Раубриттер (IV.IAnimo)
***
Не приходи в малодушие, но мужайся, храня
твердость мыслей, ибо мужественный, даже
если он ранен, несомненно, победит.
Нил Синайский
Первый выстрел лег мимо цели.
Гримберт отчетливо видел, как пуля, которая должна была размозжить оленю череп, врезалась в ствол дерева несколькими дюймами выше его головы, осыпав обломками тлеющей коры и мха.
Олень даже не сразу бросился бежать, лишь встревоженно крутанул головой, демонстрируя роскошные рога. Должно быть, ему никогда прежде за всю свою жизнь не доводилось слышать выстрела, подумал Гримберт. И неудивительно. Сальбертранский лес, в котором он провел всю свою не очень долгую жизнь, уже много лет не слышал оружейного огня, охота здесь была строжайше воспрещена. Если здесь и охотились, то украдкой, с силками и капканами, дураков палить в маркграфском лесу, призывая на свою голову заслуженную кару, среди туринских крестьян не водилось.
Недовольно мотнув рогами, олень взбрыкнул, выбираясь из глубокого снега, и, выбравшись на утоптанную тропу, быстро потрусил прочь, мгновенно скрывшись за припорошенными снегом зарослями.
Во имя чирьев на заднице святого Фомы!
Гримберт едва не взвыл от досады. Он готов был поклясться, что его прицельный маркер установлен с ювелирной точностью, не снившейся даже императорским канонирам. Никак не должно было быть промаха, тем более, что и дистанция была плевая для рыцарских пулеметов, едва ли сотня туазов[1]. Да старик с трясущимися руками с примитивной аркебузойи то попал бы!
Чертовы баллистические вычислители!
Опасаясь взять неверное упреждение, он доверил им часть работы по построению баллистической траектории, и вот пожалуйста. Обманутые резким боковым ветром, обитающим в подлеске Сальбетранского леса, они в последний миг внесли изменения, заставив приводы наводки отклонить ствол на несколько линий в сторону.
Проклятая автоматика. Испортила идеальный выстрел в самый последний момент. Превратила миг триумфа в досадный и очевидный промах. Покрыла Гримберта и его доспех позором. И добро бы еще без свидетелей
Превосходный выстрел, мессир, произнес Аривальд со сдержанной почтительностью, Цель поражена в самую точку. Превосходная добыча. Кажется, это был дуб? Если не возражаете, я могу отрубить от него пару веток, чтобы вы могли повесить их на трофейном щите в своих покоях.
Шорох помех в радиоэфире был недостаточно силен, чтобы скрыть насмешку в его голосе. Да он и сам не особо пытался это сделать.
Заткнись, Вальдо, собачья душа! буркнул Гримберт, пытаясь разглядеть, в какую сторону удрал проклятый олень, Чертова автоматика испортила мне выстрел!
Это оказалось непростой задачей. Подлесок Сальбертранского леса не отличался чрезмерной густотой, но за те долгие годы, что он не знал человеческого внимания, порядком увеличился в размерах. Кустарник разросся до такой степени, что местами превратился в непроходимый палисад, которому могла позавидовать небольшая крепость, а сухостой и подавно превратился в подобие шипастых крепостных башен. Густой снег, обильно выпавший несколькими днями ранее, превратил Сальбертранский лес в сущие дебри, затеряться в которых ничего не стоило даже полку тяжелой пехоты, не то что какому-нибудь оленю
Не сболтни этого при Магнебоде, заметил Аривальд, Иначе наградой за твой выстрел станет прогулка вокруг туринского палаццо в шляпе от пугала и с грязным подшипником на шее в придачу.
Гримберт, собиравшийся съязвить, чтобы осадить своего не в меру дерзкого старшего пажа, вынужден был прикусить язык. Если мессир Магнебод и славился чем-то на восточных рубежах империи, помимо весомой рыцарской славы, завоеванной Бог весть сколько лет назад, то только своим сварливым нравом. Как и положено старику, он не терпел многих вещей. Разбавленного вина и сырой погоды, чересчур затейливого этикета и бесед на сложные материи. Но превыше всего этого он презирал никчемных бездельников, норовящих записать себя в рыцари, но при этом склонных доверять сложную работу автоматике.
