Она бы долго еще говорила и рассуждала на тему вкуса, тем более все, что касаемо шелка, было любимой темой, когда бы ни странного вида человек, привлекший ее внимание. Красавец-блондин, безупречно выбритый, с обнаженным мускулистым торсом, с кожаными нарукавниками на обоих запястьях, в кожаных черных брюках и таких же сапогах, медленно приближался к девушке, не сводя с нее глаз цвета холодной стали. Ева словно застыла. Она не могла пошевелить ни рукой, ни ногой, даже голову повернуть в сторону не получалось. Только смотреть на приближавшегося мужчину с накачанным торсом и гадать, откуда он взялся? Кто его пропустил в таком виде в студию?
Блондин подошел к столу, за которым сидела Ева, остановился, опустил руки ладонями на стол и, наклонившись к ней, произнес приятным бархатистым баритоном:
Здравствуй, Ева!
Девушка не ответила на приветствие. Она все так же неподвижно сидела на месте и все так же в упор вынужденно смотрела на блондина. Чего он хочет? Почему никто никак не реагирует на его появление и поведение? Или ей все это только мерещится? Эта студия, пресс-конференция, она сама?
Что за цирк ты здесь устроила? улыбнулся блондин, но какой-то ненастоящей улыбкой. Тебе приятно общество этих шутов? указал пальцем в зал, не оборачиваясь. Они же все больны. Неизлечимой болезнью. Имя которой похоть. Мужчины уже давно раздели тебя глазами и в своих фантазиях входят в тебя и выходят без устали, а женщины женщины тебя разрывают, как коршуны, на кусочки и скармливают собакам. Хотя нет, одна все-таки тебя любит, и даже искренне, вон та, с косичками, смешная такая. Знаешь, что она сейчас с тобой делает? Ты же любишь шелк? Вот в него она тебя и пакует, скоро он тебя проглотит совсем, съест и не подавится.
Еву охватывает паника, связывает по рукам и ногам, в глазах, таких больших и красивыхужас. Почему никто не поможет ей? Почему нет рядом Егора? Он бы вытащил ее из этого кошмара Надо просто позвать его, он сразу отзовется, он не может не услышать ее Но как, как она позовет на помощь, если даже собственный голос сейчас ей не подвластен?
Да кто ты такой?! вдруг на всю студию закричала Ева, замахиваясь рукой на блондина.
Но его не было.
Ева стояла за полукруглым столом, тяжело дыша, и медленно опускала занесенную для удара руку, а притихший зал и съемочная группа удивленно смотрели на девушку в жуткой неприятной тишине.
Простите! прошептала Ева и тяжело опустилась в кресло.
Аркадий Петрович тут же объявил, что пресс-конференция окончена. Элла Августовна налила ей в стакан минералки и попросила выпить. Ева сделала несколько маленьких глотков и поставила стакан на стол.
Журналисты постепенно расходились, явно недовольные тем, что пропустят самое интересное, но сенсация у них уже была в кармане. Можно как угодно теперь расценивать непонятное поведение и вскрик известной писательницы, неизвестно кому адресованный. Не девчонке же, задавшей вполне безобидный вопрос о ближайших творческих планах А, может быть, не все в порядке с головой у Евы Момат?
Я пойду, сказала Ева Аркадию Петровичу и направилась по направлению к выходу из студии.
Я провожу предложил Аркадий Петрович.
Не стоит, отмахнулась та и вышла в коридор, где столкнулась с девушкой с косичками, как у Пеппи ДлинныйЧулок. Но Ева только скользнула взглядом по ней и поспешила дальше. Девушка окликнула ее, Ева не отозвалась.
Так или почти так, насколько помнила Ева, прошел ее первый телеэфир. Она пыталась еще что-то вспомнить, что-то очень важное, и одновременно курила, запивая сигаретный дым сладким кофе в гримерке, где, кроме нее, находились еще Аркадий Петрович, Элла Августовна и та смешная девушка с косичками. Оказывается, ее звали Дашей, и она делала свой первый репортаж для какого-то женского журнала.
Что же все-таки произошло? спрашивал Еву Аркадий Петрович. Что тебя так напугало?
Не знаю, Аркадий Петрович, пожимала плечами Ева. Галлюцинации какие-то.
С вами уже случалось такое? пытаясь помочь, поинтересовалась Даша.
Нет, отрицательно качнула головой Ева. Но где-то я читала, что при резком изменении жанра в творчестве начинают происходить странные вещи.
