И одного ружья для тебя много, сказал путник, поднимая трехлинейку. Ты же с ним и обращаться-то не умеешь. Ну вставай, пока не простыл.
А больше бить не будете? недоверчиво спросил парнишка, вглядываясь в незнакомца.
Вот заодно и узнаешь.
Парнишка старчески охнул, нацепил запыленный картуз козырьком назад и медленно поднялся.
Как звать-то тебя?
Гришка, несмело сказал парень, будто его имя, произнесенное вслух, могло привести к новым побоям.
Так вот, Гришка, отвечай прямо и честно, как перед попом на исповеди в Великий пост. Ты чего с винтовкой по дорогам шаришься?
У ребят табачок вышел, вот они меня и послали.
Гришка, а что теперь, в вашем селе по-другому табаку не достать?
Кому достать, кому нет. Я уже третью неделю по лесу брожу, домой не заглядываю. У нас большаки комбед завели, и с тех пор жизни не стало.
Ком бед?
Ага, комбед. Это вроде сельской управы. Только там не нормальные мужики, как мой тятька, а голота. Пришел указмолодых забирать в солдаты. Вот этот комбед и решает: кого оставить в селе, с бандитами воеватьто есть с нами, а кому в ихнюю Красную армию иттить. Рвань разная в Усадьбе засела. За трудовой народ она, видите ли, борется. Весь самогон с уезда туда свезли, для борьбы. А ребят с приличных дворов велели собратьи в уезд. Ну, мы в лес и подались.
Хорошие дела у вас творятся, сказал путник и повесил на плечо винтовку. Ну, прощай Гришка, я дальше пошел.
Ой, дядя, а как же я к ребятам без ружья вернусь? Что же я им скажу? Они мне теперь всю морду разобьют.
Скажешь: «Федор Назаров по дороге шел и винтовку отобрал».
И Назаров, не глядя больше на Гришку, зашагал дальше.
* * *
Прежде Зимино было богатым и веселым селом. Барин еще лет за десять до Германской войны продал землю крестьянам. С той поры он только читал журналы и ловил бабочек. Мужики с выгодой сбывали урожай в уездный город Монастырск и давали ночлег купцам, едущим туда же на ярмарку. Уставшие купчики могли отдохнуть перед завтрашней дорогой, а сохранившие силы развлечься. Зимино всегда славилось красивыми девками.
Рано под утро девка пришла,
Рубли в подоле домой принесла.
Теперь, весной 1918 года, село казалось вымершим.
Несколько изб были пусты. Распахнутые ворота приглашали заглянуть во двор, но первый же беглый взгляд расхолодил бы любого мародерадобро вывезено до лоскутка. Чьи-то заботливые руки прибрали все, включая двери и ставни.
Жилые дворы, напротив, были заперты так, будто через Зимино собирался пройти цыганский табор и народ, затаив дыхание, ждет вороватых гостей. Даже собаки лаяли осторожно: гавкнут пару раз и замолкнут, будто раздумываястоит ли брехать дальше?
Солдат остановился возле весьма приметных, украшенных резьбою ворот.
Эй хозяин! крикнул солдат. Отпирай ворота, гость пришел!
Назаров присел на лежавшее поблизости бревно и закурил. Самокрутка дотлела наполовину, но хозяин не появлялся. Только залаяла собака.
Мне что, у калитки ночевать?!
Ты, дядя, горло не дери. Все равно не откроют, послышалось сзади.
Назаров обернулся. Неподалеку от него стоял малец лет семи. В ладошке пацан сжимал игрушечную винтовку, вырезанную из доски, с приделанной к ней веревочкой для ношения на плече.
Почему не откроют?
Ты с ружьем пришел. Значит, у хозяев сало потребуешь, самогон будешь искать. Может, самого хозяина со двора уведешь. Вот тебя и боятся. Но не сильно, ты же один.
А ты чего не боишься?
У меня у самого ружье есть.
В подтверждение этих слов мальчишка наставил на Назарова деревянную винтовку. Солдат хмыкнул и достал из кармана замызганный кусок сахара, кинул его сорванцу.
Считай, испугал меня и ограбил. А теперь скажидома ли Никита Палыч?
Назаров! Федька! Живой, вернулся!
Это кричал-надрывался показавшийся в конце улицы невысокий мужичок в грязной рубахе, наполовину заправленной в портки. «Так, так Кто это у нас? Уж не Тимоха ли Баранов, личность известная не только в Зимино, но и за его пределами. Итак, быстренько припомним, что нам известно о Тимохе».
