Дохлую мышь за их шкуры не дам, ругнулся напоследок Заруба, грозя кулаком невидимым уже селянам.
Засада поджидала их в версте от Свищево. Монахи на поверку оказались вовсе не дураками. Возможно, просчитали путь бегства заранее, возможно, донёс кто-то, а может, отряду нарочно дали уйти из села. Так или иначе, но на одном из речных перекатов беглецов ждали. Не уцелеть бы им, не вырваться из такой западни, если бы не чутьё Сокола. Да и оно не выручило бы, собери монахи для засады достаточно сил. Но переоценили себя злодеи, взяв лишь десяток-другой селян.
Когда засвистели стрелы, беглецы, предупрежденные чародеем, уже выбирались на берег. Дружинники, соскочив с лодок первыми, прикрывали остальных. В меткости стрелкам отказать было нельзя, но охотничьи луки оказались слабоваты против воинской брони. Стрелы втыкались в лодки, в берег вокруг беглецов, падали в воду. Пара-другая застряла в доспехах, не причинив людям вреда. И только одному из разбойников не повезло. Он выскакивал из лодки последним, и его подстрелили. Подхватив под руки, товарищи оттащили раненного под защиту деревьев, но тут же и поняли, что тому ничем уже не помочь.
Силы уходили из парня вместе с кровью. Жизнь никчёмного лиходея оборачивалась смертью воина. И воевода, отвлекшись от наблюдения за противником, спросил о последнем желании, которое он, Заруба, пообещал исполнить.
Сестра у меня в Полутино. Одна она. Сестре помогите, Разбойник вдруг усмехнулся. Гляжу, и у тебя, воевода, промысел, тот ещё праздник
Так, с усмешкой на лице и умер.
Уходить надо, Малк, хмуро напомнил Сокол, исполнив над покойным короткий обряд, из тех, что годятся для людей любой веры.
Заруба поднялся, махнул рукой, и отряд скрылся в непроницаемой даже для луны лесной тьме.
***
Старый князь совсем уже измаялся ожиданием хоть каких-нибудь новостей, когда посланный с голубятни мальчишка принес ему только что полученное донесение Сокола. Вместе с мальчишкой прибыл Химарь, готовый к исполнению приказов. Ук схватил лоскуток, заглянул в него, быстро прочитал написанное и бросил:
Срочно ко мне начальника стражи, Лапшу, сокольничего и конюшего.
Отправить гонца Александру в Елатьму? предложил печатник.
Нет. Пока не нужно. Распорядись принести мне брони и меч.
Сам пойдешь? удивился Химарь. Стар на его взгляд был князь для военных походов.
Давай, давай, шевелись, кому говорю! рассвирепел Ук. Слишком много рассуждаешь.
Печатник вышел, а князь, перечитав еще раз грамотку, задумался.
Наконец-то объявился настоящий враг, имеющий хоть какое-то отношение к пропавшему сыну. И пусть этим врагом оказались не полчища ордынцев или москвичей, не ватага злобных вурдов, а обычные крестьяне из Свищева. Тем хуже для них. Предыдущее послание с рассказом о странных монахах вселило в князя некоторую надежду на успех поисков. Разослав с надежными купцами грамоты своим людям, он вот уже день не находил себе места в ожидании свежих вестей. Отменил все приёмы, совет, переложив, что возможно, из хозяйских забот на плечи Лапши и печатника. Но теперь пришла пора действовать, и это излечило князя от хандры лучше любого лекарства. Он недолго обдумывал послание чародея, и скоро приказы привели в движение весь княжеский двор.
Первыми на зов подоспели начальник стражи и сокольничий.
Запереть городские ворота. Перекрыть вымолы. Не выпускать из города никого до выхода дружины.
Каким будет пропуск для гонцов? осведомился начальник городской стражи.
Князь посмотрел на стражника, как на недоумка.
Никого это значит никого. Ни один человек не должен покинуть город.
Повернувшись к сокольничему, добавил:
Поднимай всех людей и птиц. Перехватывать любого голубя, если птица попытается покинуть город. Перехваченные послания сразу ко мне.
Не успели разойтись первые, как в княжеские хоромы примчался конюшенный с воеводой и сотником. Лапше, князь приказал:
Поднимай дружину. Всех, и мечников, и отроков. Собери припас, но не много. Пойдём без обоза.
