Проклятье! Это что, карма такая, что, как бы мы ни бежали и ни прятались от самих себя, смерть все равно будет идти за нами по пятам и разить тех, кто рядом?! Чем мы провинились?!
Кучу пепла обследует Рита. Пусть я и более универсален, но способностями пьющей жизнь моя жена владеет лучше узкая специализация. Ей и карты в руки. Картина ужасной смерти Светланы откроется ей более четко.
Ну?
Новые! глухо произносит Рита. На них напали Новые. Ее сжег пиромант. Но он был не один. Были еще. Они забрали Глеба.
НМП! У меня аж скулы сводит от ненависти. Я этих гнид под корень изведу!
Сначала найди их. В критический момент Рите удается овладеть собой. Ей это проще, так как «лояльные» лучше контролируют свои эмоции, даже если они женщины и матери. Впрочем, других матерей среди «лояльных» я не знаю. Рита тоже в своем роде уникум. Найди и спаси нашего сына, а потом делай с ними что хочешь. Я даже помогу. Но сначала Глеб.
Ее голос почти деревянный, и я понимаю, что спокойствие в значительной степени маска. Внутри у нее, как и у меня, бушует тропический ураган.
Найди, да. А как? Последняя ниточка оборвана. Светланы больше нет. Глеб жив, в этом нет сомнений: его смерть я бы почувствовал, но мне его не найти. Оказавшись в плену, сын позвал бы меня наверное, но его, похоже, держат без сознания. И я все равно не могу приказать реальности повернуться так, чтобы свести нас с сыном. Он таким фокусам неподвластен.
Мне хочется завыть, зарычать, разнести в мелкое крошево этого бетонного «паука», но толку-то? Глеба нам не найти. Если только Осененный внезапной мыслью, я замираю. Рита сразу же делает охотничью стойку:
Придумал что-то?
Да, с отвращением говорю я. Будь у меня выбор, я бы никогда к нему не обратился, но выбора нет.
Ну! Говори уже!
Следующее слово я произношу, словно выплевываю:
Посвященный.
* * *
Новосибирск
Посвященный был в своем репертуаре: ничего толком не сказал мол, только при личной встрече, сейчас не могу. И назначил точкой рандеву аэропорт Новосибирска, который географически находится примерно на полпути между Братском и Екатеринбургом, чтобы каждому из нас было примерно одинаково лететь и мы не теряли лишнего времени. Разумен и логичен до отвращения. Как всегда.
Мы с Ритой стоим и ждем. Дергаемся, конечно: где-то там Новые неведомо куда и неведомо зачем везут нашего сына. А мы тут томимся в вынужденном бездействии. Впрочем, без Посвященного была бы полная безнадега, а так появляются шансы. Могу себе представить, что он запросит в обмен на помощь в поисках, и заранее готов на все, если это поможет спасти Глеба.
Слушай, а ты не думаешь, что это он? врывается в мои мысли полный сомнений голос Риты.
Что он? торможу я.
Ну, Посвященный. Устроил всю эту гадость с кошмарами Глеба, чтобы заставить его сбежать, нас отправиться за ним и в конечном итоге втянуть в его мутные делишки? С него станется.
Я застываю. Не могу сказать, что эта мысль совсем не приходила мне в голову. Я привык думать плохо о Катаеве-Посвященном: если он видит перед собой достаточно значимую цель, в средствах для ее достижения, как правило, не стесняется. И все же мне хотелось верить, что какие-то границы у его безжалостного прагматизма есть. Но если права Рита, я
Приветствую. Давно ждете?
Оборачиваемся. Катаев. Такой же, как там, в Красноярске девять лет назад, когда мы встретились недалеко от руин базы АПБР. И каким сохранился в моей памяти с того времени, когда мне переливали его кровь. Словно законсервировался. Или этот облик иллюзорен, а на самом деле передо мной все тот же безликий тип в плаще с капюшоном?
Достаточно, чтобы не терять больше времени, холодно отзываюсь я.
Легкая усмешка пробегает по его лицу.
Как всегда любезен, я смотрю. Хоть в чем-то стабильность. Следуйте за мной здесь есть местечко, где мы сможем без помех поговорить.
* * *
Когда мы заканчиваем свой короткий рассказ, Посвященный задумчиво барабанит пальцами по столу. Местечком, где мы смогли без помех поговорить, оказалось спецпомещение службы безопасности аэропорта, от которого Посвященному без разговоров выдали ключи и заверили, что нас никто не побеспокоит. Сказал бы я, что хорошо быть им, но это неправда: биоробот, практически лишенный человеческих чувств, на которого периодически сваливаются головняки вроде безумного Лесногорского Сеятеля, да в гробу я видал такую жизнь!
Ну! наконец не выдерживаю я затянувшегося молчания. Что скажешь?
