«Без понятия, пожал плечами Капитан. Я пока не слышал, чтобы к нему кто-то обращался иначе. Ну, разве что сотрудники говорят ещё господин заместитель, потому что он действительно заместитель директора, а сам директор говорит Рик, потому что Прайм ещё и директорский друг. Директора вы с ним попозже познакомитесь зовут Ян Орлов. Потом я вам о них расскажу подробнее. Да, рыжая, не буравь меня взглядом с этим повременим. Что и тебе советую учесть».
«Это значит не трепись? сварливо поинтересовалась рыжая. Не того предупреждаешь. Вот этот трепло, а я только по существу».
«Это значит, что не надо так сразу проводить черту между собой и другими», туманно сказал Капитан, но рыжая, похоже, его вполне поняла.
«Но рассказывать-то в общем можно?» уже безо всякой сварливости спросила она.
«Нужно».
Капитан дожевал яблоко и щелчком отправил огрызок в стоящую сбоку от скамейки урну с чугунными ножками-лапами. Курт, спохватившись, что уже смял свой огрызок в кашу, стряхнул его следом и вытер руку о полу халата.
«С вами, конечно, очень тепло и уютно сидеть, что неудивительно, когда здесь живое солнышко, Капитан подмигнул Лучику. Но у меня много дел. Я только хотел сказать, что займу нам в столовой столик. Как раз он у окна, на четверых. Обед через час, не опаздывайте».
Седоволосый поднялся и ушёл, а Курт и Лучик смотрели ему вслед. Потом переглянулись. Рыжая в обмене взглядами не участвовала. Она хмурилась.
«Чёрт знает что он о себе возомнил. Куратор, посмотрите-ка»
«Мне он понравился. Хороший», не согласилась Луч.
«Мне тоже. Ещё и так аппетитно расписал обед, и предупредил, чтобы не опоздали, сказал Курт. Приятно, когда о тебе заботятся».
Рыжая опять вздохнула.
«А ещё он прекрасно умеет поучать и воспитывать, вот увидите. Раз уж взялся официально курировать, а не просто от нечего делать кто же это его назначил, зараза Прайм, что ли? Ладно. Приятели Ну, приятели так приятели. Ничего не попишешь».
Курт и Лучик уставились на неё. Рыжая смотрела если не доброжелательно, то, по крайней мере, спокойно.
«Чур, я сижу у прохода, сказала она. Потому что ем быстро и раньше всех ухожу».
Никто ей не возразил.
«А книгу дашь почитать?» спросила Лучик.
«Если не будешь загибать уголки», предупредила рыжеволосая.
Лучик заверила, что не будет. Курт тут же занял за ней читательскую очередь. Не то, чтобы ему очень сильно хотелось что-либо читать вообще, но общение надо было налаживать. И оно, по-видимому, налаживаться уже началось, хотя о собеседниках Курт всё ещё совсем ничего не знал. Только понял, что Капитан командир, а у рыжей дурной характер. Хотя с Лучиком, в отличие от остальных двоих, он уже
Лучик взяла его под руку. Он вздрогнул.
«Знобит? Вы простужены?» обеспокоенно спросила она.
«Нет, всё в порядке. А вы А вы давайте не на вы, а на ты. Знаете, я ведь вам придумал ну, это, прозвание, прозвище, о котором говорил Капитан. Я назвал вас Лучик, Луч. Потому что вы солнечная и очень красивая».
Лучик смутилась и опять покраснела.
«Сойдёт, одобрила рыжеволосая. Но ты всё равно мелкая, солнце живое Сколько тебе лет пятнадцать?»
«Семнадцать», не обиделась та. И тихо добавила: «Мне тоже очень по душе».
«Рыжая, спросил Курт. Ты, по-видимому, здесь подольше, чем мы. Расскажешь потом немного, что это вообще за место, откуда здесь столько народа, который, как мы, в больничных халатах и почти ничего о себе не знает, что это за двери такие, о которых мельком обмолвился Прайм, и почему он зараза Кстати, тебя как зовут?»
«Так и зовут, как сегодня все звали, но я думаю, что это временная кличка. Расскажу, так и быть, тем более, что этот господин куратор не против. А тебя?»
«Я только имя помню Курт», сказал он, постыдно радуясь, что это не Лучик спросила.
«А прозвище?»
«Его пока нет. Может, тоже придумают».