В детские годы Тимоха лет пять ходил в школу, заведенную барином. По мнению односельчан, ему это пошло исключительно во вред. Доведись Баранову пасти скотинуон тотчас начинал считать окрестных ворон, сорок и прочих птиц, с естественными последствиями для подопечного стада. Поэтому его даже в постоянные работники не брали. Время от времени нанимали лишь для мелких дел. Соседи всегда удивлялись: почему такой серьезный мужик, как Назаров, посещая их село, дружит с этим недотепой? «А и вправду интересно, зачем это я с ним дружу?»
Здорово, Тимоха.
И солдат протянул руку для пожатия, подумав при этом, что первое свидание с персонажем из довоенной жизни прошло без сучка и задоринки. Узнали его, признали, не усомнились.
Где остальной народ-то, а, Тимоха?
Боятся. Сейчас по вечерам только мы с Климкой по улицам гуляем. Он малый, я дурной. Кто нас тронет?
А кто остальных трогает?
Ответить на этот вопрос Баранов не успел. Наконец-то заскрипела калитка. Из нее выглянул дед в потертых валенках.
Здорово, Федя. Извини, что сразу не открыл. Сперва не признал. Изменился ты
«Если б ты знал, дедуля, насколько я изменился», этого произносить вслух солдат не стал.
И ты будь здоров, Никита Палыч, браво, как солдату и положено, приветствовал Назаров хозяина дома и резных ворот. Ты-то сам, гляжу, не постарел.
Четыре годаневелик срок. Да проходи, что ты перед воротами топчешься? Я сразу понялтебе заночевать надо. Банька у меня сегодня натоплена, а когда попаришься-помоешься, жена стол накроет.
Никита Палыч, робко сказал Тимоха, если вы водку пить будете, можно я загляну?
Хозяин взглянул на Назарова, потом на Тимоху и махнул рукойприходи, черт с тобой.
Когда Назаров вошел в избу, с ним сразу же поздоровалась хозяйка как там бишь ее? Вспоминай рассказы в лагере, письма жены А! Фекла Ивановна.
Здравствуй, здравствуй, Федор Иванович. Значит, не убили?
Бог миловал, ответил Назаров. На войне и вправду не убили. А у вас тут, пока у ворот ждешь, помереть можно.
А это мы, Федор Иванович, главное сокровище прятали.
Ты что, прикрикнул на жену Никита Палыч, вошедший за Назаровым в избу, сдурела?
А ты мне рот не затыкай, затараторила баба. Знаю ваши тайны. Как напьешься, так сам все гостю расскажешь. Уж лучше я сама. Лареньку мы здесь прячем. Никита сказал: человек при оружии перед домом стоит. Я и увела ее в чуланчик. Нельзя, чтобы Лареньку у нас нашли.
Ларенькаэто барышня Лариса из Усадьбы? спросил Назаров, сам удивляясь своей осведомленности. Или, может быть, своей отменной памяти.
Она самая, сердешная. За ней Сенька Слепак охотится, который в комбеде заправляет. Она его любови давным-давно отвергла, так он решил сейчас свое взять. Ларенька, бедняжка, у нас света дневного не видит, все в избе прячется. И мы боимсякак бы кто ее у нас не заприметил.
Ты бы не кудахтала лучше, а выпустила Ларьку, сказал Никита Палыч. И стол пока накрыла. А я пока Федю в баньку провожу.
Заскрипела дверь. Гость обернулся. В горницу несмело вошла девушка. Ее лицо было бледным, как бывает у людей, проводящих почти все время под крышей. В правой руке она держала небольшую книжечку, заложенную пальцем посередине.
Здравствуйте, робко начала она. Так это вы, Федор Иванович?
Он самый. Мое искреннее почтение, барышня Лариса.
«Так и тянет выдать пошлость: Девушка, кажется, мы с вами где-то встречались. Ведь, наверное, встречались же где-то? А красива барышня из Усадьбы. Наверное, таких и называют тургеневскими барышнями. Ноша, солдат! Отставить вольные мысли! У тебя жена в сорока верстах отсюда».
Как я рада, Федор Иванович, что вы вернулись. Я ведь ту нашу встречу у реки запомнила надолго
«Ая-яй, подумал Назаров, что ж это я про то ничего не знаю?»
Ладно, потом, за столом, радоваться да болтать будем, сказала бабка Фекла. Федя, баню топить пора.
Назаров поставил на лавку сидор, позаботился о винтовке и вышел с хозяином во двор.