Я знаю, кто похитил вашего сына.
Об этом мы уже догадались, вмешивается в разговор Рита, раздраженная не меньше меня. НМП. Вопрос: зачем и где он сейчас?
Тон Посвященного становится сухим и резким:
Если не будете перебивать, мы быстрее подойдем к сути. Итак, на Глеба, очевидно, поступил заказ. Был вопрос времени, когда это произойдет, все-таки уникальный ребенок, сын сувайвора и «лояльной», пределов возможностей которого не знает никто. НМП давно перестала быть самостоятельным игроком эта организация вырождается и со смерти Сида-Паука разучилась работать тонко и мыслить стратегически. И в данном случае они лишь исполнители.
У меня пересыхает во рту.
А кто же тогда заказчик?
Таганайский Источник.
Твою мать! вырывается у меня. Опять безумный Сеятель?
Типа того. Но не совсем. Тут все сложнее. Этот Источник враждебен человечеству и находится в изоляции от всех других, от эгрегора Сеятелей, но и сам закрылся непроницаемым щитом, через который невозможно проникнуть.
Даже вам? недоверчиво спрашивает Рита.
Даже мне. Даже всему эгрегору вместе. Изолянт набрал немалую ментальную мощь.
Но как же так получилось? недоумеваю я. Ты же сам говорил, что все новые Источники будут пробуждаться под твоим непосредственным контролем и с новой, мирной программой, заливаемой через эгрегор. И что пошло не так?
Я вижу, нет, чувствую, что остаткам человеческого в нем до смерти хочется огрызнуться, рявкнуть что-то типа: «Я один и не могу за всем уследить, а ты слился, когда я просил тебя работать со мной! Если бы ты меня не послал, все было бы по-другому!» Хочется, но слова не идут, потому что это ложь. Ну или, скажем так, не совсем правда. А он не хочет мне врать, потому что ему опять нужна моя помощь. И сейчас мне уже труднее будет послать его лесом, потому что на кону жизнь Глеба. Он это понимает, но все равно не хочет врать.
Мы совершили ошибку, медленно произносит Посвященный, и видно, что он тщательно подбирает слова, чтобы не лгать, балансирует, словно канатоходец над пропастью. Упустили ситуацию из-под контроля.
Мы?
Я. И другие Сеятели.
Во мне поднимается волна гнева. Я пока не понимаю, чем она вызвана, но чувствую, что еще не сказанное Посвященным взбесит меня до последней степени. Пытаюсь успокоиться ведь разругаться вдрызг с тем единственным, кто еще может помочь нам найти сына, последнее, чего я хочу.
Допустим, тихо и четко выговариваю я, вы лажанулись. Бывает. Но какого Черт, я ведь знаю, что вы умеете пресекать подобное! Мы, дьявол задери, вместе исправляли прошлую такую ошибку! Мы завалили Лесногорского Сеятеля! Ловлю себя на мысли, что повышаю голос и скоро начну орать, и усилием воли снижаю громкость. Я, конечно, все это время прятался в глуши, но все же не на Луне жил и в курсе, когда пробудился Обломок на Таганае. Два года назад, так? Не знаю, как вам, а мне кажется, что за два года можно было двадцать раз понять, что все плохо, и принять меры. Но вы их не приняли. И кстати Следующая мысль заставляет меня аж задохнуться от возмущения. Не только вы не приняли. Власти тоже. Другие подобные Обломки гасили станом. Я перевожу дыхание. Почему этого не сделали на Таганае?
Я не разрешил.
Мне кажется, что я ослышался.
Ты что?!
Он поднимает руку ладонью вперед.
Так, Художник, стоп! Прежде чем вставать в позу прокурора и приговаривать меня к сожжению на костре, выслушай и постарайся понять. Сейчас в мире шесть пробужденных Источников, но скоро они начнут пробуждаться лавинообразно, их станет шестнадцать, двадцать шесть, сорок шесть! А я один. Совсем, понимаешь? Просто свалить заливку мирной программы на эгрегор Сеятелей я не могу, мне нужно держать руку на пульсе, иначе человечество слишком дорого может заплатить за мой недосмотр. Подожди, говорю! повышает он голос, видя, что я хочу возразить. Один я не справлюсь. Мне нужны помощники. Сувайворы. Ты меня послал, но ты один проблему все равно бы не решил. Нужно еще. А где их взять? Сувайворами не рождаются. Ими становятся. Я прекрасно знаю, как это случилось в первый раз. И с кем. Я был одним из того, первого поколения, что возникло в Краснотайгинске в условиях предельно агрессивной и враждебной Зоны. Я тщательно исследовал то, что было такого особенного во мне и всех остальных, что тогда стали сувайворами. Понял, какого рода люди обладают потенциалом стать ими в определенных условиях. И даже нашел нескольких таких людей. Осталось только воспроизвести эти условия.
