Так и будешь на неё любоваться? спросил заместитель.
А что? Мне нравится. Есть какие-то другие предложения?
Пойдём-ка, прогуляемся лучше. Там такой снегопад красота.
Видел уже, видел Ладно.
Заснеженный стадион был тих и пуст. Сосновые лапы, сгибающиеся под белой тяжестью, нависали над беговыми дорожками, по центру крайней из которых петляли редкие следы. Сегодня, в выходной воскресный день, расчистки, как и тренировок, не предполагалось. Не предполагалось, впрочем, и такого погодного буйства снег сыпал с ночи и уже слегка подустал, замедлился, сменив рьяность трудолюбивого и щедрого циклона на неспешное ленивое падение.
Он падал большими хлопьями, похожими на рваные кружева. Они тут же осели на чёрном шарфе Рика, крепко вцепившись в вязаную шерсть, и на русых волосах Яна, высветлив их ещё больше. Директор поискал по карманам перчатки. Заместитель вздохнул и вручил ему свои.
Держи, забывчивый.
Ян, у которого всегда мёрзли руки, обрадовался.
Что бы я без тебя делал
Вот-вот, сказал зам. Зато я теперь знаю, что подарить тебе к праздникам.
Купон на курс лечения от склероза?
Перчатки. Не меньше дюжины. И ещё каждую пару скрепить длинной резинкой и пропустить её через рукава чтобы всегда болтались под рукой и не терялись.
Это несолидно, не согласился директор. Меня же вся Организация засмеёт.
С каких пор ты обращаешь такое внимание на мнение окружающих?
Ян зачерпнул полную пригоршню снега и принялся лепить снежок. Рик понял, что за этим последует и, поспешно отскочив на несколько шагов, последовал примеру друга. Снег был прохладным, податливым и почти не обжигал кожу.
Следующие двадцать минут они потратили на совсем мальчишескую баталию, наорались до охрипшего горла и с ног до головы вывалялись в липучих, остро пахнущих облаками и морозом сугробах. Глядя на то, с каким увлечением двое начальников, серьёзных вообще-то людей, возят друг друга по снегу, приговаривая что-то вроде «закопаю», или «урою», или совсем уж кровожадное «кушай, не обляпайся», кто-нибудь из низших чинов непременно покрутил бы пальцем у виска. Вот это, мол, несолидно, а не какие-то перчатки на резиночке. Но никого поблизости не было. Уже началось предпраздничное время отпусков и каникул.
В холле, рядом с четырьмя одноликими статуями, льющими воду из амфор в небольшой круглый бассейн, уже неделю как поставили ель изумрудную, высокую, просящую своей статью и пышностью по меньшей мере золотые украшения. Но сначала Матиас, как и во все предыдущие года, развесил на ветвях конфеты самый любимый всеми сотрудниками ритуал. Каждый мог взять, пробегая, конфетку-другую, заодно получив вместе в ней праздничное пожелание или предсказание Матиас прятал под обёртки тонкий, аккуратно тронутый старательно вырисованными буквами прямоугольник листа.
«Много солнца». «Улыбающиеся тебе люди». «Целый торт, который съешь, и никто не будет за это ругать». Пожелания Матиаса всегда были такими же, как он сам детскими, искренними и простыми, и от этого лишь сильней любимыми. Доброту необязательно облекать в громоздкие и вычурные фразы. По мере исчезновения с ёлки конфеты появлялись вновь у Матиаса в его комнатке уборщика на верхней полке шкафа, по соседству с чистыми полотенцами, стояла вместительная картонная коробка. Матиас брал из неё конфеты, а они всё не убывали. Он считал это волшебством или, быть может, какой-то особенной дверью. Ян мог бы показать ему запасной ключ, который лежал в директорском сейфе, а Рик рассказать, как привычно каждый год стоять на страже у двери, пока Ян заполняет коробку разноцветным и шуршащим содержимым, но это тоже был многолетний ритуал, и он тоже не должен был нарушаться.
Ян вспомнил сейчас доставшееся ему пожелание короткое, всего из одного слова, и улыбнулся в падающие ему на лицо с неба кружева.
Ну что ты скалишься, болезный, сказал заместитель. Отморозил голову?
Ян подгрёб снег себе под затылок, чтобы мягче было лежать, и не ответил.