* * *
Никита Палыч и его супруга долго вздыхали: в доме шаром покати, на стол нечего поставить. Однако поискали в своей кладовой, прошлись по соседям и, сами себе удивляясь, приготовили-таки пиршество. Хозяйка успела курочку зажарить, леща запечь. Посередине стола дымился чугунок с картошкой, а вокруг стояли тарелки с салом, огурцами, квашеной капустой, солеными рыжиками да мочеными яблоками. От Христова Воскресения остались окорок, два кулича и десятка полтора крашеных яиц. Между тарелками возвышалась четверть самогоназа последние три года этот продукт завелся в каждой избе.
Правда, едоков было не так и много. Всего лишь Никита Палыч с Феклой Ивановной, еще один назаровский приятель Степан, воевавший в годы оны в Маньчжурии и оставивший там свою ногу, напросившийся Тимоха Баранов, Лариса, притулившаяся в уголке на скамейке с книжечкой на коленях. И, конечно, дорогой гость, Федор Назаров.
Что, Федя, спрашивал уже слегка захмелевший Степан, давно так не сидел?
Давно, ответил Назаров.
Царское угощение по нынешним временам, сказал Никита Палыч.
Федя, сказал Степан, по правде скажи, с царем тебе выпивать не доводилось? А то кто с фронта ни придеттот царя видел, тот с царем ручкался, тому царица в вагоне-лазарете портянки меняла. Последний годик, правда, разговоры поутихли. Микола-царь теперь не в чести.
С царем не угощался. А с великим князем Николаем Николаевичемприходилось, ответил Назаров.
Это как же? послышались изумленные голоса.
В Галиции, когда Львов брали.
И чем же угощал царев брат? спросила старуха.
Шкалик водки с крендельком.
Ну, брюхозлодей, старого добра не помнит, заметил Степан. Наградили-то чем?
Назаров засучил рукав и снял часы. При виде этого прибора мужики удивились еще больше, чем узнав, что его хозяин выпивал с великим князем.
Как же такую вещицу смастерили? А если в баню в них зашел? А их тоже заводить надо? наперебой затараторили сотрапезники.
Федь, а кукушка в них есть? подумав пару минут, выдал Тимоха.
Кукушки нет, ответил Назаров и подал часы Степану. Тот взял их, бережно поднес к глазам, будто на ладони у него стояла полная до краев рюмка, и прочел вслух выгравированное на донышке: «Федору Назарову за особую храбрость».
Как же ты, Федя, отличился? спросил Никита Палыч.
Да было дело
Так и осталось непонятно, то ли он хотел рассказать о том, за что его наградили, то ли намеревался просто махнуть рукой, потому как в разговор вмешался Тимоха. Будучи все еще пораженным невиданными часами, он полагал, что у Назарова припасено немало иных диковин. Поэтому он под шумок взял назаровский мешок, поставил на колени и лишь тогда спросил хозяина:
Федь, можно взглянуть, каких ты еще забав принес?
Степан незаметно, но ощутимо толкнул его локтем в бок: пей, да знай меру! Однако Назаров кивнулсмотри. Тимоха торопливо развязал мешок, будто Федор мог передумать.
Всем взглянуть охота, сказал Никита Палыч и очистил треть стола. Степан вырвал мешок у Тимохи и вывалил его содержимое на стол. Грязная одежда и котелок, еще хранивший следы походной стряпни, уже были изъяты Феклой Ивановной для стирки и мойки, поэтому мужицким глазам предстали лишь диковинки.
Это, братцы, все мои военные дорожки. В солдатскую котомку много не положишьоставил лишь то, что бросить нельзя.
Какая коробочка маленькая. Иголки хранить? удивилась Фекла Ивановна, вертя в руках непонятный предмет.
Это портсигар, сказала Лариса и снова уткнула глаза в книжечку, лежавшую на коленях.
У немца трофеем взял? спросил Степан. Вместо ответа Назаров перевернул портсигар и показал надпись на крышке.
«Федору Назарову, исторгшему меня из вражеских оков. Не забуду никогда», прочел Степан.
От полковника Невельского. Мы с ним из германского плена бежали в пятнадцатом.
Гости наперебой требовали, чтобы Назаров рассказал про побег. Однако их всех заглушил Тимоха. Он открыл перочинный нож с пятью лезвиями и уже успел порезаться о три из них.
Федька, это что, чем дохтора в лазаретах режут?
Капитана Терентьева подарок. Была история на румынском фронте. Так случилось, что целым эскадроном выезжали за тридцать верст, а к своим только вдвоем вернулись.
Так ты же в пехоте служил? удивился Степан.