Я чувствую, что у меня на затылке от услышанного шевелятся волосы.
Теперь ты постой! Ты кое-что забыл. Например, то, как я стал сувайвором. Ты перелил мне свою кровь, помнишь? И в чем проблема? Нашел таких людей перелил им свою кровь. Не годится своя, черт, мою бы перелил! Ради такого дела я стал бы донором.
Он качает головой.
Ты не понимаешь. Моя кровь ничего не дала бы, если б в тебе уже не шел процесс. Ты становился сувайвором, только не знал этого. Моя кровь стала лишь катализатором, ускорила развитие событий, но запустить процесс она бы не смогла. В тебе все запустила Владимирская Зона. Агрессивная, враждебная. В мирных Зонах такого не получится. А значит, для появления новых сувайворов такую Зону надо было создать. Точнее, не мешать ей возникнуть и развиваться по изначальной программе Сеятелей. Именно это и было сделано на Таганае.
Я честно старался. Держал себя в руках до последнего, но всякому терпению есть предел. Рывок через стол, удар в челюсть Ну, туда, где должна быть у него челюсть, но его на этом месте уже нет он молниеносно утек в сторону. Еще одна попытка снова уклонение.
Спокойно, Художник! Тебе нужен твой сын или нет?
Рита виснет на мне, не дает вновь броситься в атаку.
Тема, не надо! Я умоляю!
Ее голос все же действует. Я тяжело дышу и опускаю судорожно сжатые кулаки.
Ублюдок! цежу сквозь зубы, с ненавистью глядя на Посвященного. Тварь! Сколько еще народу должно стать жертвами твоих хитровыделанных комбинаций?! Еще парочка городов вроде Златоуста?! Мой сын?! Кто?!
Он устало вздыхает.
Я предвидел такую реакцию. Люди не в состоянии понять принципа меньшего зла, что бы они там ни говорили. Ты не исключение, хотя и больше чем человек. Если процесс пробуждения Источников выйдет из-под контроля то, что произошло в Краснотайгинске, Печоре, Владимире, Питере, Лесногорске, на Таганае, покажется детской игрой! Умрут миллиарды, пойми! Я пытаюсь это предотвратить. И мне нужны сувайворы. Процесс с Таганайским Источником вышел из-под контроля, но все еще можно исправить. И для этого мне нужна твоя помощь.
А мой сын?!
Мы спасем его. Пусть мы не в состоянии его отыскать, но я знаю, куда Новые его везут, в Таганайскую Зону.
Зачем он Источнику? утомленно спрашивает Рита.
Зачем Источнику уникальный ребенок-индиго с невероятными способностями? В голосе Посвященного ощущается легкий сарказм, и он пожимает плечами. Даже и не знаю. Нужен. А нам нужно сделать так, чтобы Источник его не получил.
Откуда у Глеба кошмары? Рита берет инициативу в разговоре на себя, справедливо опасаясь, что я могу вспылить.
Зов. Зов Источника. Он как-то пробивает наш блок, чувствует Глеба на расстоянии. Вернее, думаю, это Глеб первым его почувствовал. У вашего сына, похоже, очень сильное восприятие ментальных волн. Источник пытался пробиться из блокады, которую поставили мы с Сеятелями, и Глеб его услышал. А Источник почувствовал, какой потенциал у вашего сына, и стал его звать. Довел своими призывами до белого каления, вот мальчик и сорвался.
Ага, если б ты не вырастил этого монстра, словно арбуз-рекордсмен в теплице, ничего бы этого не случилось, многие люди остались бы живы, а Глеб был бы дома, в безопасности. Я мог бы это сказать, но смысл? Посвященный, которого у меня уже язык не поворачивается называть человеческим именем Олег Катаев, непоколебимо уверен в собственной правоте. И останется уверен, что бы я ни сказал. А без него мне не спасти Глеба. Именно Глеба в первую очередь. Но да, я помогу Посвященному. Потому что мне не плевать на людей, а угроза и впрямь висит нешуточная, и прятать голову в песок я не стану. Посвященный, конечно, тот еще урод, но одного у него не отнять: цели он ставит правильные. И кем буду я, если займу позицию «гори огнем весь мир, только бы мою семью не трогали»? Какое моральное право буду иметь осуждать Посвященного, если сам возведу эгоизм в абсолют? Да черт с ним, с моральным правом, жить-то потом как, если сейчас отвернусь, дезертирую?
Какая помощь тебе нужна? наконец разлепляю губы я.
Несколько секунд он смотрит на меня со странным выражением, словно не верит услышанному.
