Мало сказать «пусть так». Нужно понять, почему так. И ряд причин мы уже знаем. Во-первых, тебе мстили за прошлую игру. За пистолетКобыл загнул палец. Во-вторых, тебя не боялись, когда пистолета нет. Не ожидали ответного удара. И попали в точку. Ты раздал все жизнии оставил себе все смерти. Значит, ты предсказуем, и это, при всей силе характера, делает тебя слабее других. И в-третьих, учитель обвел взглядом класс, все знали, что ты встретишь поражение достойно. Не будет зареванных глаз, соплей, криков, обещаний больше не разговаривать. Ты всем простишь. Убить тебяменьше истрепанных нервов. И этотоже твоя слабость. Понимаешь, когда внутренняя сила оборачивается против тебя жеэто слабость. А теперь я предлагаю всем подумать вот над чем. Разумно ли это, целесообразно ливыдавать шансы на смерть наиболее достойным? Ведь это против природы. Против общества. Против жизни, наконец.
Он прошел обратно и сел на свой пенек.
Играэто, конечно, всего лишь игра. Но у этой игры есть цель: заставить вас задуматься о ценности жизни. Чего стоит моя жизнь среди других жизней? За что меня ценят люди? Могу ли я людям давать больше?
Погодите, сказал Андрей. Николай Иванович А можно вопрос?
Да, я слушаю.
У вас у самого пайцза есть. Андрей показал на квадратик серьги в ухе Кобыла: тоненькая пластиночка отполированного орехового дерева с вмонтированным кристаллом-чипом. И вы думаете, что вы достойны ее иметь, да? Иначе ведь отказались бы.
Иначе бы отказался, кивнул Кобыл.
А у моего отца нет. Значит, он недостоин?
Не обязательно. Он у тебя, кажется, переводчик?
Да.
Статусные чипы раздают, принимая во внимание профессиональные достижения, а не человеческие качества, Андрей. Я не думаю, что твой отец плохой переводчик, но в этой профессии нужно добиться очень-очень многого, чтобы быть замеченным извне И социальной активности твой отец, наверное, тоже не проявляет?
Не проявляет, согласился Андрей.
Ну вот видишь. Похоже, он просто не стремится заполучить пайцзу. Я не знаю, что должно быть дорожепринципы или счастье семьи, тут каждый выбирает для себя, но отсутствие пайцзы само по себе не говорит о том, достойный человек твой отец или нет.
Значит, и эта ваша игра ни о чем не говорит. Может, если будет настоящая смерть грозить, я испугаюсь до судорог и всех продам. А кто-то, кто сегодня мне метку выдал, меня спасет. А настоящей ценности жизни этого мы не узнаем с фишками.
Не узнаем, конечно. Кобыл нарочито-утомленно вздохнул. Но задумаемся. Андрей, послушай, неужели тебе неинтересно разобраться в собственных мотивах? Понять, почему ты сделал тот или иной выбор?
Нет, мотнул головой Андрей.
Странно. Ты предпочитаешь действовать как автомат, руководствуясь заложенной в тебя родителями программой, или сам выбирать свой путь?
Я не следую никакой программе. Я выбрал все сам.
Это очень просто проверить. Можешь ты хоть раз отступить от своих правил? Кобыл погремел в кулаке черными метками Андрея. Если не можешь, значит, никакой свободы у тебя нет.
Андрей не знал, что ответить. Он запутался. С Кобылом всегда было так: при помощи каких-то аргументов учитель загонял его в зыбучие пески, где, куда ни ступи, трясина неправды, и остается только тупо стоять на одном месте, упрямо повторяя одно и то же. Так было и в прошлый раз: он не мог ответить, почему слабых обязательно надо защищать, просто твердил, что надои все. И вот сейчас он снова дурак дураком, и мир вокруг стал каким-то чужим и незнакомым. В знакомом Андрею мире многое было само собой разумеющимся: держи данное слово, не предавай, не подставляй друзей, не беги от драки и не напрашивайся на нее, делай добро всем, кому можешь, поддержи падающего, утешь плачущего, успокой боящегося, развесели унылого А у Кобыла все делалось туманным и расплывчатым, и на каждый случай существовали какие-то сложные алгоритмы, и по всему выходило, что Андрей дуракхотя выводы вроде бы Кобыл делал те же самые. Или почти те же.
Может быть, и нет, сказал он, уже изрядно рассерженныйв таких случаях он говорил короткими фразами. Ну и черт с ней тогда.