Так ты точно себе мозги заморозишь. Если там ещё осталось что-то. Если вообще было. Дверь тебя возьми, вставай, болван
На зимнем воздухе у знаменитого Грозы и Ужаса всегда краснел кончик носа, что мигом стирало его обычную хмурость и холодность, делая чуть ли не милым. Он хорошо знал за своим организмом подобное предательство, отчего носил зимой длинный и широкий шарф замотал на пол-лица, и ничего никому не рассмотреть. Не любил, когда в нём видели то, чему можно было улыбнуться. Но сейчас из-за этой школьной возни в снегу шарф сполз.
Нос, сказал Ян. Да ты чудесен, господин заместитель.
Ну, Ян
И почему от тебя все шарахаются? Гроза, мол, и Ужас, злобный начальник Разок покажись им таким сразу полюбят.
Я тебя сейчас пошлю в непечатную дверь. С приданным пинком ускорением.
Хватит заматываться, как обитательница гарема, потянулся было Ян, но ему дали по рукам и велели не лапать чужие шарфы. Ну, хотя бы здесь! От кого тут прятаться от спортивных снарядов и ёлок?
От тебя, глухо произнёс заместитель в шарф. И твоей мерзкой ухмылки.
Смотри, я уже принял серьёзный вид.
И всё равно не прокатит, Ян.
Ян сел и отряхнулся от снега.
Прячешь в себе человека, с осуждением сказал он.
А в шарфе я кто чудовище? иронично спросил заместитель.
В шарфе ты угрюмый и замкнутый тип.
Приятно, когда хвалит начальство.
Ян фыркнул. Угрюмый и замкнутый тип протянул руку и помог ему встать.
С противоположной стороны стадиона уходила под кроны деревьев аллея, ведущая в старый парк. Отсюда было видно, что и она пуста одни фонари и скамейки, да ещё чуть подальше, за поворотом и соснами, угадывался слабый блеск стеклянной арки над информационным терминалом. Ян подумал, что озеро должно быть, скоро промёрзнет достаточно, чтобы сделать из него каток. На снегу беговой дорожки, помимо человеческих следов, виднелись и кошачьи аккуратные маленькие лапки.
Кошек развелось, сказал Ян. Всюду кошки. В столовой живут, в больничном корпусе живут, в вестибюле по ногам бегают Главное, откуда столько?
Они тоже ходят через двери, Ян.
Шутник ты.
Правда. Люди и кошки, а больше никто и не может. Сколько дверей у нас сейчас открыто и куда только ни открыто, а хоть бы один зверь высунулся. Ну, хотя бы мышка. Хотя бы комар или мотылёк. Глухо. Да и с нашей стороны Помнишь старого сеттера Джерри, Уголька? Он эти двери огибал по огромной дуге, чуть ли не обползал, хотя любопытным был страсть.
Ян рассеянно кивнул.
Ничего не боялся, со всеми хотел общаться что с человеком, что с пылесосом, что с корректором прочности сцепки, особенно когда он перезагружался и начинал дребезжать, как шаманский бубен. В аквариуме нос полоскал, грелся у открытого камина. А при виде любой активной двери жался, будто она собирается его отлупить.
Ну да, верно, Рик Только к чему ты о нём говоришь?
К тому, что ни один из породы кошачьих, которые тут бегают, следят на снегу и под ногами путаются, ни разу не шарахался от дверей. Они даже на пороге спят! Да ты ведь видел И этот, полосатый, душа компании твоей племянницы он же с ними как-то пришёл из-за двери.
Положим, не сам пришёл, а его подобрали. Нашли, принесли. Он же дикий был совсем, лесной, хищник
И как же его, дикого и лесного, притащили? В охапке?
Я слышал, что кот был сильно подраненный в драке, прятался между корней какого-то дерева, шипел и огрызался, истекал кровью, и младшая их, Луч, вдруг скинула с себя рюкзак и туда, к коту полезла. Она же его и вытащила, и перевязала, и как раз-таки в охапке, можно сказать, вынесла за дверь
Эта хрупкая девчушка и на себе такую тушу?
Ну, значит, мужчины ей помогли.
Вот как. Но, Ян, послушай: много ли ты назовёшь других примеров, когда зверь, выведенный из-за дверей, приживался тут, у нас?