«Красивое у тебя имя, сказала Лучик. Мягкое и стройное. Я бы не меняла».
«Спасибо», искренне поблагодарил Курт. Он опустил взгляд на руки Лучика, но теперь она сидела, натянув белые рукава почти до самых костяшек пальцев.
Коммуникатор на запястье Капитана, тускло подсвеченный неактивным оранжевым, тихо пиликнул и налился желтизной. Эта была не предыдущая громкая трель, а приглушённый, почти робкий, осторожный звук. Сообщение, не вызов.
Что там? Курт попытался заглянуть через плечо и был отпихнут локтем. Впрочем, в отпихивании тоже уже не было хмурости. Снова Прайм истерит? Надо подарить ему пузырек валерьянки.
Капитан поскрёб пальцами перекрестье шрамов на щеке. И что это такое у него теперь на лице возникло смущение, что ли?
Нет. Он извиняется. Ладно, ребята, я ещё отойду, позвоню Рассказывай, рыжая, рассказывай, я ведь это всё уже знаю.
И про картину? спросила Четвёртая.
Какую?
Вот, то-то же, назидательно сказала она. Я её потом, после всего, даже нашла, посмотрела, сходив в тот музей И тебя свожу, если вдруг не поверишь. Поэтому мы тебя ждём.
Я тоже сходил, сказал Курт.
И как? поинтересовалась рыжая.
Феноменально.
Капитан, жалобно попросила Лучик. Капризное нетерпение мигом сделало её младше лет на десять. Ты, пожалуйста, быстрее с этим разговором. Хочу знать, о чём эти заговорщики так перемигиваются, и в музей хочу, к этой какой-то картине, только без тебя они же не расскажут
Бегу-бегу, согласился Капитан и встал на ноги.
Терпи, ребёнок, Курт добродушно погладил младшенькую по макушке. А ты, патлатый, иди, иди, мирись. Нечего тут
V
Первое, что он понимает при взгляде на этот портрет она ему не нравится.
Не нравится, и всё тут. Бессознательное и неоспоримое. Он даже не замечает за собой того, что смотрит и морщится, как если бы в одиночку съел целый лимон. Или как если бы у него болели зубы, о чём Наташка, дёргая его за рукав, и спрашивает с внезапной тревогой в голосе.
Роман-Романчик, дорогой мой мальчик Давно к стоматологу ходил?
Слова выбивают его из вязкого плотного тумана неоформившихся образов и мыслей.
А? Чего?
«У меня что, изо рта воняет?»
Теперь накатывает другое острый человеческий стыд, щедро сдобренный стыдом незадачливого ухажёра, севшего на глазах девушки в лужу. Забыв о портрете, Роман нервно зажимает рот ладонью, пытаясь одновременно почуять, чем пахнет его дыхание, и судорожно что-то придумать. Вроде валялись в кармане пастилки с мятой, в кармане пальто или куртки, но куртка ведь дома, а пальто сдано в гардероб
Зубы, спрашиваю, у тебя болят, что ли?
Ммм, недоумённо произносит он в ладонь. Мм?
Стоматолог, зубы Зубы! Просто зубы, он, видимо, стоял тут и гримасничал. Зубы, не вонь, какое счастье
Руку-то убери, чудак. Ничего не понятно!
Наташка смеётся. Роман тянет на лицо улыбку, которая выходит жалкой и конфузливой, трёт ладонь, мокрую от слюны, о рубашку, премерзко краснеет и начинает ненавидеть сегодняшний вечер, который только что начался, а она та глядит на него с портрета и тоже улыбается гордо, надменно, в высшей степени отвратительно.
Не болят, не болят, всё нормально
Тогда чего ты кривился?
Рыжеволосая женщина с серыми, похожими на жемчуг при плохом освещении прищуренными глазами тоже спрашивает у него это, глядя сверху вниз с картины. «Я так тебя раздражаю, бедняга?» Издёвка блестит в масляных росчерках на радужке. Высокий загорелый мужчина в кричаще-кислотного цвета желтом свитере случайно заезжает Роману в бок локтем доставал из бокса тяжелую махину профессионального фотоаппарата. Весело извиняется на певучем средиземноморском языке и, громко щёлкая, начинает снимать портрет. «Не бегать!» грозно взрыкивает дама в очках на кучку развеселившихся школьников. По паркету топчутся, цокают, шоркают и грохочут.