Ну, вот мы и пришли к выводу, что в критических ситуациях принципы могут оказаться важнее свободы. Кобыл развел руками. Ладно, было хорошо, но урок подошел к концу.
Андрей встал с бревна. Чувствовал он себя как отбивная.
* * *
Максим Максимович? Рукопожатие Жеребцова было в меру крепкое, в меру мягкое, сухоепрофессиональное. Садитесь, пожалуйста.
Кабинет располагал. Его хозяином был мужчина, поэтому ноги вошедшего не утопали в ковре, кресла и пуфы не угрожали удавить в плюше, и по стенам не вились традесканциинапротив, все было очень аскетично, сдержанно, в серых и белых тонах.
У меня разуваются, предупредил Жеребцов.
Максим Витер снял обувь, прошел следом за учителем и сел на указанное местообтянутый черной кожей стул. Жеребцов уселся напротив.
Вы хотели поговорить об Андрее?
Да. Жеребцов вынул из стола планшетку, что-то вызвал на дисплейвидимо, личное дело ученика. У нас сегодня был урок прикладной этики, и я убедился, что нам нужно срочно поговорить.
«Отрезанные лавиной»? спросил Максим.
«Подводная лодка». Педагог улыбнулся. Названия и декорации меняются, суть остается той же. У них сейчас еще идут занятия, а вы, как я понял, человек свободной профессиия и решил вызвать вас днем, не откладывая на вечер.
Попробую угадать. Андрей стал чемпионом смерти.
Бинго! Жеребцов встал и начал прохаживаться по комнате. Попробую теперь я угадать: вы в школе тоже были?..
Бинго, согласился Максим.
Не нравился ему этот разговор. Впрочем, ему вообще не нравились преподаватели этики. В лучшем случае это были продавцы воздуха. В худшемрастлители малолетних. Не в сексуальном плане. Он сейчас пытался определить, к какой из двух категорий относится этот.
Попробую угадать еще кое-что. У вас дома много старых книг, и Андрей их с удовольствием читает.
Угадали.
А вы уже объясняли ему разницу между старыми книгами и реальной жизнью?
Неоднократно.
Вы позволите задать вам жесткий вопрос?
Да, конечно.
Вам не кажется, что сын копирует вашу поведенческую модель? Модельбудем откровеннынеудачника?
Нет, не кажется. Я в этом уверен. Равно как уверен и в том, что моя жизнь удалась. У меня есть все, что нужно человеку: любимая женщина, дети от нее, дом и профессия, в которой я кое-чего стою. Этого более чем достаточно.
Угу. Ну что ж, человека, у которого есть все, что ему нужно, определенно нельзя назвать неудачником. Беру свои слова назад и приношу извинения. Вы молодец, Максим. Вы умеете держать удар, Андрей пошел в вас, но меня как педагога беспокоит его будущее. Не сомневаюсь, вас как отцатоже.
Беспокоит. Так что неправильно с будущим Андрея?
В психопрофиле я записал это так: виктимное поведение в сочетании с конструктивной агрессией. Поясню, что это значит. С одной стороны, в обеих играх«Пистолет» и «Черная метка»Андрей проявил виктимность. Он добровольно вызвался остаться жертвой в первом случае и оставил себе свои черные метки во втором. Но при этом в первой игре он завладел пистолетом и всех построил, а сам остался последним, а во второйсхитрил, отказавшись раздать свои черные метки. Он готов решать за всех и нарушать правила, чтобы отвоевать себе возможность поступать в соответствии со своими представлениями о морали.
И что?
Буду совсем откровенен: согласно статистике, восемьдесят шесть процентов найденных и установленных террористов в школьных тестах показывали именно эти характеристики. Вот чего я боюсь и о чем беспокоюсь.
Понятно. Да, вы правы, это и в самом деле причина для беспокойства. Я могу идти?
Конечно. До звонка пятнадцать минут. Было очень приятно увидеться и поговорить.
Максим не мог, в свою очередь, сказать того же учителю. Ему неприятен был и сам Жеребцов, и разговор с ним, поэтому он ограничился коротким:
До свидания.
И только уже спускаясь по лестнице, Максим понял. Он же не обязан был меня вызывать. Написал отчет, добавил к профилюа там зазвенит у кого звоночек на такое совпадение с данными статистики, не зазвенит, ну какое преподавателю дело? А он меня вызвал. Чтобы сказать мне, что Андрей может оказаться в зоне особого внимания. И я заодно. Не сегодня, не завтра, но можем. Максим скривился. Жеребцов не рискнул ни исправить отчет, ни хотя бы смягчить выводы, но предупредитьпредупредил. Не каждый бы на его месте на это пошел. И еще Жеребцов не напомнил, что естественный иммунитет истек, но напомнила игра. Не зря ее вводят в курс этики именно тогда, когда детям исполняется тринадцать. С этим тоже нужно что-то решать так или иначе. Делать вид, что ничего не изменилось безответственно.