Я и тогда был в пехоте. А вот пришлось верхом прокатиться. На чем я только за три года не накатался! И в седле трястись приходилось, и на автомобиле ездил, и на велосипеде, и на самокатевелосипеде с мотором, и на катере. На черте разве не ездил. Хотя тут тоже повспоминать надо.
Вот этот ножик мне больше по вкусу, сказал Никита Палыч, вертя в руках восточный кинжал.
С Кавказского фронта. Компас тоже оттуда.
Федя, сказал Степан, ты будь поосторожней. Спросят, откуда часики да портсигары, ты отвечай: у офицера отнял. Ныне награды от благородных не в чести.
А это что за особые сокровища? Тимоха потряс два полотняных мешочка, в которых что-то побрякивало.
Вот в этоммоя начинка. Когда доктор вынул пулю в первый раз, то сказал: храни, счастье принесет. Я и храню, пополняя запас своего будущего счастья.
А во втором чего?
Георгии мои.
А чего не на груди?
Не всем они сейчас в России по нраву, сказал Назаров, разливая по новой. Пару раз даже выходили неприятности. Увидит какой-нибудь болван кресты на груди и кричит: «Не стыдно тебе в царских побрякушках щеголять!» А то не просто кричитс кулаками лезет. Поэтому я и поснимал, чтобы людям зря морды не бить.
Совсем непорядок, покачал головой Никита Палыч.
Мы люди по-мужицки темные, сказал Степан. Мы солдатских наград не стыдимся. Выпьем-ка за георгиевского кавалера Федора Назарова
* * *
А в пяти верстах от села Зимино тоже шла гулянка, но была она злой и невеселой. Возле старой хибары, когда-то сколоченной лесорубами, горел костер, а вокруг сидели десятка полтора парней и пять мужиков постарше. Они пили самогон из одной большой кружки, отрывали куски пережаренной на костре баранины, с тоской глядели на раскинувшийся вокруг темный бор и недобрыми словами поминали тех, кто выгнал их из родного села на край болота. Особо был зол Василий Козин, ибо обидели его поболее других: лишился он земли, скотины и немудреного сельского почета, когда перед ним все ломали шапку. После пятого стакана злобушка совсем переполнила его. Ее надо было на ком-нибудь сорвать. Поэтому Козин, в очередной раз глотнув самогона и вытерев пальцы о рукав расстеленного на земле тулупа, крикнул во всю глотку:
Гришка, подь сюды!
Немного погодя Гришка отважился подойти к костру. Вид он имел виноватый и всеми силами старался показать, что достоин командирского гнева.
Явился, Василий Яковлевич.
Явился. А где винтовка?
Гришка впал в задумчивость. Он переводил взгляд с костра на небесные звездочки, с небесных звездочек на темные верхушки елей и с нихснова на костер. Только на Козина он взглянуть не решался.
Язык за зубами застрял? Где винтовка? повторил Козин.
Прохожий отобрал, наконец выдавил Гришка. Еще сказал, его Назаров зовут.
А ты ему так и отдал?
Гришка снова начал усиленно озирать ночной пейзаж, но занимался этим недолго, так как Козин встал, размахнулся, и показалось Гришке, что звездочки с неба посыпались ему в глаза.
Дядя Вася, пролепетал парнишка, вылезая из кустарника, куда отбросил его мощный козинский удар.
Дядя Вася тебя уму учит, сказал Козин, замахиваясь опять. Отберет у тебя в следующий раз какой голопуз винтовку, и не по роже ты получишь, а без башки останешься. А ну, не вертись!
Новая плюха, и опять трещат кусты под Гришкиной спиной.
Василий Якич, может, хватит с него? раздался голос от костра.
Бог троицу любит, ответил главный козинский помощникАфоня-Мельник. У нас винтовок мало, все запомнить урок должны.
В третий раз Гришке удалось немного увернутьсяудар пришелся по лбу. Но все равно парень на ногах не устоял и больно накололся задом о сухие сучья. Вставать он не торопился и тихо завыл-захныкал о своей судьбе, которая забросила его из родной деревенской избы в сырую лесную чащу, где дурную водку приходится пить как чай, а от сырого жаркого то и дело проносит. Тут еще и командир со своим пудовым кулаком. Домой, что ли, податься? А тамсвяжут ручки, на подводу, и в окаянную Красную армию, будь она неладна. Только что и выть.
Не вой, сказал Козин. Умному мукавперед наука. До свадьбы заживет. Это только пуля в башке никогда не заживает.
Дядя Вася, продолжал ныть Гришка, когда мы домой вернемся?
Когда краснопузых в селе не будет. Ты, Гришка, подумай, они, как пташки по осени, улетят? Или нам о них позаботиться надо?