А как же ляля? повторила свой вопрос она, продолжая поглаживать низ живота, вдруг будет выкидыш? Даже от простого гриппа бывает. Тем более от коронавируса Или пусть лучше будет! Пусть будет! Как мы сами с родами справимся?!! Мы же не справимся! Мы Мы Я не знаю, - почти заплакала она, что делать? Что делать?!!
Я же тебе говорю, что мы не должны паниковать. Зачем переживать о множестве маловероятных развитий событий, как будто они уже случились. Мы будем справляться с проблемами по мере их поступления, хорошо? И мы должны верить и надеяться на лучшее. Ведь у нас нет другого выхода Мы должны постараться жить дальше. Несмотря ни на что. Потому что жизнь должна продолжаться. Хорошо?
Она закивала головой в ответ, отпустив живот и перенеся руки к губам, зажав их пальцами, словно пытаясь заглушить в себе крик, зарождающийся в глубине ее глотки.
У меня жар, продолжил я,как при коронавирусе. Все как доктор прописал. Так что спокойно. Мы знаем что делать. Давай наблюдать. Измерять температуру. Если поднимется выше тридцати восьми и пяти, то буду сбивать жаропонижающими. Их у нас вагон и маленькая тележка в запасах. Если не будет сбиваться, то начну пить антибиотики. Еще разжижающие кровь таблетки. Они у нас тоже есть. Все нормально. Это точно не тот вирус. Точно Точно, - повторял я слово «точно», будто мантру. Пытаясь убедить больше себя, чем супругу. А на самом деле ощущая, как внутри груди сжимаются холодные тиски страха, что моя зараза может на самом деле оказаться не обычной простудой, и даже не коронавирусом А заразой, которая превратит меня и нас в плотоядных монстров..
Хорошо, хорошо. Ты прав, она оторвала руки от губ, встряхнулась и выглядела теперь спокойной и готовой к практическим действиям, пойдем завтракать, решительно добавила она и встала с кровати.
Мы достали из холодильника свежий хлеб, молоко, кефир, сметану, творог, овощи, зелень и сыр. Всескоропортящиеся продукты. Электричество пропало более полусуток назад. И холодильник успел «остыть». И этим продуктам оставалось «жить» в тепле совсем недолго. Так что мы решили съесть их первыми.
Еще мы осмотрели морозильную камеру, все еще хранящую холод, заледеневшую по краям, где были аккуратными рядами сложены пакеты с замороженной курицей, рыбой, пельменями и мантами. И поспешили закрыть створку обратно, надеясь сохранить холод в камере подольше. На случай, если мы сможем придумать способ, как приготовить замороженные полуфабрикаты. Без неработающей электрической плиты. До того, как морозильная камера полностью разморозиться и все продукты испортятся. Если же мы ничего не придумаем, что наиболее вероятно, то всегда сможем избавится от испорченных продуктов, попросту скинув их из окна.
Хрустящие хлопья мы залили молоком. Творог смешали с кефиром и сметаной. Сыр порубили ломтиками и разложили по хлебцам. Помидоры, огурцы, лук, укроп, петрушку и шпинат нарезали в салат, заправив его перцем, солью и оливковым маслом. И молча прнялись кушать, каждый погрузившись в свои мысли.
Я пережевывал еду как можно тщательнее и осознаннее, прислушиваясь к ощущениям, пытаясь не обращать внимание на ломоту в теле и мышцах от высокой температуры, стараясь запомнить мельчайшие оттенки вкусов, текстур и ароматов свежей еды, зная, что подобная роскошь возможно нам более не представится.
Супруга, судя по ее сложенным в домик бровям, наверное, переживала за свою беременность. Я краем глаза наблюдал за ней, как она изредка опускала глаза на живот и поглаживала его, что-то едва слышно бормоча под нос.
Когда проснулись дети, мы прежде всего измерили им температуру, убедившись, что они здоровы. Это немного приободрило меня, учитывая, что «ковидный» коронавирус не трогает детей, а «космическая» зараза косит всех без разбора. И, соответственно, вероятность того, что нас «пронесло» значительно повысилась.
Мы накормили девочек, оправдываясь, что не можем предложить им на завтрак привычную кашу и омлет, пытаясь убедить их съесть последние две пачки сладкого сырка, которые вот-вот начнут портиться без хранения в работающем холодильнике.