Значит, так, начинает он, обретя дар речи, в Таганайскую Зону отправились две группы
Глава 8. Глеб и спасатели
Неизвестно где
Глеб тонет в желтоватой мгле, словно в болоте. Она, эта мгла, кажется жидкой, а не газообразной, и в то же время дурманящей. В ней, в этой мгле, Глеб не слышит зова, и уже одно это хорошо, но Больше ничего хорошего нет. Мальчик не может сосредоточиться ни на чем ни на одной мысли, ни на одном воспоминании, он словно плывет в безмыслии и в беспамятстве, ничего не видит, не слышит и не чувствует. Временами в желтой мгле появляется что-то вроде просветов, и Глеб пытается пробираться к ним, раздвигая руками и ногами душное, ядовитое нечто, но каждый раз чуть-чуть не успевает: просвет загораживает какая-то тень, и сознание мальчика снова проваливается куда-то в неведомую бездну, полную все той же мглы.
Временами Глебу начинает казаться, что мгла безгранична, что из нее состоит весь мир и не существует ничего, кроме этого желтого ядовитого тумана. А если так, какой смысл пробираться к просветам, пытаться выбраться Куда? Зачем? Здесь хотя бы спокойно, нет сводящего с ума зова, нет жутких картин перед глазами, нет страха Но вместе с этим нет и радости, папы, мамы, их дома, тети Светы, лужайки, озера, соседских мальчишек
Глеб пытается зацепиться сознанием за эти воспоминания, удержать их, но они выскальзывают, словно намыленные, и тут же тонут в непроглядной мгле, которая растворяет их в себе так, словно их и не было никогда. Порой мальчику кажется, что вот точно так же она рано или поздно поглотит и его, и от него тоже ничего не останется. Ненадолго от этой мысли Глебу становится страшно, но потом и эта мысль исчезает, а с нею и страх. Глебу делается все равно. Совсем. Он устал. Устал бояться, сопротивляться.
Извините, папа и мама, он так больше не может. Папа и мама Они беспокоятся, наверное. На мгновение эта мысль заставляет мальчика встрепенуться, но тут же гаснет, придавленная тяжелым удушающим одеялом желтой мглы. Даже образы родителей постепенно тускнеют, уходят в туманные глубины, чтобы раствориться в них. Но ведь это неправильно вроде? Папа и мама как они могут уйти? А как он, Глеб, мог уйти от них? Смог. Потому что считал это правильным, потому что думал, он справится. Потому что папа говорил: «Настоящий мужчина должен сам решать свои проблемы, не сваливая их ни на кого!» И Глеб пытался Не получилось Почему? Он не может сказать воспоминание ускользает. Наверное, потому, что это не важно. Все уже не важно. И то, ради чего он пустился в путь
Проблема? Какая проблема? Зов? Какой зов? Глеб устал. С него хватит. Он сдается И тут же приходит мысль, что папе бы это не понравилось. «Никогда не сдавайся, сынок! говорил он. Как бы плохо все ни выглядело. Потому что никто тебя не победит, пока ты сам не признаешь себя побежденным!» А сейчас Глеб признает себя побежденным? Кто его победил? Как? Воспоминание вновь ускользает, зато вдруг всплывает другое. «Страх это трусливый монстр. Он нападает только на тех, кто один. А если ты поделишься со мной, нас будет уже двое». Кто это? Тетя Света? Она помогала ему, да Но не смогла помочь. Почему? Да потому что
Воспоминание всплывает резко и внезапно. Пылающий огонь и корчащееся от дикой боли тело сгорающей заживо тети Светы. Их было двое, а теперь «Страх трусливый монстр». Может быть. Но есть другие, менее трусливые. Женщина, которая сожгла тетю Свету. И еще мужчина, лица которого Глеб не видел «Не так быстро, щенок сувайворский!» Глеб не понял, о чем это он, но злобу в голосе ощутил. А потом дурманящая мгла
И сейчас она снова наваливается на мальчика, пытаясь заполнить собой его мысли, память, стереть, растворить все то, что ему вспомнилось. Но Глеб не даст. Теперь не даст. Ради папы и мамы. Ради тети Светы, которой монстры сделали очень больно. Ради себя, наконец, потому что он, Глеб, не сдастся. Еще чего! Монстры не знают, с кем связались! Он им покажет. Всем покажет.
Думать трудно. Помнить трудно. Но Глеб борется с дурманом и, кажется, начинает одолевать. Цепляться за мысли и воспоминания постепенно становится проще, а вот сбросить его обратно, в бездну, полную желтой мглы, уже не так легко. Папа, мама, тетя Света. Их лица, слова, улыбки Теплое молоко, когда у него болело горло Душистая малина из их сада Холодная байкальская вода Игры с соседскими ребятами И даже этот распроклятый зов Сейчас все идет в дело Он больше не даст себе забыть