А вы изменили?
Да. Я пишу целиком фантастический роман, что-то вроде пост-катастрофик.
Дождь закончился, произнесла Элла Августовна, выглянув в окно.
Я пойду тогда сказала Ева.
Все же я тебя отвезу, настоял Аркадий Петрович, по какой-то непонятной причине перейдя на «ты». Раньше он никогда не позволял себе этого, но Ева никак не отреагировала. Возможно, она все время считала, что Аркадий Петрович давно должен был перестать ей выкать. В сложившейся ситуации он еще больше почувствовал, как дорога ему девушка.
Взяв Еву за руку, как маленькую, Аркадий Петрович направился к выходу. Она не сопротивлялась, покорно села в машину, откинулась на спинку сиденья, закрыла глаза. Аркадий Петрович включил музыку, но тут же выключил. Молча они ехали по городу, приходившему в себя после недавней стихии.
Ты бы не молчала, заговорил вдруг Аркадий Петрович. Тяжело ведь в себе держать негатив, по себе знаю.
А что говорить? не открывая глаз, спросила Ева, и добавила: Я ничего не помню. До вскрика. Глупо, наверное, выглядела?
Ничего, произнес Аркадий Петрович, нормально. Первый блин всегда комом.
Аркадий Петрович, открыла Ева глаза, подвинулась ближе к издателю и положила голову ему на плечо, я ничего такого не разболтала?
Ничего такого, успокоил Аркадий Петрович, улыбнувшись.
Честно-честно? переспросила Ева.
Честно-честно, подтвердил Аркадий Петрович.
Это хорошо, прошептала девушка.
Она снова закрыла глаза, еще сильнее прижалась к плечу Аркадия Петровича, словно искала защиты. Издатель нежно погладил ее по волосам, потом обнял за плечи одной рукой.
Так хорошо, прошептала Ева. Почему вы не мой папа?
Ответить Аркадий Петрович не успел, да и стоило ли?
Зазвонил телефон в сумочке Евы. Девушка взяла мобильный, приложила к уху.
Да, Егор! сказала она.
2
Егор Савиничвысокий атлет с перебитым носом и типично славянским лицомвыходил на крыльцо здания филологического факультета после последней практической в сопровождении друга, Николая Кулакевича, или, попросту, Колюни, прижимая телефон к уху. Он почти ничего не слышал из того, что говорила ему любимая девушка, из-за невообразимого шума и гама студенческой братии, вываливающейся из храма науки на улицу.
Ничего не слышу! пожаловался Егор Колюне, который прикуривал от зажженной спички неизменную сигарету без фильтра. Что? уже в мобильный спросил он. Не слышу! Повтори, пожалуйста! У нас тут просто занятия закончились, поэтому очень шумно. Ты не передумала? Вот что, давай я буду говорить, а ты слушать, хорошо? Я спросил, ты не передумала, насчет завтра? Мы собирались компанией за город, на природу? Колюня будет обязательно, без него никак, девчонки какие-то, сам не знаю еще какие, ну, парни наши из группы, ты их знаешь. Так договорились? Ты поедешь? Точно? Отлично! Я тебе еще позвоню, ближе к ночи. Ну пока. Целую.
Егор отключил телефон и бросил его в спортивную сумку, перекинутую через плечо.
Все в порядке, сообщил другу. Да не дыми ты на меня! замахал руками, разгоняя сигаретный сизый дым.
Я на тебя не дымлю, прохрипел Колюня. Это ветер.
Где ты ветер увидел? не сдавался Егор. Ни один листок на дереве не шелохнулся еще ни разу!..
Ну и что. Ветер же невидимый, парировал Колюня, поэтому мы его и не видим, но он есть, потому что я дымлю в одну сторону, а дым все равно поворачивает в твою. Сам по себе, согласись, он повернуть не может, потому что кто-то его по-любому поворачивает. И этот кто-то ветер, понял?
Да иди ты! отмахнулся Егор.
Колюня заразительно засмеялся. Егор тоже улыбнулся.
Чё ты ржешь? улыбаясь, все еще злился по-доброму Егор.
А ты чё? сквозь смех выдавил Колюня. Повторюха-муха! Он бы еще чего-нибудь сказанул такого, но как-то неудачно затянулся сигаретой и сильно закашлялся, до слез.
А я всегда говорил, заметил Егор, похлопав друга по спине, что права народная мудрость, ведь и смех до плача доводит. Или тебе кто-то пожалел этого яда, предположил вдруг.
