Ну тогда уж скорее б-большой засаленный саквояж и страшный пот-т-темневший скальпель!
Ох! И сколько же готических романов вы прочли, мистер Каннингем?
Уже достаточное количество. Ни од-но-го! рассмеялся тот в ответ.
Ну, тогда скорее это простая встреча с обычным попутчиком в длинном путешествии называемом 'Жизнь' ! я беззастенчиво пресек романтический порыв Джорджа.
Гмм. Но это не какой-нибудь унылый зануда из провинциальной дыры? спросил Джордж капризно. Мой личный список невзрачных и ничтожных знакомых невелик, ведь я прилагаю немалые усилия чтобы он не вырос. И список этот уже со-вер-шен-но заполнен на сегодняшний день!
Капеллан покачал головой. Он прикурил одну из своих тонких коричневых сигарет и объяснил нам что человек, о котором шла речь, был не просто доктором медицины, а тройным доктором и ученым, имеющим известность во многих областях, почетным профессором в Оксфорде и Сорбонне, интеллектуалом с огромными знаниями, широко образованным и воспитанным человеком со множеством бесчисленных достоинств и добродетелей. Словом, отнюдь не 'обычный попутчик' которого можно встретить в любой день.
Оказалось что в этом конкретном рейсе на корабле неожиданно случилась нехватка медицинского персонала, и доктор вызвался оказать некоторую помощь тем пассажирам второго и третьего класса, которые не были привычны к путешествиям по бурным водам с их неизбежными приступами морской болезни.
Хороший человек. Действительно с добрым сердцем! я сказал это вполне искренне. И неожиданно для себя даже почувствовал некоторую лёгкую зависть. Отец Редгрейв быстро взглянул на меня и одобрительно кивнул. Сам же я никогда не испытывал особого сострадания и сочувствия к людям в целом. Но тем не менее, когда я стал постарше, то почувствовал что уже изрядно устал от вездесущего цинизма и пренебрежения к человеческой жизни.
Три года службы офицером в корпусе Королевских Инженерных войскв самой гуще мрачных ужасов войны в значительной степени излечили меня от избыточного самомнения и снобизма. Бог знает, как сильно люди в этом мире нуждаются в гуманном отношении, сострадании и помощи. И сейчас больше чем когда-либо.
И в последнее время я даже начал относиться к отсутствию сострадания к людям как к постыдному дефекту, к огромной вмятине в моей (во всех остальных отношениях) хорошей человеческой натуре. Я пытался разбудить настоящую доброту, которая, как я полагал, просто беззаботно спала где-то глубоко в моем сердце. Может быть даже слишком глубоко, признавался я к своему сожалению, потому как я всё еще не замечал какого-либо успеха или прогресса.
Добрый Самаритянин всегда виден по его великодушным деяниям, объявил Джордж язвительно. Он небрежно бросил окурок сигары в пепельницу и откинулся в кресле.
Капеллан икоса посмотрел на него, пожал плечами и сухо произнес:
По делам нашим и судимы будем. Если бы нас застал более сильный шторм, а судно было бы покрупнее, и больше людей нуждались в медицинской помощи, то скорее всего я и сам присоединился бы к нему. Хотя у меня и нет медицинской подготовки. Господь поручает нам заботиться о тех, кто не в состоянии это сделать сам . Ответственность и сострадание не повод для насмешек! выражение простодушного дружелюбия и улыбка погасли на лице священника.
Джордж спокойно и без возражений выслушал Отца Редгрейва, но небрежно отмахнулся рукойбыло видно что ему в общем-то всё равно.
Я был согласен с отцом Редгрейвом, но ничего не сказал в тот момент. Не то чтобы я когда-нибудь желал Джорджу страданий или тягот страшной войны, но ему определенно не хватало серьёзных испытаний и уроков в жизни.
Томление и нега в беззаботной роскоши обеспеченной жизни, пока его властный дядя вылепливал из него очередного амбициозного сноба для входа в конклав финансовых магнатов и надменных самонадеянных политиковименно это не позволило Джорджу получить и усвоить обычные, но самые важные уроки в своей жизни.
Эта поездка и все простые добродушные люди, которых я встретил среди рабочих и инженеров помогли мне стать куда более открытым и лёгким в общении. Но Джордж считал их неотесанными, примитивными и наивными простаками.
Банально, но как и большинство агрессивных и движимых своими целями людей, стремящихся к высокому успеху, богатству и власти, Джордж ценил прежде всего качества, необходимые для достижения именно этих целей.
