На штурм со всех сторон у немцев сил не хватит, сказал на это Губанов, и там, где они прорвутся через первую линию, то не смогут установить там пушки, потому что по ним будут бить со второй линии. А когда усилят нажим на эту часть города, то на этом направлении уже будут стоять наши пушки и когда немцы попытаются закрепиться там, они тут же откроют по ним огонь.
Офицеры батальона собрались в нашем импровизированном штабе. Небольшом доме между первой и второй линией баррикад. Мы заняли самую большую комнату дома, рассевшись вокруг длинного стола, вокруг которого раньше, видимо, собиралась за обедом вся семья хозяина дома. Где он и кем он был, никто не знал. Однако человек, наверное, был осмотрительный, потому что вовремя сбежал со ставшей опасной окраины города.
Как считаете, господин майор, поинтересовался командир второй роты капитан Пётр Острожанин, станут ли немцы ждать подхода фон Кинмайера или атакуют в самое ближайшее время?
Раз не напали тут же, сказал Губанов, значит, ждут Кинмайера. Видимо, фон Блюхер хочет и дальше римскими руками загребать жар.
Но не такие уж цесарцы и дураки, чтобы и дальше подставлять за немца грудь?! воскликнул Антоненко. Чем же их так прельстили пруссаки и рейнцы? Сначала обстреливали, а потом вроде как на их сторону перешли. В голове не укладывается, если честно сказать.
Политика, словно брань выплюнул Зенцов.
Во время битвы немцы могли уже перейти на сторону цесарцев, предположил я. Я был в немецком штабе в середине битвы, как раз перед атакой нашей кавалерии с фронта и тыла. Их артиллеристы работали как проклятые, а вот толку от их усилий было очень мало. Такое впечатление, что они били по известным цесарцам ориентирам.
А что вполне может быть, сказал Острожанин. Изображали активность, усыпляли наше внимание, а между тем готовились вероломно ударить нам во фланг.
Этого нападения ждали и в нашем штабе, добавил я, поэтому и сосредоточили всю тяжёлую кавалерию напротив их позиций.
Не слишком-то это помогло, заметил недолюбливающий меня Зенцов. Перемудрили штабные головы.
Прекратите, штабс-капитан, остановил его майор Губанов. Ваша ирония неуместна.
На такой вот ноте и закончилось наше совещание. Офицеры разошлись по позициям.
Врага мы ждали ещё два дня. Дежурили на баррикадах, высматривая в зрительные трубы, передаваемые от офицера офицеру, строящихся немцев и цесарцев. Они собирали против наших позиций значительные силы пехоты и кавалерию, в основном, римскую. А вот артиллерии никто не заметил, быть может, по нашему примеру её подтянут туда, где прорвутся, или же здесь не основное направление удара, а таксилы наши распыляют. У них-то солдат куда больше. Фон Кинмайер, судя по коричневым мундирам пограничных полков Восточной Европы, уже привёл свою армию.
Венгры и румыны с границы с Портой, сказал де Брасиль. Да и оружие у них, как говорят, почти у всех нарезное. Бьёт дальше обычных ружей и намного точнее. В моей роте такие ружья только у лучшего взвода, а у коричневых, как говорят, через одного. Они со своими ружьями приходят на службу, с теми же, с какими на охоту ходят.
Это не новость, отмахнулся я. У нас, в егерских полках, особенно из сибирских губерний, это обычная практика. Охотники приходят на службу со своим оружием.
Так и у нас стрелковые полки есть, с гордостью за страну заявил суб-лейтенант Маржело. Они ничуть не хуже ваших прославленных егерей и цесарских граничар.
Вот только ни тех, ни других с нами нет, оборвал ему, как-то не слишком вежливо, де Брасиль, а вот пограничникиесть. И завтра-послезавтра начнётся перестрелка.
К тому времени, де Брасиль, сказал ему я, у нас уже будут две пушки. Конечно, пара шестифунтовок не остановят врага, но и стрелков заставят быть осторожней.
Перестрелка началась на следующее утро. С самого рассвета, как только мы заняли места на позициях, вдали замелькали мундиры граничар. И засвистели пули. Наши артиллеристы палили по ним, но больше для острастки, небольшие шестифутовые ядра на таком расстоянии не причиняли особого время солдатам. Только когда шрапнельный снаряд попадал в самый центр вражьего построения, он наносил изрядный урон, а в остальном по большей части они пропадали втуне. Не совсем, конечно, зря, они тревожили пограничников, сложновато сосредоточиться на прицельной стрельбе, когда по тебе палят из пушек, а рядом взрываются гранаты, тысячами кусочков свинцовой смерти. Мы стреляли в ответ, но без особого результата. Гладкоствольные мушкеты не могли сравниться в дальности и точности стрельбы со штуцерами пограничников.