Девочки поначалу капризничали. Отказывались слушаться. Требовали выдать смартфоны для просмотра любимых каналов на Youtube или включить мультфильмы на телевизоре. И я было испугался, что с ними в новых условиях жизни будут проблемы. Но после первой волны недовольств, они успокоились, послушно съели приготовленную еду и увлеклись рисованием.
Тем временем я чувствовал себя все хуже. Слабость, головная боль и ломота в теле нарастали и огромная чашка едва заваренного на теплой воде травяного чая с малиновым вареньем нисколько не помогли улучшить мое состояние.
Измерив температуру, я обнаружил, что жар достиг тридцати восьми и пяти. И от слабости я уже не мог продолжать удерживать себя вертикально, устроившись на кровати в детской, изредка прикладывая к разгоряченному лицу и груди мокрое полотенце, приготовленное супругой.
Парацетамол? Ибупрофен? Давай а? настаивала супруга, вручая в мои руки очередную порцию теплого питья.
Нет, театрально закрывая глаза, отвечал я ей, помня о том, что температура является показателем того, что организм борется с инфекцией, тогда как жаропонижающие, приносят лишь кратковременное облегчение, «размазывают» и усугубляют течение инфекционной болезни. Допустить мысль о том, что мое состояние вызвано «космическим» вирусом я не мог. Просто не мог себе этого позволить. В противном случае абсолютно все теряло смысл. Поэтому я терпел и верил в лучшее
Сны
Я лежу на кровати, сжавшись в позе зародыша. Лицом к стене. Сбросив с себя одежду и одеяло. Оставшись в одних трусах. Потея и страдая от жары. Изредка отключаясь в прерывистое тревожное забытье. Полное смутными образами и тенями. С чередой хаотичных картинок, сменяющихся друг за другом, будто в калейдоскопе, который, стоит его потрясти, собираются из множества разрозненных элементов в новую сцену, никак не связанную с предыдущей. Сцен, часть из которых мною были действительно пережиты, а в остальном, являющимся видениями, никак не связанными с реальными воспоминаниями.
Мне снятся звериные морды «обращенных» существ. Их длинные кривые клыки, измазанные кровью. Их желтые фосфоресцирующие глаза. Цепкие лапы с выступающими лиловыми венами. Как они снова вламываются в нашу квартиру через окна кухни и лоджии. Как накидываются на меня, жену и детей. Как я отчаянно кричу. А потом просыпаюсь в холодном поту, уставившись в белый потолок. И благодарю небесные силы, что наше положение еще не так плачевно.
Потом я отключаюсь снова, повторно окунаясь в темные и липкие воды очередного кошмара. Будто тону в трясине вязкого вонючего болота. И вижу, как зверь терзает женщину за рулем белого внедорожника. Как она кричит и молит о помощи. А потом затихает, потеряв жизненные силы.
Как другая женщина, обратившаяся первой, со звериным рыком кидается сначала на собственного ребенка, а потом на мужа, раскидывая мебель, перескакивая через преграды, раскрамсывая тела родных в кровавые рваные ошметки разорванной плоти. Муж умоляет супругу одуматься и остановится. Но в холодных желтых глазах существа, некогда бывшего его любимой женщиной, светиться только звериная ярость и неутолимый голод.
Еще одна женщина. Взрослая. Полноватая. Она в отчаянной истерике носится по роскошной, со вкусом обставленной квартире, пытаясь скрыться от внезапно очнувшегося из комы супруга. Она, застигнутая в тупик в одной из комнат, забирается на подоконник. Открывает окно. Плачет. Заламывает руки. Умоляет не убивать ее. А потом делает шаг в пустоту. И срывается вниз
Я просыпаюсь. Разлепляю глаза. Перекладываю почти высохшее полотенце на область чуть ниже по груди. Меряю температуру, которая стабильно держится немного выше тридцати восьми и шести. Сдавленно постанываю от ломоты в голове и теле, стараясь не пугать родных. И снова вырубаюсь в черноту болезненного дрема.
Мне снится большая белая ракета, тонкой иглой летящая вверх, пронизывая синеву чистого неба. Космонавт в скафандре. Его широкое скуластое лицо за стеклом шлема. Он стоит, зацепившись за ощетинившуюся антенами, бугрящуюся узлами и переходами, космическую станцию, подвешенную в невесомости космоса, будто пылинка в залитой солнечным светом комнате. Он с грустью смотрит на проплывающую внизу голубую планету. Его лицо вдруг искажает гримаса боли и он озабоченно осматривает ногу. Потом ползет к шлюзу. Торопится, переставляя страховочный трос. Задыхается. Его потное, покрасневшее лицо искажено гримасой боли и страха. Он из последних сил, отчаянными рывками раскручивает замок крепко затянутого люка. Вваливается внутрь. Падает на протянутые к нему руки. И смотрит на красивое лицо женщины, которая говорит ему что-то, что он не может расслышать через преграду скафандра.