Ни одного. Здесь ты прав. Это ведь запрет ещё профессорских времен, когда такого рода исследования заканчивались для представителей эндемичной фауны либо необъяснимой смертью на пустом вроде месте, либо они отказывались от еды и чахли, пока их не возвращали обратно А кот поправился. Поэтому я не настаивал, чтобы они его вернули. А настаивал бы, получил бы гневную отповедь в четыре глотки в пять ещё же сам кот Но я не вижу здесь чего-то связанного именно с кошачьим племенем. Просто повезло.
Не «просто». Это всё ещё раз подтверждает мою теорию. А профессор что ни разу кошек не вытаскивал?
Наверное, нет, иначе ну, если эта твоя теория верна запрет был бы неполным.
Кошачьи следы, попетляв среди человеческих, все как один уходили в лес. Быть может, кошки шли охотиться на птиц и белок. Или же у них в лесу были двери, свои собственные, тайные
Интересно, как реагируют коты на бродячих, сказал Рик.
На бродячих сородичей? Гонят их прочь.
На бродячие двери. Ни разу не замечал.
Может, это потому, что твои хвалёные кошки тоже их боятся, произнёс Ян.
А ты не боишься?
Боюсь, честно признался директор. Боюсь, потому что не понимаю. Когда мы сумеем разгадать механизм их образования, даже не управлять ими ещё, а всего лишь разгадать, вот тогда перестану.
Похвальная прямота, сказал Рик. Однако я думаю, что никаких разгадок нам не светит.
Отчего?
Оттого, что это вне нашего человеческого понимания. Не дозрели ещё. А, может, и никогда
Выговор вам, господин заместитель, за такой упаднический настрой.
Рик усмехнулся.
Выговор надо твоей племяннице, ты знаешь, за что Выговор, который ты, доброта ходячая, не сделал, только ласково так пожурил да-да, я осведомлён.
Ну, вспомнил тоже, сказал Ян, событие почти трехмесячной давности.
Так ведь нет гарантий, что она снова это не сделает.
Вот как за руку поймаем, там и посмотрим.
Опять накормишь конфетами и по головке погладишь. Дядюшка
Не завидуй.
В сетке футбольных ворот среди белизны просигналило ярко-оранжевое оставленный кем-то ещё с пятницы мяч, убедился Ян, когда, взрывая снег, подошёл поближе. Да, нескоро теперь неофитам играть здесь на свежем воздухе Надо бы открыть им помимо имеющихся ещё пару локальных площадок. И вернуть мяч в инвентарную спортзала.
Погоняем? предложил Рик.
Это будет выглядеть, как борьба в грязи.
Ну и что. Скажи проще, что тебе лень.
Мне лень. Но он всё-таки пригодится.
Совсем скоро мяч был поднят, очищен от налипшего снега и превращён в снеговиковую голову, за неимением пишуще-чертящего оставленную без глаз и рта. Снеговик остался и без рук лезть в сосновые посадки за ветками по таким холмообразным сугробам никому не хотелось.
Снеговик-инвалид, подвёл итог Ян. С головой-протезом. Вот жизнь счастливая: стой под снегом и ни о чём не думай.
Ты опять за старое, Ян. Не хочется тебе, ну и не возись с этим контрольным графиком. Можешь оставить мне.
Чтобы меня потом совесть заела? Нет.
Сегодня у тебя была отличная возможность заодно отморозить и её. Почему не воспользовался?
Ян похлопал друга по плечу.
Ты пытался развеселить меня, спасибо, но тут не в графиках дело, Ян вспомнил о цвете цифр на часах. Мне нужно кое-что проверить. Во второй половине дня активность дверей возрастает, и идти тогда вниз нет, не хочу.
Нулевой? сочувственно спросил Рик. А я собрался было предложить тебе добрести до озера.
Да, ответил Ян. Поэтому отложим прочие гулянки до вечера.
Заместитель посмотрел на него пристально, вдумчиво.
Нет, поспешил сказать Ян. Нет, со мной нельзя. Ты же знаешь.
Я и не рассчитывал. Просто у тебя теперь тоже кончик носа только не красный белый. И скулы. Как всегда при упоминании нулевого. Но за всё это время я так и не понял, злость ли у тебя так проявляется или страх.
Если бы я ещё сам понимал, вздохнул директор.
Я тебя не обидел? зам вдруг встревожился.
Брось Ну, я пойду.
***
Когда профессор создавал её, он совершенно не озаботился тем, чтобы придумать говорящее название. Ну, Организация и Организация, общность людей, которых связало странное, необъяснимое и чертовски интересное, и этих людей, и себя в том числе, он легко окрестил Идущими, а вот централизованное их объединение в плане должного наименования будто бы сознательно проигнорировал. Ян несколько раз спрашивал у него, почему. Профессор пожимал плечами.