Нет у нас штуцерных, просто нет, сказал мне в ответ на просьбу передать хотя бы полвзвода солдат «третьей линии». И штуцеров нет. У нас и так с запасным оружием скверно. Солдат-то после Трафальгара дирижаблями прислали, а вот оружиенет. Последние резервы распотрошили, чтобы всех вооружить. Я из своего жалования штуцера стрелкам твоей роты покупал.
Вот только вооружены они гладкоствольными мушкетами французского образца, сказал я. Куда же подевались ваши штуцера?
Видимо, твой предшественник, Серёжа, ответил Губанов, успел подсуетиться. Он, вообще, был человек крайне шустрый, любил казённое имущество налево пускать. Жаль, погиб, как герой, а то я его за штуцера под трибунал бы отдал, сволочь этакую. Теперь эту историю придётся замятьи плакали мои денежки.
А что же, несколько уязвлено поинтересовался я, его имущество между офицерами делить не будут? Как моё.
Нет, не будут, сказал майор. У него семья в Тверской губернии, жена, дети. Им всё и отойдёт, как положено. А ты у нас, как говориться, один, как перст.
Какие-то дальние родственники есть, задумался я, но я их видел очень давно. На похоронах деда, тогда почти всё наше семейство собралось.
На похоронах нынче семьи только и собираются, заметил майор Губанов, чтоб наследство поделить. У вас всё? спросил он. Я кивнул. Тогда свободны.
Первый штурм состоялся на следующее утро. Едва солнце осветило крыши окрестных домов, как в окулярах зрительных труб замелькали коричневые мундиры.
Стрелки на позиции, приказал я. Ефимов, без приказа не стрелять. Кмит, Фрезэр, берите гренадеров и занимайте позиции по домам. Ваша цельвоенные инженеры. Они придут, я уверен, попытаются растащить рогатки, расчистить дорогу кавалерии. Переколите их штыками, не считаясь с потерями.
Стоит ли, спросил у меня командир бывшей моей роты капитан Антоненко, стоит ли так рисковать людьми, ради этих рогаток, штабс-капитан?
Стоит, капитан, поддержав официальный тон, ответил я, очень даже стоит. Фронт атаки достаточно широк. Без рогаток, вражеская тяжёлая конница несколькими атаками где-нибудь прорвёт нашу оборону. И тогда нам конец. Даже пушки не спасём.
Антоненко пожал плечами с видом «наше дело сказать, а там хоть трава не расти». Я же повернулся к своим стрелкам.
Солдаты, обратился я к ним, вон там шагают венгерские стрелки. Они считают себя лучшими стрелками во всём мире. Даю целковый каждому, кто собьёт мадьяра с максимальной для ваших мушкетов дистанции.
Есть! с воодушевлением ответили мои бойцы.
Стрелять без команды, приказал я. И тут же загремели выстрелы.
Я приложил окуляр зрительной трубы к глазу, следя за успехами моих солдат. Коричневые венгры падали довольно редко, но всё же куда чаще, чем я даже мог надеяться. Выучка стрелков гренадерской роты превосходила выучку обычных мушкетёров во много раз.
Молодцы, ободряюще крикнул я солдатам, будете так стрелять, весь взвод по целковому получит. Выискивайте синие мундиры, продолжал я, синих бить в первую очередь. За каждого синего по пятиалтынному накину.
Выстрелы зазвучали несколько реже. Стрелки приняли высматривать в коричневых рядах синие мундиры военных инженеров врага.
Несмотря на потери, противник медленно, но верно продвигался к рогаткам. Венгры ответного огня не вели. Похоже, коричневая масса солдат была нужна для того, чтобы телами прикрывать военных инженеров. Теперь всё зависит от Кмита с гренадерами, опоздаети они успеют растащить или просто испортить рогатки, поспешиттолько положит людей без толку, а враг своё дело всё равно сделает.
Переходить к залповой стрельбе? спросил поручик Ефимов.
Рано, покачал головой я. Вот как только гренадеры Кмита выстрелят, так и мы следом.