Потом мужчина в белом халате. Худой, бледный и уставший. Он идет по длинному коридору. И вдруг расплывается в улыбке. Говорит что-то миловидной молодой девушке, проходящей мимо и через мгновение скрывшейся за дверью. На следующей картинке снова он. Мелко дрожащими пальцами он открывает плоскую бутылку водки, шепча под нос чье-то имя. Плещет немного прозрачной жидкости в граненый стакан. И залпом, не морщась, выпивает. И на следующей картине опять он. Лежит навзничь. Бездыханный на щербатом кафельном полу. Белый халат на нем почти полностью вымазан красным. Его горло разорвано. А глаза смотрят вверх мертвым, невидящим взглядом.
Я снова всплываю на поверхность сознания. Мой взгляд упирается в светло-коричневое дерево перегородки кровати. С оторваной пластиковой лентой, окаймляющей края фурнитуры. Я переворачиваюсь на другой бок. Осматриваю плотно задернутые шторы на окне, металлически серые, почти не пропускающие солнечный свет с улицы. И думаю о том, что мне стоило бы встать, выйти на балкон и осмотреть двор перед домом, чтобы узнать что происходит снаружи. Но я не удерживаюсь на плаву и снова проваливаюсь в болото забыться.
Следующим я вижу старуху. Она лежит на больничной койке и смотрит мутными, подернутыми катарактой глазами на женщину, сидящую на стуле рядом. И зло, кривя ртом, бросает той какие-то отрывистые фразы. Достает из недр одеяла небольшой мешочек. Рассыпает на кровать горсть камней. Кривыми пальцами раскладывает их в затейливые комбинации. И снова говорит что-то женщине рядом. Хватает ее за локоть. Кричит, извиваясь всем телом, пытаясь выбраться из кровати. А потом сдается и опадает.
После я снова вижу ту молодую женщину. Она бежит по коридору, удерживая за руку крохотную девочку. Бормочет себе под нос. Срывает маску с лица. И плачет, прислонившись к стене, вытирая судорожными движениями влагу с лица.
Следующим образом была девушка во врачебном обмундировании. Молодая. Красивая. Чуть полноватая. Со светлым лицом без единой щербинки. С большими голубыми глазами. Такими открытыми и прозрачными, кажущимися немного удивленными, как часто бывает у детей. Она бродит среди больничных коек. Всматривается в болезненно-серые лица лежащих пациентов. А потом, приняв некое свое решение, обращается к кому-то рядом. И уходит прочь, сжимая руки в перчатках. А после я вижу ее лежащей на полу. С раскинутыми по сторонам руками и ногами. С развороченными в мясо грудью и животом. И глаза ее, все еще прекрасные, невидящим взором смотрят куда-то вдаль. Туда, куда отлетела ее страждущая молодая душа.
После показались два молодых парня. Одетых в военный камуфляж. С оружием в руках. Они едут в кузове большой машины и разговаривают друг с другом. Их лица скрыты масками. На их лбах выступают бусинки пота, которые срываются вниз на глаза, когда грузовик подпрыгивает на дороге. Потом один из них, пониже ростом и покоренастее, с широким смуглым лицом и искривленным носом, сидит за небольшим столом в плохо освещенном помещении, теребит короткими пальцами страницы журнала. А после срывается с места, подхватив рукой автомат. И следующее, что я вижу, как он пробирается по пустому, залитому ярким электрическим светом коридору, согнув колени, подняв дуло оружия вперед. И нажимает на курок, выкрикивая нечренораздельные ругательства под свист вылетающих из дула пуль и звон падающих на пол гильз.
И последнее, что мне приснилось, были часы. Старые наручные часы. С небольшой затертой трещиной на стекле. Они лежат на щербатом боку под каким-то большим и громоздким предметом, отражая проникающий в помещение яркий солнечный свет. И равномерно отсчитывают секунды.