Школьный двор пока еще пустовал. Взрослый на скамейке выглядел бы неуместнода и прохладно вдруг сделалось, ветер поднялся. Максим подумали решил подождать сына у метро на станции «Славутич».
Когда говорят «кафе у метро», то представляют себе набитое людьми гудящее заведение, броуновскую толкотню и все прелести скоростного кормления. Действительности это соответствует три с половиной часа в деньв утренний и вечерний часы пик и в обеденный перерыв. А в полдвенадцатого в «Солнышке» было чисто, пусто и тихо. И человек за стойкой с видом нейрохирурга колдовал над джезвойготовил кофе по-турецки явно для кого-то из своих. А за крайним столиком у стеклянного барьера сидела не менее явная прогульщицадевочка лет тринадцати, в которой Максим узнал одноклассницу Андрея по имени, кажется, Зоя. Не узнать «Дубровского» было воистину мудреноуж больно колоритный экземпляр: джинсы оборваны, курточкавполне приличная и моднаязасалена на рукавах и у ворота до крайней степени, совсем новые «бегунки» уже разбиты так, что выглядят сущими лаптями, жирные волосы сосульками падают на лоб, усеянный россыпью прыщей. И, нимало не заботясь о лишней складке на том месте, где должна быть талия, эта девица увлеченно угощается гамбургером.
Пока Максим думал, узнавать ее или нет, она развернулась к нему и буркнула:
А я вас знаю. Вы Витера папа. Что, Кобыл в школу вызывал?
Максим заколебался былоно потом решил, что проявлять такт здесь как раз неуместно.
А вы, наверное, Зоя. Да, вызывал.
Девица кивнула, как бы одобряя собственную прозорливость, а потом с прямо-таки подкупающей откровенностью сказала:
Дурак ваш Андрей. Жалко.
Почему? поинтересовался Максим. Почему дурак и почему жалко?
Дурак, Зоя дожевала гамбургер и, игнорируя салфетку, вытерла рот рукавом, потому что понял, зачем эта игра, и сразу разболтал. А жалкопотому что вы сами знаете. Агнец он. Все бараны, а он агнец.
Разболтал сказал Максим. А ты не думаешь, что из-за того, что он разболтал, кто-то еще мог если не понять, то хоть почувствовать, что это за игра?
А зачем? Кто сам не понялтот шлепель. Ненавижу шлепелей.
«Шлепель, усмехнулся про себя Максим. А в моем детстве говорилидумб».
А ты не думаешь, серьезно повторил Максим, что презрение к шлепелямэто тоже игра? Не менее полезная, чем сегодняшняя?
Это не игра. Зоя вдруг сделалась похожей на неопрятную черную кошку, в поле зрения которой появилась собака. Это по правде. Вы что, сами не знаете? Они же любят добреньких. Значит, нельзя. Зачем? Пусть им будет противно хотя бы. Эти шлепели же не будут меня защищать?
Девочка, подумал Максим. Из иммигрантской семьи, наверняка большой. И наверняка из нелегалов, которых прихватили уже по нашу сторону границы.
Полезная игра, нахмурился он, чтобы те, кто что-то понимает, сами отгородились бы от остальных. И чтобы никому не хотелось их защищать. Или слушать.
Никто никого не защищает! Зоя уже натурально выгнула спину и зашипела, только что уши не прижала. И никто никого не слушает! И всем наплевать! А кто много болтаеттех потребят первыми! А менянет! Меня противно!
Ты первая в семье? спросил Витер.
Вам какое дело? Она быстро вытерла рукавом глаза, подхватила рюкзачок, соскочила с высокой табуретки и помчалась к выходу с прытью и грацией убегающего слоненка. Слонята бывают на удивление грациозны.
Бедный ребенок, подумал Максим. От страха пойти на роль добровольного изгоя, заставлять всех ненавидеть себя, а себяненавидеть всех, проявлять столько силы воли, упорства и мужества не в борьбе со страхом, а в обслуживании его Бедная девочка. И ведь главного не знает. Им-то все равно, как человек выглядит. И им все равно, что о нем думают люди. Их интересует только А-индекс. И не машинный, а настоящий. А вот он у нее почти наверняка
Па! Андрей, спустившись в подземный переход, заметил его сразу же.