А не всё ли равно?
Нет, упорствовал Ян, ни разу. Он был молод и не понимал, как такое могущество может обойтись без звучности, которая обозначала бы вес, положение, силу.
Это всё человеческие тщеславные штучки если именование, так чтобы погромче, если смерть, то геройская. Скромней надо быть, юноша.
Но почему тогда вы придумали название нам?
А я ничего не придумывал, с удовольствием отвечал профессор, глядя на недоумевающее лицо. Потому что это не название, а свойство.
Люди-свойства имели, как все прочие, две руки, две ноги и одну любопытную голову, иногда теряли что-нибудь из этого и умирали, ели, пили, спали, пакостили, дружили и дрались. Умели ходить через двери и не знали лингвистических барьеров. Мы, говорил профессор, могли бы быть для общества чрезвычайно полезными, если бы занимались чем-нибудь другим.
А так что занимаемся ерундой? возмущался Ян. К чему тогда всё это?
Не ерундой, а рассматриванием. Мы зрители, если угодно, и предрасположены именно к этому, а вовсе не к действиям и не к изменению. Хотя у кое-кого, несомненно, и возникают подобные мысли, но всё это путь тупиковый, и в конце концов это поймут
Странные зрители со всеми этими исследованиями, изучением
Изучение не изменение.
Это я понимаю. Но оно ведь не просто так, от скуки, оно для чего-то Как оно может быть бесполезным?
Суть в том, что в нашем случае зритель тот, кто работает лишь на себя. Зритель потребитель. Погоди, я не договорил. Потребитель специфического вида продукции, о самом существовании которой никто, кроме нас, не подозревает и, соответственно, получить её не в состоянии. Вот так.
Но им же тоже можно показать. Двери и то, что за ними
И что они с этим будут делать? Это вне их вкусовых предпочтений.
Э
Ну, садись ты, чего маячишь. Попытаться объяснить, что ли
Профессор утверждал своё вращающееся кресло в относительно неподвижном покое и скрещивал под подбородком худые нервные руки. Он не улыбался, хмурился, потому что вообще улыбался очень редко, и оттого разговор превращался почти что в лекцию. Возможно, он видел в Яне немного туповатого студента, но, как всегда, был очень терпелив.
Тогда объясните мне ещё, пожалуйста, просил его Ян, когда и как всё это началось. Когда начались Идущие. Это ведь вы их нас открыли?
Не совсем так. Просто однажды открыли меня.
Не совсем так началось, и не совсем здесь, потому как профессор сказал ему, уже весьма к тому моменту разговора запутавшемуся (а разговор всё длился), что появилась эта самая продукция и сразу появились те, кто её ест всё едино, что завезли в магазин новый экзотический фрукт. Большая часть людей сморщилась, фу, невкусно а кто-то кинулся сметать с прилавков тоннами. Только в данном случае кинулись те, кто увидел, для остальных-то это просто несуществующее, пустота.
Завезли извне. Где-то раньше уже было. И кто-то здесь словно бы распробовал, признал. Эти признавшие мы. Да, я, должно быть, первый, а потом и прочих нашёл
Хорошо. А кто тогда завёз?
Без понятия, правда.
Возможно, профессор лукавил уж очень честными были тогда его стально-серые глаза.
И вот что по поводу тех, кому, как ты предлагаешь, можно было бы показать то, на что смотрим мы. Я им не доверяю.
Но почему? Они ведь тоже люди.
С такими же недостатками и достоинствами, да, я знаю. Если на то уж пошло, кое-кто в Организации тоже заслуживает самого пристального наблюдения, потому как темны уголки человеческих душ, и не каждый туда пустит с фонариком Никто не пустит, будь он в здравом уме. А там живут черти и иногда выглядывают из человеческих же зрачков, как солдат из амбразуры дота.
Ян устало тёр лоб.
Тяжко? сочувственно говорил профессор. Но ты не грусти, подожди, я же опять не договорил. Это оттого, что хочу кое-что спросить у тебя. Чтобы и ты сам подумал. Ты умный, как и твой брат однако это именно ты пришёл ко мне с такими вопросами, и о чем же это мне говорит? О многом говорит Так вот, Ян, скажи: в чём причина моего недоверия?