После мне ничего уже не снилось. Мое воспаленное жаром сознание сжалилось надо мной и подарило мне свободный от видений отдых. Свободный от жутких сцен и образов, большинству которых я никогда не был свидетелем. Но которые, я точно знал, произошли на самом деле
Адам и Ева
Следующим утром я проснулся рано. В начале восьмого. Открыл глаза. Прислушался к своему телу. Ощупал лицо и шею. И осознал, что лихорадка прошла. Широко улыбнулся, ощущая как тревога внутри отпускает, разжимая свои тесные холодные тиски. И даже в комнате с плотно зашторенным окном, казалось, стало светлее.
Я засунул в каждую подмышечную впадину по термометру. И убедился, что мои ощущения меня не обманули. Но обоих гордо красовались эталонные показатели в «тридцать шесть и шесть».
Продолжая лежать на кровати, я старался вспомнить детали симптомов «космической» болезни о которых передавали в новостях. Инфекция начинала проявляться, маскируясь под обычную простуду или грипп. Симптомы длятся две недели, а потом сменяются сыпью, диареей и рвотой. После, через два-три дня выпадают все волосы не теле и инфицированный впадает в кому. А еще через дней десять-двенадцать он просыпается в «обращенном» состоянии.
Получается, что если у меня на второй день прошла лихорадка, то о никакой «космической» болезни речи быть не могло. Вероятно я испытал проявления «ковида», оказавшись среди счастливчиков, которые могут перебороть болезнь практически без симптомов.
«Надо проверить обоняние и вкус!», - подумал я, сев на кровати, с наслаждением глубоко вдохнув полной грудью, убедившись, что легкие и носоглотка чисты. Опустил ноги на пол, ощущая приятную бодрость в теле и желание занять себя активностью, требующей физического усилия. И прошел через гостинную, где на диване спали супруга и дети, в ванную комнату.
Там, среди флаконов и бутыльков, выставленных на полках в шкафчике, справа от зеркала над раковиной, я отыскал один из своих одеколонов. Подаренный мне тещей три года назад. Которым я воспользовался лишь раз, пожалев об этом, после того, как коллеги с работы начали подозрительно и брезгливо коситься на меня, намекая на нестерпимый аромат. Такой насыщенный и резкий, что мог бы легко свалить на смерть взрослую кошку.
Я брызнул ядовитую жидкость на правое запястье. Поднес его к носу. И ничего не почувствовал. Вообще ничего! Уткнул нос плотно к еще влажной коже от не успевшей испариться спиртовой основы одеколона. И опять ничего! Я вообще ничего не чувствовал, тогда как по всем показаниям мои ноздри должны были гореть синим пламенем от рези дешевого аромата и спиртовых испарений.
От подобного открытия, я даже подпрыгнул на месте, смотря на свое довольное лицо в отражении в зеркале, помня о том, что потеря обоняния является самым верным признаком коронавирусной инфекции.
Это ковид! Ковид!!! Ковид!!! пропел я себе под нос, переиначив слова известной песни.
Далее по плану, я решил проверить вкус. Прошел на кухню, немного помешкав в размышлениях о том, какой продукт лучше использовать для проверки. И, определившись, достал из кухонного шкафа банку с солью. Отвинтил крышку, намочил слюной палец и глубоко окунул его белый песок. А потом положил палец в рот, прислушиваясь к ощущениями. И снова ничего. Вообще никакого вкуса! Невероятно!!! Фантастика!!!
Ура! Ура!! Ура!!! - почти выкрикнул я, ощущая себя самым счастливым человеком на свете.
«Какая ирония», - подумал я, «радуюсь как ребенок, тому, что заболел коронавирусом. Вот это да Вот это времена пошли»
Вернув банку с солью на место, я ринулся к дивану, желая как можно скорее поделиться радостной новостью с супругой.
Проснись! Проснись! теребил я ее за плечо. Возбужденный и радостный. Словно школьник, получивший пятерку за экзамен по сложному предмету.
У меня ковид! Слышишь?!! Ковид!!! Запаха и вкуса нет! Ты понимаешь?!! Ковид!!!
Супруга открыла глаза. Недовольно поморщилась спросонья. Некоторые время непонимающе смотрела на меня, часто моргая. А потом ее лицо засияло. Когда она поняла истинное значение моих слов.
А температура? спросила она меня, приподнявшись на локте.
Прошла. Тридцать шесть и шесть. Пронесло
Она судорожно вдохнула, будто не могла в один вдох полностью проглотить осознание хорошей новости. А потом обняла меня, изредка прижимаясь ко мне еще сильнее, отпуская хват, и прижимаясь ближе снова.
У тебя как? Есть температура? спросил ее я.