С Андреем был его друг, Саша Самойленко по прозвищу Сам, крепкий, с уклоном в полноту широкоплечий мальчик. Они дружили уже три года, с момента встречи в средней школе. Саша уже тогда был основательный человек, надежный.
Максим махнул им рукой, подождал, пока подойдут.
Добрый день, хулиганье. По сосиске? Перебьем аппетит, пока мамы не узнали?
Давайте, согласился Сам.
Максим заказал три хот-дога и три стаканчика колы. Они с Андреем любили колу. Не просто пили, когда хочется пить, а ничего больше нет, именно любили ее вкус. Особенно с лимоном.
Несколько восьмиклассников, смеясь и громко переговариваясь, прошли мимо. Сам, прожевав кусок хот-дога, спросил:
А от кого это Помойка так убегала?
Максим поставил стаканчик на стол, чтобы, смяв его нечаянно, не расплескать колу, и тихо сказал:
Саша, называть человека унизительной кличкойгнусно. Тебе родители не говорили об этом?
Сам опустил лицо и шумно потянул колу через соломинку. Потом попробовал защититься:
А чего она такая? Она ж не моется никогда. И злая всегда на всех.
Андрей болезненно сморщился. Он уже знал, что скажет отец.
Скажи, а ты спрашивал у нее «чего она такая»?
Да все и так знают. Она из-за фронтира, из диких мест откуда-то, а там все психические.
Что именно «все и так знают»? Почему?
Андрей подумал, что хот-дог кончится раньше, чем этот, как называл его отец, «сократовский метод». А потомчто он тоже дурак. Почему, действительно, не спросил? Зойка с матерью живет и сестрами. Может, они не моютсябоятся или что, и она тоже не может, чтобы не показать им, что ими гнушается. Может, у них там считают, что это «их» отпугивает. А что? Про чеснок и в городе болтают потихоньку. И про наркотики всякие, что, мол, они тех, кто летает, не потребляют. Только отец говорит, что все это глупости. И что все знают, что это глупости. Просто хотят верить. А Сашка совсем потек. Даже не видит, что кола выдыхается.
Сам аж пыхтел от умственных усилий. Он был не дурак, но задумываться над вещами очевидными не привык и не умел. «The thing behind your eyeballs is too evident to see it»,сказал как-то папа.
Наконец Сам собрался с мыслями
Все знают что за фронтиром все чокнутые. А то бы фронтир так медленно не полз. Их там годами в чувство приводят, только потом присоединяют. А если кто сам к нам пробирается, их сначала в психушку кладут, а потом только к нормальным людям выпускают. Потому что просто так их выпускать нельзя, они вести себя не умеют. А некоторых, тон Саши стал едким, и на Игрени не могут научить.
На Игрени не психушка, а реабилитационный центр, холодно поправил Максим. И как ты думаешь, почему человек из-за фронтира обязательно нуждается в психической реабилитации? Что там с ним происходит, что он душевно заболевает?
Он посмотрел в глаза сынаи почти услышал, как у того внутри отчаянным зуммером звенит: нельзя, нельзя, нельзя, папа! О таких вещах вслух не говорили. Если бы Максим спросил Сашу о том, как часто тот мастурбирует, тот смутился бы существенно меньше. Все-таки тринадцать летуже «возраст согласия».
Сам наклонил голову, сглотнул.
Потребляют их там, сказал он. Направо и налево.
Ну не всех и не всюду, но, допустим, да, сказал Максим. А нас тутгораздо реже. По лицензии. Утешая словами о том, что шанс быть потребленным существенно ниже шанса попасть под машину. Это, кстати, правда. Я не помню точные цифрыно ты их без труда найдешь в Сети. И мы на это соглашаемся добровольноа они там, бывает, говорят «нет», сражаются и погибают. Целыми семьями и селениями. И те, кто перебрался к нам, нередко чувствуют себя виновными в том, что выжили. А еще в них рождается презрение к намдобровольно согласным на роль стада при пастухе-мяснике.
Но ведь они тоже согласились добровольно, выдавил из себя Андрей, отложив хот-дог. Кусок ему в горло уже не шел, хотя желудок требовал: «давай-давай!»
Да. Как правило, один человек из большой семьи подписывается на Лотерею. Тем самым покупая иммунитет для родителей, братьев и сестер. Как правило, первая родившаяся девочка. Когда достигает совершеннолетия.
По чему? Сам сглотнул на середине вопроса.