Ты и пожалел, сквозь кашель и сквозь смех ответил Колюня.
Кто это обидел Колюнчика? подошла одногруппница Егора и Колюни Светлана. Крашеная блондинка с большими глазами и высоким бюстом обняла Колюню, чмокнув в щеку. Уж не Егорушка ли? Признавайся
Его обидишь, отмахнулся Егор и посмотрел на часы. Ладно, сказал он, сладкая парочка, развлекайтесь. Мне на тренировку пора.
Дезертир покидает поле боя, протянул руку для прощального рукопожатия Колюня.
До завтра, герой! не обратил внимания на брошенную реплику Егор. Я за тобой заеду.
Лады, согласился Колюня и, не успел Егор повернуться к нему спиной, как схватил Светлану в охапку и впился губами в ее губы. Девушка не сопротивлялась и с жаром отвечала на поцелуи. Да и как можно было сопротивляться Колюне? Несмотря на довольно худощавую фигуру и средний рост, он был жилистым и невероятно сильным, по крайней мере, так казалось Светлане и почти всем девчонкам факультета, а еще необыкновенно обаятельным. Его правильные черты лица, бледный цвет кожи, постоянное выражение грусти в глазах цвета летнего леса, длинные черные волосы, зачесанные назад и собранные в хвост, тельняшка и джинсы на подтяжках, хрип, исходящий из горла, безумно нравилось все. Даже вонючие сигареты, которые он курил, не отталкивали девушек. Оттопыренные уши, которыми Колюня гордился и не однажды повторял, что большие ушипризнак гениальности, некоторых умиляли. К тому же он обладал недюжинным умом, отличался начитанностью, остроумием и, несомненно, являлся приятным собеседником. Всем Колюня был хорош. Кроме одного: очень любил выпить, а потом с кем-нибудь подраться.
Дай хоть отдышаться! хватала ртом воздух Светлана, вырвавшись из медвежьих объятий Колюни, когда он снова был готов вцепиться в ее губы мертвой хваткой своего поцелуя.
Пойдем выпьем, остановленный фразой Светланы, вдруг произнес Колюня.
Лицо девушки изменилось, глаза, сиявшие каким-то чудным светом, потускнели. Она знала, что к Колюне нельзя относиться серьезно, но надеялась, что не в ее случае, ведь она очень красива и, безусловно, нравилась Колюне Она ошибалась. Как многие другие. Колюня не мог никого полюбить, потому что любил, и давно. Он любил Еву Момат, но отказался от нее, понимая, что с ним девушка будет несчастна. Поэтому, чтобы забыть ее, после срочной службы в армии он еще два года прослужил контрактником в горячих точках, бросив учебу, чтобы только не находиться с ней рядом, и уже после того, как она окончила вуз, восстановился, в одну группу с Егором, который тогда уже встречался с Евой. Колюня с ним подружился, обещав себе помогать обоим, чем сможет, а чтобы не так больно было смотреть на них, стал пить и вести беспорядочный образ жизни. Всех это устраивало. Своим пассиям он никогда не клялся в любви и предупреждал сразу, что на длительные отношения с ним пусть не рассчитывают. Однако в последнее время Колюня изменился. Ему надоело просыпаться каждое утро почти всегда с новой девушкой в постели. Ему нужна была одна-единственная, и если это не Ева Момат, пусть будет другая, но настоящая, а не кукольная. Именно кукольного типа девушки чаще всего ночевали у Колюни
Колюня, почти простонала Светлана, ты хоть день можешь прожить без водки?
Могу, прохрипел тот, закуривая. Но не хочу. Ты идешь? спросил.
Куда? вздохнула Светлана обреченно.
В кабак, конечно.
Нет, покачала головой Светлана тоскливо.
Как хочешь, сказал Колюня. Тогда я пошел.
Он чмокнул девушку в лобик и, не оглядываясь, зашагал вверх по улице.
Колюня направился в сторону Площади Победы в бар «Океан», который Егор окрестил тошниловкой. Он появился там однажды, забрать пьяного друга, сладко спавшего на разбитом после драки столе, с размазанной по лицу чужой кровью. Почему-то разбить в кровь лицо Колюне никто не мог. Фингалы ставили, а вот кровь пустить не получалось. Колюне нравилось в этом заведении. Бармены с ним здоровались за руку и никогда не обижались за беспорядки, устраиваемые им, потому что за причиненный ущерб он в два раза переплачивал. Откуда деньги, никто не знал, а сам Колюня отшучивался, что, мол, наследство родственник из Америки оставил.