А ты, обратился он к молодому сотнику, поднимай ополчение. Я забираю всех. Надо стены прикрытыми оставить. Замени ополченцами стражу у ворот и на стрельницах.
Вошёл Химарь. Слуги несли за ним доспехи и меч.
Ну всё. Давайте! Живо! отпустил князь подручных
Как он ни старался, но до вечера дружина не собралась. Ук сел в седло и сам подгонял нерасторопных начальников. Когда Лапша намекнул, дескать неплохо было бы поужинать перед выездом, князь глянул на него так, что тот сразу осёкся.
Наконец, когда уже садилось солнце, две с половиной сотни воинов сгрудились на площади возле терема готовые к походу. Князь отдал приказ, и лавина всадников вывалила из городских ворот. Кремник как-то сразу опустел, хотя, оставшийся за главного молодой старшина, выгнал на стрельницы и к воротам добрую полусотню ополченцев. Народ неопытный, лишку не будет.
Превращая жидкую грязь в плотную глину, две с лишним сотни воинов неслись по Муромской Дороге. Поначалу, в темноте, осторожно, но как только поднялась луна значительно прибавив ходу.
Верстах в десяти от Свищева на дорогу выскочил мальчишка.
Княже, князже! кричал он, размахивая руками. У меня грамотка от брательника. От Дуболома.
Его никто не расслышал, но один из скачущих подле князя всадников догадался, что мальчишка не просто так среди ночи выскочил наперерез дружине, ловко подхватил его прямо на скаку и, посадив перед собой, переспросил.
Грамотка у меня от Дуболома, повторил мальчишка, протянув воину послание.
Догнав князя, дружинник передал тому скатанную бересту.
От Дуболома малец, доложил он.
Пусть пока с тобой едет, распорядился князь и, не сбавляя хода, распечатал послание.
С трудом разбирая в лунном свете прыгающие перед глазами буквы, прочитал дважды. Ничего нового послание не содержало, так как писалось раньше того, что отправили с голубем, однако нашлись в нём и кое-какие подробности. Про разбойников, например, видевших воочию тех самых монахов, да про то, что узнали в Которово.
Обалдев от чести скакать в дружине подле самого князя, довольный мальчишка устроился почти у самой гривы, вцепившись в неё руками.
В село ворвались утром, едва рассвело, без разведки и без раздумий. С ходу. Готовые рубить направо и налево. Несколько десятков всадников во главе с князем окружили постоялый двор. Остальные рассеялись по селу. Лапша отправлял по несколько мечников в каждый двор, мимо которого проносился его отряд. С единственным приказом вязать всех мужиков, кого застанут в домах кмети. Сопротивления никто не оказал, и село в короткий срок было усмирено.
Правда, никаких следов монахов в Свищеве не обнаружили. И главное, не обнаружили никого из отряда Сокола и Зарубы. На постоялом дворе князь увидел лишь следы отчаянной борьбы да несколько ещё не убранных тел.
Давайте по домам, распорядился Ук, собрав старших дружинников. Допрашивать всех подряд. И женщин и детей. По поводу Зарубы и Сокола. Ещё спрашивайте о княжиче и оружных монахах. Если кто начнет петь сразу ко мне. А первым делом попа притащите. Хоть из-под земли мне его достаньте.
Лапша с прочими начальниками, не мешкая, выскочил за дверь. По домам пошли обыски. Заголосили женщины, затрещали двери, село наполнилось криками воинов и воплями мужиков.
Князь остался на постоялом дворе один. Найдя на столе остатки вчерашней мужицкой трапезы, нисколько не смущаясь, принялся жевать. Возле двери, не спуская с князя восторженного взгляда, сидел мальчишка.
Как зовут тебя? спросил Ук.
Меранко, княже, ответил тот.
Князь подозвал его к себе и сказал:
Садись, Меранко, ешь. Найдём братана твоего.
***
Всю ночь они уходили от погони, продираясь сквозь сумрачный девственный лес. Бросив лодки и большую часть груза ещё на берегу, бросив связанного хозяина и тело подстреленного разбойника, оторваться от преследования они, тем не менее, не смогли. Опасаясь наткнутся глазом на сучок или поломать ноги, двигались медленно.