А у половины солдат мушкеты будут разряжены, буркнул Ефимов. Кому стрелять тогда? Промедленье тут, как говорят древние, смерти подобно.
Мудрые люди во все времена говорили, парировал я, поспешишьлюдей насмешишь. А смех у этого врагаскверный, свинцовый. Я помедлил ещё несколько секунд и сказал:Всему взводу по рублю с пятиалтынным. Тебе, Ефимов, пятьза отличную стрельбу. Прекратить стрельбу. Заряжай мушкеты. Командуй, Ефимов.
Взвод, воскликнул поручик, стрельбу прекратить! Мушкеты заряжай!
Едва отзвенели последние шомпола, как гренадеры дали залп по врагу.
Залпом! крикнул я. Не целясь!
Пли! скомандовал Ефимов.
Уши заложило от ружейного треска. Баррикаду затянуло пороховым дымом. А затем с той стороны донеслось родное «Ура!». Первое время, пока не рассеялся дым, мы узнавали только по звукам. Вот зазвенели клинки, раздались крики и команды на русском и разных диалектах немецкого, а также, кажется, на венгерском. Наконец, дым рассеялся, и мы увидели, как коричневых солдат теснят от баррикад. Они совершенно не ожидали атаки не только с фронта, но и с флангов, не сумели дать ответного залпа ни по нам, ни по гренадерам Кмита и теперь их, буквально, вырезали мои солдаты, прорываясь к военным инженерам. Те пытались отбиваться мушкетами и тесаками, однако не особенно успешно, куда им было до наших гренадер. Самые умные успели попрятаться за спины венгерских солдат и тем спасли себе жизни.
И вот враг отступил. Гренадеры Кмита отошли обратно к домам и вернулись на позиции. Когда он вернулся, в порванном, запятнанном кровью и порохом мундире, я обнял его за плечи и крикнул:
Молодец, подпоручик! Орёл! Доложи о потерях.
Двоих убили, ответил он, тела мы вынесли. Ещё пятеро ранены, паратяжело.
Убитых к священнику, распорядился я. Раненымв лазарет. Тяжёлымв госпиталь.
Может оставить легкораненых на позициях? спросил Кмит.
Не надо, покачал я. Немчура вряд ли сегодня ещё сунется. Мы им славно всыпали, нескоро опомнятся. Так что о раненых лучше позаботиться, как следует.
Дорогой отец.
Я знаю, что это письмо придёт к тебе, когда я, скорее всего, или буду лежать в сырой земле или, даст Бог, вернусь домой. Мой друг и командир, капитан Антоненко, недавно рассказал мне историю про своё письмо, написанное в сходных обстоятельствах, во время войны со шведами. Он прибыл домой раньше этого письма. Мы посмеялись над этой историей, и тогда я решил написать Вам это письмо.
Не смотря на героическую стойкость наших солдат, поддержку французов и умелые действия кавалерии, мы проиграли. Сначала нам удалось рассеять римские войска, обратить их в бегство, однако предательский удар пруссаков и рейнцев решил исход боя. Теперь мы вынуждены отступить к городу Труа, неподалёку от которого, и происходило сражение. На наше счастье, враг не спешит со штурмом, и мы успеваем укрепить его в достаточной мере. Сооружены три линии обороны и сейчас мы дерёмся с врагом на первой из них.
Немцы попытались растащить рогатки, которые должны защитить нас от кавалерии. И в некоторых местах им это удалось. Пионеры, приданные нам, настаивают на том, чтобы выставить новые рогатки этой ночью, но солдаты слишком устали и командиры отказали им. Мне, кажется, что это большая ошибка. Быть может, завтра нам придётся сражаться с вражеской кавалерией, а без рогаток это будет очень тяжело и приведёт к большим, потерям, которых можно было бы избежать. А у нас и без того каждый человек на счету.
Не смотря ни на что, мы будем драться завтра так, чтобы враг запомнил нас. Даже если мне суждено погибнуть, то знайте, дорогой отец, что я не посрамил высокого звания русского офицера.
За сим дозвольте откланяться, навеки Ваш покорный сын, поручик, командир 1-го взвода 3-й роты 3-го батальона Полоцкого пехотного полка, Пётр Большаков.
12 числа февраля месяца 18.. года.
Сегодня кавалерией ударят, уверенно сказал де Брасиль. Даже у нас рогаток почти не осталось. Почти все растащили и порубили.
