уже смело с копьём наперевес гнал своего коня на вражеского всадника, так же вооружённого копьём. И, тем не менее, кочевники неизбежно продвигались вперёдк Рязани. Богатыри сражались всё более яростно и самоотверженно. Так сгинул в бою Михаил Игнатич, и никто не нашёл его тела. В конце концов Илья решил дать бой большому войску печенегов, числом около четырёх тысяч всадников. Русских воинов было почти в 2 раза меньше. Тогда Добрыня был вновь удивлён жестокости и решимости воеводы, когда тот показал ему своё секретное оружие. Колесницы, запряжённые тройкой лошадей, в колёса которых были вставлены длинные острые лезвия.