Картинная галерея не лучшее место для свиданий. Многолюдно, шумно, слишком много света. Но выбирала Наташка. Для неё-то это не свидание вовсе, а просто дружеский поход с целью полезно и интересно провести выходной.
Вот и ты приобщился бы, предложила она вчера днём. Сходим вместе?
Роман был так рад вопросу, что совершенно прослушал, что в планах не гулять, не в кафе, а просто смотреть на картины.
И долго-долго крутил на пальце выданный ему в гардеробе номерок, наступал кому-то на ноги, проталкивался через сбившиеся в кучку экскурсионные группы и группки, пару раз чихнул на слишком едкий и сильный запах женских духов, усилием воли держа на лице маску воодушевлённой заинтересованности. В тесных гулких залах ему быстро стало жарко, душно и уныло. Он не годился на роль созерцающего, потому что не умел этого делать смотреть в такой плавающей туда-обратно многоликой и многоголосой толпе. Он чувствовал себя неуютно. Чего не сказал бы о спутнице Наташке здесь нравилось. Периодически она хватала его под локоть и показывала особо впечатлившее: замок из тёмного камня в лесах, залитую солнцем южную деревню с кипарисами, сосновые холмы, где росли земляника и вереск. Она явно была очень довольна своей идеей сходить в картинную галерею. Она, как оказалось, вообще очень любила музеи. А он и не знал Роман честно пытался соответствовать её весёлой стремительности и тоже влиться в ритм, но потом скользнул рассеянным взглядом по возникшему перед ним портрету и застопорился, как застыл.
Что-то с ним было не так. С ними обоими портретом и замершим у него человеком.
То ли узкий не по Средневековью наряд, то ли слишком худая фигура, то ли ломкость лица, высокомерного и не особо красивого, то ли тень, так странно лёгшая на шею, будто там был рубец или шрам но за зеленым бархатным платьем, за бледной в синеву кожей и острым изгибом ключиц громко кричала неправильность. И это было странно портрет как портрет, их в галерее десятки, но Роман стоял, вперившись взглядом в нарисованное масляными красками лицо, и ощущал глубокое недоумение. Главным образом потому, что картина была совершенно непримечательная какая-то рыжая маркиза, и только, но она приманила его, приковала и заставила заинтересоваться собой.
Может, именно так и полагается ощущать себя в музее?
«Маркиза Дрю». Семнадцатый век. Художник, как видишь, неизвестен Красивая, правда? Наташка, уже забыв о разговоре про зубную боль, восторженно разглядывает лицо маркизы.
Красивая? Эта колючая и тощая мегера?
По-моему, слишком анорексична.
Тогда тебе к Рубенсу.
Собеседник, полный профан в живописи, грустно вздыхает. В художественной галерее он, кажется, был в последний раз классе в шестом и запомнил совсем не восторг от прекрасного, а скандальную тётку-смотрительницу, на чей стул в уголке он так опрометчиво сел, чтобы втихаря зажевать бутерброд. Хотя нет же, ещё ходил позже, студентом Только куда? С кем? Все эти мельтешащие людские спины, везде одинаковые, ряд не остающихся в памяти полотен, шарканье ног, сухой воздух
Мимо медленно проплывает семья оживленно галдящих туристов, все как один похожие на небольшие дирижабли. Наташка тихо хихикает.
Вон рубенсовские модели пошли хоть сейчас на холст
Мне больше по душе золотая середина.
Роман произносит слово «середина» с многозначительным, как ему кажется, ударением. По бокам от Наташки портрет и говорливое семейство. Но она его уже не слышит: надев наушник, девушка внимает голосу аудиогида, который рассказывает о висящей перед ней картине. Маркиза Дрю глядит на Романа с насмешкой. Не кавалер ты, ничтожество Надо законодательно запрещать женщинам подобные взгляды, пусть даже и нарисованным.
О! Ты представляешь, эту картину нашли при раскопках развалин какого-то замка. Даже особо не пришлось реставрировать она лежала в сундуке, в слоях промасленной ткани, и хорошо сохранилась. Долгое время была в частной коллекции, а потом внук коллекционера подарил её музею. Должно быть, очень знатная дама, раз «маркиза». А за титулом целая история: рода, семьи, замужества, всяких дворцовых интриг Так интересно. Маленький мир.
Угу.
Ну что ты угукаешь. Давай, попытайся представить
Что? с тоской спрашивает Роман.