«Та штука, которая торчит у вас на плечах и похожа на капустную кочерыжку, называется головой, презрительно возвещал он, когда кто-то из его бестолковых учеников, имеющих дерзновение считать себя будущим рыцарем, был пойман на использовании автоматики, и горе ему, если был застукан, Для многих из вас это всего лишь удобная подставка для чертовой короны. Но если вы надеетесь когда-нибудь стать рыцарем и именоваться мессиром, вам придется хотя бы изредка загружать ее чем-то более серьезным, чем паскудные шутки и новомодные миннезанги![2]»
Слова у мессира Магнебода не расходились с делом. Сопляка Литта, пойманного на том, что он поручил прокладку курса навигационному вычислителю своего доспеха, Магнебод заставил шагать взад-вперед по полигону под палящим солнцем весь день напролет, пока шегольский гамбезон того не пропитался потом до последней нитки. Еще хуже пришлось Ласкарису-Кастеллару, лопоухому мальчишке, которого с подачи Гримберта прозвали Сырной Головойего отец, мелкий барон, имел под Турином небольшую сыроварню. Он так полагался на автоматику своего древнего и скрипучего, как старая мельница, доспеха, что не мог запомнить даже сторон светаи Магнебод продержал его на столбе несколько часов, заставляя кукарекать по-петушиному и возвещать время.
Может, Магнебод и был брюзгливым старым пьяницей, которого отец держал в своем рыцарском знамени за Бог весть какие заслуги многолетней давности да за подвиги, которые наверняка были выдуманы им самим, но поблажек своим воспитанникам он не делал и по титулу их не выделял. Отпрыска маркграфа Туринского он готов был подвергнуть презрению и позору так же легко, как последнего баронского сынка.
Доверить выстрел автоматике! Посмотрите-ка на этого болвана! Наверняка он из числа тех рыцарей, которые и в первую брачную ночь готовы взвалить на бортовые вычислители всю работу, боясь промазать!
Гримберту захотелось треснуть себя по лбу. И он наверняка треснул бы, если бы не был сжат со всех сторон, точно объятьями железной девы, тесным коконом бронекапсулы.
Этим выстрелом он точно не стал бы хвастаться перед Магнебодом. Нельзя доверять автоматике, пусть даже она порядком облегчает рыцарские тяготы. Ее железная самоуверенность погубила больше рыцарей, чем тщеславие, гордыня, кумулятивные снаряды и сифилис вместе взятые.
Гримберт стиснул зубы, пытаясь разглядеть силуэт стремительно улепетывающего оленя в проклятом подлеске, но с тем же успехом можно было разглядывать груду навоза, силясь отыскать в ней жемчужину. И прежде неухоженный, густой и неприветливый, Сальбертранский лес, укутавшись в густую снежную шаль, превратился в сущий лабиринт, в котором не существовало ни дорог, ни направлений, одна лишь бесформенная каша, окружающая со всех сторон. Густая каша из снежной мякоти, колючих веток и кустарника.
Гримберту захотелось выругаться в голос. Зоркие глаза «Убийцы», которые не раз выручали его, способные разглядеть в деталях человеческий силуэт на расстоянии двух лиг[3] или мгновенно посчитать количество колосьев на пшеничном поле, глаза, на которые он втайне уповал, в Сальбертранском лесу неожиданно явили почти полную беспомощность. Проклятый снег, так неожиданно и обильно выпавший, не благоволил охотникам. В инфракрасном режиме он слепил сканеры, превращая все вокруг в светящуюся белую топь, но стоило переключиться на тепловизор, как делалось еще хуже. Визор заполняли фиолетовые, пурпурные и розовые мазки, в смешении которых вообще невозможно было что-либо разглядеть. Неудивительно. Что еще лучше экранирует тепловое излучение, чем снег, миллионы квинталов липкого холодного снега?..
Чертова рогатая тварь! Может, у нее и не было бортовых баллистических вычислителей, но грозящую ей угрозу она распознала сразу же. Поколебавшись, «Убийца» выстроил перед глазами хозяина условную кривую его движения. Несколько секунд Гримберт размышлял, не плюнуть ли на оленя. Видит Бог, сегодня он заявился в Сальбертранский лес совсем за другой добычей.