Как обычно, появлению Колюни в баре обрадовались, особенно три человека за одним из столиков. Это были молодые поэты, с которыми Колюня часто выпивал, любил пообщаться, но никогда не помнил (парадокс) их имен и каждый раз знакомился заново.
Поэты пригласили его за свой столик и возбужденно, перебивая друг друга, стали рассказывать, показывая пальцами и взглядами на соседний столик, из чего понятно было только одно: одних молодых людей обидели другие молодые люди.
И чего вы хотите? спросил Колюня.
Ничего, ответил один, с реденькой бородкой-пушком, впечатлениями делимся.
Ты бы не со мной, прохрипел Колюня, выпив залпом налитые ему сто грамм вторым, широкоплечим, лысоватым немного для своих юных лет, а с ними ими поделился.
Мы хотели, сказал третий, одетый, как тинэйджер, но на вид самый старший из троих, протирая платочком запотевшие очки.
Мы хотели, дразня, повторил Колюня и повернулся лицом к соседнему столику, за которым сидели четверо спортивных парней и девушка. Налей еще, сказал, обращаясь к собутыльникам.
В том, что поэтов обидели незаслуженно, было понятно, но Колюня решил разобраться, а заодно убедить обидчиков в неправоте и извиниться. Еще раз остаграммившись, он подсел к ним.
Колюня только собирался заговорить, едва удерживая ускользающую мысль о том, с чего начать, как был отправлен сильным ударом в челюсть вместе со стулом, на котором сидел, на пол. Девушка в восторге захлопала в ладоши и весело засмеялась. Колюня встряхнул головой, живо поднялся, схватил за загривок ударившего его и смачно приложил лицом о стол, при этом подмигнув девушке. Та застыла с открытым ртом, рука с вилкой и с насаженным на вилку пельменем остановилась на полпути. Пострадавший взвыл от боли, размазывая кровь по лицу и держась за нос, словно проверял, на месте ли тот, растерявшись от неожиданности. Не дожидаясь, пока трое остальных накинутся, Колюня вспрыгнул на стол и окончательно обезвредил первого ударом ноги в висок. Парень с тихим стоном вместе со стулом опрокинулся на пол и затих. Колюня намеревался таким же образом разделаться еще с одним противником, как минимум, но вдруг почувствовал дикую боль чуть ниже колена, заставившую его упасть спиной навзничь на стол и встретиться с торжествующим взглядом девушки. Это она воткнула ему в ногу вилку. Тут же двое парней из оставшихся троих прижали его руки к столу, третий принялся наносить удары по корпусу и по лицу. Однако ноги Колюни были свободными, чем он и поспешил воспользоваться. Тот, кто наносил с таким усердием удары, отлетел в сторону и, падая, зацепился за соседний столик, опрокидывая руками все, что на нем находилось. Те, кто сидели за столиком, долго не думая, подняли парня за шиворот и выволокли на улицу. Оставшиеся двое пытались удержать Колюню, веля девушке, чтобы та сняла туфлю и каблуком выколола глаза «мудаку». Колюня же «мудаком» себя не считал и поэтому обиделся. Разведя ноги в стороны (растяжка у Колюни была отменной, и на любой шпагат он садился не только на полу), словно змей, опустил на шеи удерживавших его. Парни отпустили руки Колюни и вцепились в его ноги, сдавливающие их шеи. Освободившимися руками Колюня столкнул обидчиков лбами и отпустил обмякшие тела, девушку прижал за горло к стене и, продолжая сдавливать, сплюнул кровь с разбитой губы и прохрипел:
Ай-ай-ай, красавица, как нехорошо поступила!..
И без того большие глаза девушки испуганно вытаращились. Она хваталась руками за руки Колюни, уже задыхаясь. Колюня же очень хотел сделать последнее усилие, чтобы навсегда усыпить ее, но еще больше хотел попробовать на вкус ее губы, однако сдержал себя. Он ослабил хватку и отпустил руку. Девушка, громко кашляя и тяжело дыша, сползла по стенке на пол.
Колюня вышел на улицу, прихрамывая, закурил. Через несколько секунд из бара вынесли избитых им парней и бросили на тротуар. Их подобрала милиция. Колюня облегченно вздохнул: вечер удался.