Хлопот добавлял Тишка. Стараниями чародея паренёк уже встал на ноги. Превозмогая боль, ковылял самостоятельно, пытаясь держаться вровень со всеми. Но не угнаться хромому за здоровыми. Время от времени отряд сбавлял ход, давая ему возможность передохнуть.
Оттого терзала Тишку не столько боль в ноге, сколько мысль, что медленным шагом своим он подводит товарищей. Не единожды паренёк просил оставить его; вызывался сбить погоню со следа, увести монахов в сторону; убеждал, что не пропадёт, выберется, что с божьей помощью найдёт дорогу домой.
Тишку не слушали. Даже когда преследователи дышали в затылок и казалось, что сшибки не избежать, воины лишь поддерживали его под локти, Заруба шипел, приказывая умолкнуть, а Сокол решился дать Тишке банг.
Облегчающее боль зелье и помогло им, в конце концов, оторваться, выиграв пару сотен шагов.
На открытой местности и полверсты не расстояние. Но в тёмном лесу погоне требовалось время, чтобы отыскать след, так что две сотни шагов большое дело. Тем более, беглецы использовали всякий встречный овраг и всякое болотце, дабы сбить с толку монахов.
Помимо Тишки больше других запыхался от бега Рыжий. Он напялил на себя столько железа, что с трудом мог выдерживать взятый отрядом ход. Только необыкновенное упрямство и гордость не позволяли ему закинуть в кусты тяжёлый шлем или что-нибудь из вооружения.
Воевода чертыхался. Вместо того чтобы вести сейчас на приступ села верную сотню, он вынужден был, словно лесной зверь, спасаться бегством от каких-то мужиков и монахов. Не приходилось и мечтать встретить врага лицом к лицу. Конечно, трое бывалых воинов чего-то да стоят, но вот на остальных Заруба положиться не мог. Во время осады постоялого двора все показали себя неплохо, однако, сражаться в открытую совсем иное дело.
Под утро Сокол всё чаще и чаще стал прислушиваться, даже как бы принюхиваться к окружающему лесу. Заметив это, Заруба остановил отряд и спросил:
След какой учуял, чародей?
Пожалуй, согласился тот. Дождаться бы рассвета сказал бы вернее.
Беглецы в напряжении затихли. Шума погони не доносилось, но это ровным счётом ничего не значило.
Всем отдыхать и ни звука, полушёпотом распорядился Заруба. Если враг не объявится раньше, ждём до утра. Тогда и решим, куда топать дальше.
Люди повалились в траву прямо там, где стояли, и мгновенно заснули. Сторожить остались Сокол с воеводой. Отойдя чуть в сторону, чародей прислушивался и принюхивался, пытался что-то понять, а Заруба, прохаживаясь среди спящих, пинал под рёбра всякого, кто начинал храпеть или стонать во сне. Отдых длился около часа. Погоня всё ещё не объявилась, и, когда рассвело, Сокол решил побеседовать с птицами.
Это только так говорится «беседовать с птицами». Чародей вовсе не пытался им подражать, но шептал что-то, внимательно прислушиваясь к ответному щебету. Невежды полагают, будто птицы имеют такой же язык, как люди, мол, нужно всего-навсего выучить его, как люди учат языки друг друга. На самом же деле птичий язык больше походит на узоры, какие вышивают на тканях или наносят на утварь. Сокол много времени посвятил изучению и того и другого. И теперь с какой-то долей уверенности мог объяснить суть птичьего щебетания.
Немного подумав и сопоставив всё, что услышал от птиц, с тем, что удалось почувствовать ночью, Сокол сказал:
Здесь был Варунок и его преследователи. И направлялись они на восход. Правда, случилось это уже давно.
Нам-то один черт куда идти, буркнул Заруба. Отчего и не на восход.
Подняв отряд, чародей с воеводой повели людей в новом направлении и совсем скоро наткнулись на старое кострище. Тарко осмотрел местность, но ничего важного не обнаружил, зато подтвердил догадки чародея отряд таки взял след пропавшего княжича. Дальше пошли веселее, понимая, что теперь не только их догоняют, но и они идут к цели, а не просто удирают от погони.
Через два часа сплошных дебрей вышли на просторную поляну.