Можно и плюнуть, но Аривальд, конечно, не проболтается мессиру Магнебоду. Он много о себе воображает, позволяет пререкаться с хозяином и отличается той дерзостью, которую прощают лишь доверенным фаворитам, но свою клятву он чтит свято. Клятву, которую он принес Гримберту когда обоим было по семь лет, вроде и шуточную, произнесенную украдкой в Шамбонийском лесу, но именно эта клятва связывала их на протяжении всей жизни точно буксировочный трос из кевларового волокна. Конечно, он не выдаст выходки Гримберта старому брюзге-наставнику. Вот только весь следующий месяц будет при каждом удобном случае припоминать его промах, а то и отпускать шуточки, острые, как шрапнельные пули сарацинов. Уж по этой части он мастер каких поискать
Нет, подумал Гримберт, этой радости я тебе не доставлю, Вальдо.
Полный ход! скомандовал он в микрофон, Держись за мной и не перекрывай мне линию огня. Мы добудем этого рогатого красавца даже если придется гнать без передышки до самого Иерусалима!
***
Сальбертранский лес лишь казался негустым, похожим на заросший маркграфский парк, про который позабыли садовники. Стоило им углубиться в него, как он продемонстрировал свой истинный нрав, колючий и недружелюбный. Росший в предгорьях огромных Альб, он, должно быть, питался не соками плодородной земли, давшими жизнь прославленным туринским виноградникам, а стылой ядовитой кровью самих гор, оттого всякого гостя встречал в штыки, точно захватчика.
Здесь не было ни трактов, ни троп, ни рукотворных просек, которые обычно оставляют в лесах маркграфские лесники. Одна сплошная чаща, ощетинившаяся навстречу рыцарям узловатыми ветвями, давно сбросившими листву, и острыми сучьями. Огибая деревья и слыша надсадный треск веток, Гримберт угрюмо подумал о том, что будь «Убийца» всамделишным рыцарским доспехом, а не неказистой учебной машиной, он мог бы проложить себе дорогу сквозь Сальбертранский лес в любом направлении, оставляя за собой просеку шириной добрых два туаза[4], по которой могли бы двигаться даже грузовые трициклы. Настоящий рыцарский доспех с легкостью выкорчевывает или превращает в щепки всякое дерево, вставшее у него на пути, а не опасливо обходит стороной!
Каждый такой маневр заставлял Гримберта изнывать, ерзая на узком жестком ложе внутри бронекапсулы. Не столько из-за потери времени, сколько от осознания собственной беспомощности. На тракте «Убийца» мог держать пристойную скорость, лишь изредка напоминая о своем истинном возрасте скрипом изношенных торсионов да легкой разбалансированностью на поворотах, но стоило ему углубиться в Сальбертранский лес, как все те детали, которые Гримберт прежде пытался игнорировать, сделались столь очевидны, что не замечать их было уже невозможно. Скрыть их была бессильна свежая краска на боках доспеха и отполированные оруженосцами до лунного блеска сочленения.
«Убийца», понукаемый нетерпеливым рыцарем, то и дело оступался, мучительно медленно восстанавливая равновесие, натужно хрипел, взбираясь на холмы и даже сквозь обычные заросли протискивался с такой натугой, точно был крестьянской телегой, а не самоходным рыцарским доспехом легкого класса.
Развалина, с отвращением произнес Гримберт, предусмотрительно убедившись, что рация отключена, Старая ржавая консервная банка. Когда раздобуду настоящий доспех, отправлю тебя на переплавку. Думаю, из твоей брони получится до черта ночных горшков. Хватит всем жителям Турина!
«Убийца» не отозвался, да и не мог отозваться, его протоколы управления были слишком примитивны, чтоб реагировать на голосовые сигналы. Зато мысленные приказы Гримберта он ощущал мгновенно и отчетливо, как выдрессированный рысак ощущает едва заметное натяжение узды. Старый и примитивно устроенный, он обладал немаловажным свойством, которым часто обладают все старые и примитивные механизмы, а именнобыл выносливым и исполнительным. Иногда Гримберту казалось, что «Убийца» даже упрям, на свой особенный машинный манер. Вот и сейчас, не имея ни ориентиров, ни навигационных сигналов в видимом спектре, он уверенно держал заданный курс, не позволяя сбиваться даже на дюйм в сторону, словно его вела за собой Вифлеемская звезда.
Надежная, исполнительная машина. Гримберт даже ощутил на мгновение подобие раскаяния за то, что корил ее без причины, а иногда и клял последними словами. Да, «Убийца» не идет ни в какое сравнение со сверкающими туринскими рыцарями, да, он давно и безнадежно устарел, а его набор вооружения способен был разве что рассмешить человека хоть немного сведущего в батальном деле, но
К своим двенадцати годам Гримберт успел проглотить по меньшей мере три дюжины рыцарских романов из маркграфской библиотеки, доставшейся еще от прадедаотец так и не собрался выучить грамотуи хорошо помнил многие сентенции из них. Начиная от простых и понятных, восхвалявших рыцарскую доблесть и воинские добродетели, так и заканчивая многозначными, смысл которых открывался ему не сразу.