И за три месяца, что мы были порознь, пока я и Алек посещали геологоразведочные и горнодобывающие предприятия на юге, Джордж Каннигем похоже получал свои серьезные 'уроки' в практике на Уолл-стрит: как следует правильно и экономично вымостить дорогу к вершине желаемого успеха трупами своих поверженных оппонентов. Он стал более решительным и устремленным к своей цели, жестким и куда более презрительным к людям чем раньше. L'ame calleuse . Метаморфоза уже почти завершена. Я вздохнул.
Однако, падре, какое отношение тот человек имеет к нашей беседе? спросил Питер Крэнстон вялым голосом и безо всякого энтузиазма, пытаясь просто сгладить неловкую паузу в разговоре.
Видимо Крэнстон быстро осознал выгоду от возобновления общения с Джорджем и теперь всячески подмащивался и подлизывался к нему, для чего ему приходилось выползать из угрюмой летаргии гораздо чаще чем раньше. Мне было интересно, и как такой вялый и апатичный человек как он, будет действовать под большим давлением и в быстром темпе выбранной им профессии?
Отец Редгрейв пожал плечами.
Этот человек, безусловно, очень хорошо осведомлён. Возможно, далеко за пределами тех границ познания, к которым мы сами когда-нибудь сможем приблизиться. В том числе и лучше чем кто-либо из нас он знает различные метафизические, эзотерические и оккультные вещи, о которых мы говорили. Я познакомился с ним много лет назад на Востоке, где в то время располагался мой батальон. Он помог мне в одной серьёзной проблеме. Я тогда еще не был армейским капелланом. Он
Патер запнулся на несколько секунд и вздохнул.
вызволил меня из тяжелой и опасной ситуации. Мы стали если не друзьями, то хорошими приятелями. С тех пор наши пути пересекались несколько раз. Всегда в довольно необычных обстоятельствах. Очень неординарный и удивительный человек! Я сам случайно встретил его только вчера вечером здесь, на судне, но он всё время занят.
Затем Отец Редгрейв ухмыльнулся и воздел указательный палец правой руки.
Однако он не одобряет светскую беседу, пустую болтовню и непродуктивные размышления. Похоже что сейчас он свободен от своих дел. Я приглашу его и если вам удастся убедить его присоединиться к этой беседе, тогдакапеллан неопределенно повел рукой, встал и отправился к стойке бара пригласить таинственного учёного к нашему столику.
Дональду Редгрейву было около пятидесяти лет или чуть больше, но часто он вел себя просто несерьезно как легкомысленный мальчишка, и конечно слишком уж игриво и беспечно для священнослужителя. Крайне сомнительно чтобы церковь вытерпела такого веселого и резвого священника как отец Редгрейв в любом из своих приходов. И только служба капелланом в армии, со всей военной спецификой и суровостью быта, позволяла ему сохранить некоторые мирские вольности, легкомыслие в речи и слишком уж дерзкое отношение ко всему. Но, несмотря на это, я не мог избавиться от ощущения что уже близок тот день, когда он совсем оставит службу священником.
Джордж проворчал что мы уже сплошь охвачены восторгом от предстоящей встречи с великим гуманистом и гением сродни титану эпохи Возрождения, который непревзойденным сиянием своего могущественного интеллекта вот-вот осветит нам путь в густой тьме невежества. Но наше ожидание затянулось. По-видимому, вырвать этого "титана" из цепкой хватки Сэра Перси оказалось не так просто. Едва ли ожидая чего-либо толкового от всей этой затеи, Джордж тем не менее отклеил себя от кресла и направился к бару на помощь отцу Редгрейву. Вскоре они вернулись в сопровождении мужчины.
Обрадованный капеллан представил нас, и мы обменялись несколькими стандартными приветствиями и любезностями. Это был высокий мужчина лет сорока с небольшим, с небольшой проседью в волосах, с простоватым и слегка вытянутым лицом, но с правильными классическими чертами, и не темнокожий, как я подумал сперва, а просто сильно загорелый, как будто он провел много месяцев в тропиках или даже жил там постоянно. Неравномерный загар на его лице свидельствовал о том, что он не так давно сбрил усы и бороду.
Он держал себя очень прямо, но пружинисто как военный офицер или тренированный спортсмен. Я ещё подумал, что он слишком уж атлетичен для ученого и хилого книжного червя, которого мы ожидали увидеть. Его ленивые и сдержанные движения были движениями сильного мускулистого человека, сохраняющего свою энергию для более важных дел.