Два монаха, два здоровенных упитанных монаха лежали в траве рядом с давно потухшим костром. Из их глазниц торчали стрелы хватило по одной на брата. Собственное оружие покойники так и не успели вытащить из ножен. Как ни странно, здешнее зверьё тела монахов не тронуло и за прошедшие дни они наполнили вонью всё вокруг.
К нетленным их явно не причислят, подумал вслух Рыжий. Даже вороньё старается держаться подальше.
И кто это их кончил, хотел бы я знать? произнёс Дуболом. Вряд ли ваши дружки
Он не зло двинул одному из разбойников сапогом в бок и расхохотался.
Сокол с Тарко принялись осматривать местность, тела монахов. К их изумлению убитых не пограбили, а то, что нападавшие даже не забрали стрелы, выглядело и вовсе странно.
Овды, подытожил Сокол.
Воевода посмотрел на Тарко. Тот молча кивнул, соглашаясь с чародеем.
Лесные девы? переспросил Заруба.
Так их прозывают славяне, подтвердил чародей.
Овды для большинства людей оставались существами загадочными, если не сказочными. Их народом правили женщины, и оттого многие, особенно славяне, считали их неким подобием русалок или берегинь. Но такое представление было неверным овды были настоящим народом, таким, как все прочие лесные племена. Многие мещёрцы верили, будто кровь лесных дев течёт и в их жилах. А Тарко так точно знал, что его бабушка принадлежала этому загадочному народу.
Если лесные девы порешили монахов, стало быть, те полезли в их девичьи дела, не без насмешки заключил воевода.
Какие могли быть дела у чернецов в лесу, кроме погони за княжичем? удивился Дуболом.
Ему никто не ответил.
Все вместе хорошенько обыскали трупы. Воевода с Соколом осторожно вытащили из ножен монашьи клинки и осмотрели. Мечи выглядели старыми, с выложенными золотой зернью крестами на рукоятях. И походили один на другой, как и сами святые братья. Никакого другого оружия при убитых не нашлось. Заглянули в сумки монахи погибли не бедными серебра и пряслиц отряд унаследовал достаточно. Под черными ризами обнаружились золотые кресты на цепях и одинаковые серебряные печати с буквой «М» и крестом посерёдке.
Ага, удовлетворенно сказал Заруба. Вот и тайные знаки нашлись.
Тарко обошёл поляну. Заметив конские следы, подозвал Сокола. Вместе они осмотрели траву и мох вокруг.
Коней, видимо, свели овды, заключил чародей.
Тарко вновь согласился.
А вот этот след наверняка, принадлежит княжичу, Сокол показал в сторону заросших кустами холмов.
Тарко пожал плечами он не обладал силой чародея, чтобы вот так вот запросто определить, чей это давно простывший след.
Увлечённые неожиданной находкой, они прозевали приближение погони. Промашку допустили все. Заруба не выставил охранение, его парни, не получив приказа, расслабились, а Сокол, хоть и почуял тревогу, отнёс её на счёт убитых монахов, очень уж давили мертвецы на него, путали ощущения.
Однако им опять повезло. Всю ночь не смыкавшие глаз преследователи стреляли из рук вон плохо. Ни одна из первых, неожиданных, а потому и самых опасных стрел в беглецов не попала. Поспешили со стрельбой монахи.
Выхватив клинки, дружинники вновь прикрывали отступление, принимая на себя большую часть стрел. Под их защитой отряду удалось отойти к подлеску и укрыться за деревьями.
Проклятье! ругнулся Заруба, вытаскивая из кольчуги стрелу. Мечи оставили!
Какие мечи? не понял Сокол.
Монахов дохлых. Забрать надо было, этим хоть подержать для вида Заруба кивнул на разбойников.
Из подлеска стали высматривать врага. Когда его численность перевалила за вторую дюжину, а головы считающих совершили полный оборот, стало ясно, что отряд окружён. В кольце ещё оставались прорехи, но уйти через них от погони не представлялось возможным враг видел беглецов, и тем оставалось только принять бой.
Озираясь, Заруба искал подходящее место для решающей схватки. Открытое место верная гибель от стрел. Не для того удирали. Поджидать врага в лесу значит сражаться без строя. Разношёрстному отряду, состоящему из непроверенных разбойников и горожан, вразнобой не выстоять. Перережут по одному из-за деревьев. Впрочем, подумал воевода, этих неумех и строй не спасёт.