Скорее всего, не стал спорить я, слишком долго они топчутся на нашей первой линии. Наверное, думали, что к третьему дню боёв уже из города нас выбьют.
Нас выбьешь, усмехнулся первый лейтенант. Как же. Мы им уже надавали по рогам. И ещё надаём.
Каждая атака стоит врагу нескольких десятков человек, поддакнул ему суб-лейтенант Маржело. И это только на нашем направлении.
Нам они тоже стоят недёшево, сказал Кмит. В моём взводе очень большие потери. Легкораненых некогда в лазарет отправлять, а тяжёлых выписывают не долечившихся.
Мы должны продержаться ещё несколько дней, настойчиво произнёс Маржело. Придёт Макдональд с Северной армией, придут Ожеро и Ланн. Маршалы не бросят своего императора.
Прийти-то они придут, согласился я, вопрос только: когда? Доживём ли мы до этого момента.
А это, по большому счёту, не так важно, первый лейтенант, сказал мне де Брасиль. Главное, чтобы город продержался. Только это имеет значение.
Кавалерия ударила на рассвете. Ещё в сумерках, когда солнце только показалось из-за горизонта, мы услышали топот сотен копыт. Первыми мчались знакомые мне кирасиры Священной Римской империи. В зрительную трубу я видел латки на полукирасах. За ними маячили кирасиры прусские в двуугольных шляпах и драгуны рейнцев с карабинами наперевес.
Тот карабин, что дал мне Ахромеев, так и остался у меня, и я активно пользовался им во время перестрелок с венграми. Ему не хватало дальности и точности стрельбывсё же оружие всадника, однако когда коричневые солдаты и инженеры подходили к рогаткам, он собирал свою кровавую жатву в полной мере. Теперь уже мои стрелки били точно без каких-либо материальных мотиваций, а гренадеры старались от них не отстать. Теперь уже заключались пари между стрелками и гренадерами, к которым вскоре присоединились и вольтижёры первого лейтенанта де Брасиля. Спорили на выданные мною премиальные за первый бой, на прошлые и будущие жалования, на доли в трофеях, на патроны, сапоги, обмундирование и прочее. На что угодно, кроме оружия и наградесть для солдата вещи не просто чтимые, но святые.
Один залп, командовал я. Только один залп. Времени зарядить мушкеты враг нам не даст. В рукопашную пойдут все. Гренадеры и стрелки.
Мы также дадим только один залп, сообщил командир артиллерийского взвода поручик Сергеев. Картечью. Потом потащим пушки в тыл. Ко второй линии.
Ясно, кивнул я.
Правильное решение. Если погибнут бомбардиры и фейерверкеры, пушки придётся тащить солдатам. Да и много ли толку будет от двух пушек, даже с картечью, когда прямо перед ними идёт рукопашная. Нет. Орудия своё дело сделали за эти три дня, уничтожив изрядное число врагов шрапнельными снарядами. Теперь им осталось сказать последнее словои удались в тыл со всей возможной скоростью.
Враг приблизился на двадцать шагов! крикнул Ефимов. Готовятся к стрельбе.
Действительно, кирасиры вынимали из кобур короткоствольные пистолеты, взводили курки.
Ждать, протянул я. Ждать. На пистолетный выстрел пускай подойдут.
Но кирасиры не сделали этого. Натянув поводья коней рядом с редкой линией рогаток, они выпалили по нам из пистолетов, а затем, споро выхватив палаши, обрушили на них тяжёлые клинки.
Провоцировали, гады, прошипел сквозь зубы Ефимов.
Верно, ответил я. А мы на их провокацию не поддались.
В отличие от многих других. Слева и справа воздух разорвал треск мушкетных выстрелов.
А вот теперь, улыбнулся я, когда они остановились. Командуйте огонь, господа офицеры.
Стрелки, огонь! скомандовал Ефимов.
Гренадеры, огонь! не отстал от него Кмит.
Остановившиеся у рогаток кирасиры были идеальной мишенью. Пули косили их десятками. Кричали люди. Ржали лошади. Падали на изрядно уже окроплённую кровью мостовую и те и другие. Они бились в конвульсиях, хрипели, умирали в страшных муках. Многих раненых просто затоптали.
Мушкеты заряжай! скомандовал я, вопреки своим же инструкциям. Я решил рискнуть, очень уж велик оказался ущерб, нанесённый нами врагу. Господа офицеры, поторопите солдат!