«Не все оружие, выполняющее волю Господа, облечено в сверкающую сталь».
Поразмыслив, он пришел к выводу, что и в этих словах заключена была определенная справедливость. Он сам знал великое множество подтверждений тому, подчерпнутых из тех же романов.
Разве мессир Авдомар не удерживал на протяжении двух дней захваченную переправу через Тичино, атакуемую ордами лангобардов, при том, что к тому моменту расстрелял весь боезапас? Усеянный зияющими дырами, он топтал боевые порядки лангобардов, смешивая их с землей, и, даже рухнувший оземь, продолжал сопротивляться, пока мерзавцы не вырезали его из бронекапсулы при помощи автогенов. Даже будь в его распоряжении лучшая боевая машина во всей империи, помогла бы она ему вписать свое имя в славную летопись, обессмертившую его имя?
А мессир Хлодовех! Он имел неосторожность вступить в бой на машине класса «Клайпеус», печально известной несовершенством сервоприводов ходовой части. Это его и подвело. Посреди долгого марша, который по своей сути был отчаянной ретирадой посреди безнадежно проигранной кампании, доспех Хлодовеха окончательно вышел из строя. Не смея задерживать своих боевых братьев, бросивших обозы и стремительно откатывающихся под защиту имперских крепостей, мессир Хлововех остался в одиночестве, чтобы прикрывать их отход. Когда лангобарды спустя два дня наконец одолели доспех, который преграждал им путь и который они прозвали «Проклятой Скалой», на броне они насчитали восемьдесят попаданий от снарядов. С тех пор туринские церкви раз в год отбивали в память о нем по восемь десятков ударов.
Не лучше ситуация была у мессира Берохада, достойного рыцаря, доспех которого, однако, устарел настолько, что записные придворные острословы поговаривали про него, что он даст фору по возрасту многим императорским крепостям, а движим более святым духом, чем изношенным двигателем. Вынужденный в силу обстоятельств отстаивать свою честь в рыцарском поединке против несопоставимо более мощного противника, мессир Берохад вместо того, чтоб уповать на чудо, направил своего увальня в страшный таранный удар, превратив оба доспеха в пылающие посреди ристалища руины.
Ни одному из этих славных рыцарей несовершенство доспеха не помешало совершить подвига, обессмертившего их имена.
Сталь прочна, подумал Гримберт, силясь разглядеть в окружающей снежной каше следы удравшего оленя, но это в конце концов всего лишь сталь. Рыцарский доспех, сколь сложно он бы ни был устроен, по своей сути лишь огромная механическая кукла, пусть даже со сложнейшей механической и электронной начинкой, с орудиями, навигационными системами и сервоприводами. Если внутри этой куклы нет искры, она будет неподвижным истуканом, годным лишь на то, чтобы служить мишенью для упражняющихся в бомбометании туринских голубей. Та искра, что ведет ее вперед, сквозь обжигающее горнило боя, сквозь испытания и преграды, именуется рыцарем. Это рыцарских дух подчиняет себе сталь, это он ведет ее в бой, это он укрывает рыцаря немеркнущей славой. И неважно, сколько у тебя орудий, сколько дюймов в лобовой броне и каков моторесурс двигателя
Гримберт знал «Убийцу» уже три года и успел свыкнуться с со многими его причудами, как свыкаются с нравом брюзгливого родственника или необходимостью утренней молитвы. Но все же старался не появляться на нем там, где мелькали рыцари туринской дружины, очень уж нелепо и жалко выглядел он на фоне сверкающих красавцев в сине-золотом облачении, один вид которых мог повергнуть в ужас закоренелые в ереси сердца мятежников, трусливых лангобардских головорезов или прочих недругов Туринской марки. Можно долго рассуждать о рыцарском духе и рыцарских добродетелях, об искре и свете истинной веры, но достаточно было взглянуть на орудия отцовских рыцарей, пусть даже зачехленные и в походном положении, чтобы осознать«Убийце» никогда не стать ровней им. Он всегда будет оставаться кособоким хромым теленком на фоне статных жеребцов, даже если туринские оруженосцы сдерут до костей пальцы, полируя его и подновляя краску.