Её жизнь.
«Зачем?» думает он и опять вздыхает.
Женская рука в тесной перчатке царственно ложится в другую, мужскую, помогающую выйти из кареты навстречу свету отворённых парадных дверей. Шляпки с плюмажем, или напудренные парики, или многоступенчатые прически, перьевые или кружевные веера, серьги, колье и мушки. Оркестр, играющий вальс. Тысячи свечей в люстрах. Балы, праздники, охота. Преследуемая гончими лиса бежит по стально-снежной голубизне. Визгливый лай, пар от дыхания, льдинки инея на сбруе, резкие в морозном воздухе оклики. Островерхие пики башен и крыш. Чистота нетронутого фабричными дымами неба. Но и антисанитария, и грязь на улицах, и сонмы вшей и крыс, и болезни, и сгнившие чёрные зубы Улыбнитесь пошире, маркиза. Что, не хотите? Правильно. Любой стоматолог упадет в обморок от того, что увидит. Да и не только он Роман, все же представив возможное зрелище, морщится снова. И ширит глаза с внезапно прорвавшимся осознанием.
Позвольте, но
Не отказалась бы я так, как она, мечтательно тянет Наташка, не обращая внимания на вдруг охнувшего собеседника. Пожить в ту же эпоху
А он склоняется к портрету, насколько позволяет ограждение, разглядывая то, что заметил только сейчас.
Колкая усмешка маркизы Дрю свободно приоткрывает ряд её передних зубов. Белых-белых.
Недаром они сначала заговорили о зубах. Вот она, неправильность.
Картину, ты сказала, реставрировали?
Носить такие же платья что? А, ну да. Немного.
Хорошо так отреставрировали. Со вкусом. Просто глянь: у неё зубы
У всех зубы, чудак.
Но у неё здоровые зубы.
А что тут удивительного?
Вот ты говоришь: пожить Всё-таки это средневековое время, и понятия о гигиене сама знаешь, какие там были. Вернее, их фактически не было А тут зубы. Даже не желтоватые, а белые! И ровные, аккуратные. Прямо улыбка киноактрисы. Реставратор, видно, подкрасил.
Хорошие зубы это ещё и наследственность. Не будь занудой.
Если за ними не ухаживать, никакая наследственность не поможет. Чистили ли зубы в средние века?
Наташка пожимает плечами.
Не знаю, говорит она. Но платье и правда роскошное.
Рыжеволосая улыбается из позолоченной рамы.
Что ж, маркиза
Характер у неё, конечно, был дерзкий и неуживчивый, и деспотичные капризы наверняка имели место быть рядом с истериками: худоба нередко друг невроза. У нее были любовники, которых прошляпил или с чем смирился пожилой благообразный рогоносец-муж, и вряд ли были дети. Или же пара каких-нибудь бледных и малохольных, вряд ли прижитых от супруга и точно спихнутых на кормилицу. Хорошая мать из маркизы Дрю не вышла бы. Своих служанок она, разумеется, гоняла почём свет стоит. Волосами, должно быть, гордилась. Страдала какими-нибудь благородными недугами вроде мигрени, и умела картинно падать в обмороки, и самым лучшим развлечением видела сплетни, и благочестиво ходила в церковь, и ненавидела красивых крестьянок А потом кто-то взял её и нарисовал может, всё тот же любовник, увлекавшийся по совместительству живописью. Спрятал в сундук, запер на замок хотя бы портрет, потому что не смог женщину. Таких колючих попробуй поймай
Но, честное слово, внешность-то сильно на любителя.
Ты так её разглядываешь смотри, не потеряй голову
Не в моём вкусе, говорит Роман обиженно. Такие тощие кости.
Спутница смеётся и толкает его локтем в бок.
Между прочим, ты тоже тощий. Ладно, пойдём. У нас ещё пять залов впереди
Пастилок в кармане пальто не нашлось зато там лежал пустой конверт из-под письма, который Роман не-получил несколько дней назад. Роман и забыл, что положил конверт в карман. Он потрогал плотную бумагу, ощутил шероховатость того места, где был испачканный чем-то адрес некой Милены, вздрогнул и одёрнул руку. Начал накрапывать дождь, но у входа, внизу отлакированных многими ногами ступенек лестницы из серого гранита, так кстати обнаружилась дежурящая стайка оранжевых с белым такси.