Пристальный и проницательный взгляд голубых глаз обладал каким-то гипнотизирующим, но неприятным для меня эффектом. Царящие в них неестественный холод и отстранённость производили отталкивающее впечатление. Но за этим холодным взглядом ощущалась скрытая сила, и я даже подумал что пожалуй такой взгляд мог бы погасить чужую вспышку гнева и раздражения, охладить чрезмерный пыл, или даже остановить человека.
Его зеленовато-серая одежда была опрятной и хорошо сшитой, но архаичной и несколько театральной, как если бы он оделся на бал-маскарад. Или же это просто был его осознанный выборэксцентричный каприз и его личная атака на окружающую банальность. Его английский язык был хорош и лишен типичной нарциссической напыщенности, часто присущей красноречию ученого, и именно которую я и ожидал услышать после похвал отца Редгрейва. Я не уловил в речи доктора какого-либо акцента, который мог бы помочь мне определить его национальность и происхождение. Отец Редгрейв представил его нам просто как "Доктор Мюллер". Услышав это имя Джордж украдкой подкатил глаза, в ответ ему я слегка пожал плечами.
Без долгих преамбул или хождения вокруг да около, Джордж сразу повел разговор на тему мистики. Доктор Мюллер вопросительно поднял бровь и с укором взглянул на капеллана, но тот вдруг оказался очень занят прилежным изучением содержимого своего пустого бокала, вертя его в пальцах перед собой.
Доктор неодобрительно поджал губы и нахмурился, его голубые глаза стали еще холоднее. Он начал было высказывать что-то малоприятное Отцу Редгрейву, но внезапно остановился и пристально посмотрел на меня, потом на Джорджа. Что заставило его передумать и принять тему беседы, осталось неизвестным, но с его участием наш разговор получил новый толчок и поначалу продолжился как интересная дискуссия, но быстро превратился в лекцию по эзотерике. Слишком уж поучительной на мой взгляд и даже утомительной в конце. Речь доктора вышла тяжеловатой, слишком сухой и вообще чрезмерной во всём для обычного застольного разговора в дождливую ночь.
Я неспешно набил свою вересковую трубку. Некоторые вещи казались мне интересными, другие жеглупостью и чушью. И конечно же у меня были вопросы и возражения. Но я благоразумно ограничил себя лишь парой высказываний, тогда как большинство каверзных вопросов исходило от Джорджа, который хмурился, усмехался, да выдавал саркастические ремарки.
Питер Крэнстон вторил ему как эхо, восклицая и хмыкая от недоверия при каждом удобном случае. Отец Редгрейв внимательно слушал, тарабанил пальцами по столу или по крышке портсигара, иногда слегка кивал в молчаливом согласии, да тер подбородок в задумчивости, но не задавал никаких вопросов и просто молчал. Потому что каким бы открытым и непредубежденным он себя ни провозглашал, почти всё что говорил доктор Мюллер шло вразрез с христианской верой и строгой доктриной церкви.
Вечер уже начал казаться очень долгим и утомительным, погода стала хуже и волнение усилилось. Корабль теперь тяжелее вздымался на огромных волнах. Несколько раз мы выскакивали на палубу для глотка свежего холодного воздуха. Снаружи нещадно барабанил крупный и частый дождь. Ветер с силой швырял косые струи ливня навстречу судну. В одной из таких вылазок Джордж отсутствовал намного дольше и вернулся в каюту весь мокрый, держась за Питера. Оба выглядели весьма скверно и нетвёрдо держались на ногах. Очевидно что хваленый Бакарди оказал на них совершенно противоположное действие.
Для облегчения морской болезни доктор Мюллер раздал нам таблетки из небольшой серебряной коробочки, которую он извлек из кармана сюртука. Он заверил нас, что это гораздо более эффективное средство чем аналогичные патентованные лекарства. Хотя и не такое действенное, при смешении с алкоголем, который нам не следовало сейчас пить.
Наш разговор на оккультные темы уже как-то потерял темп, когда внезапно доктор встрепенулся и застыл на несколько мгновений, как будто прислушиваясь к чему-то, но затем равнодушно заявил:
А мы всё же приближаемся к зоне большого шторма. Ураган по курсу. Это странно!
Я не успел спросить откуда он знает об этом, да и что может быть странного в таком тривиальном явлении как шторм на море, как в каюту быстро вошел старший помощник капитана. В руке он держал свернутый лист бумаги, но нёс его так, так словно то был дохлый грызун пойманный на камбузе. Старпом передал бумагу капитану, сидевшему за столом с Лордом W и несколькими седовласыми господами. Доктор Мюллер располагался к ним спиной и не видел ничего этого, но слегка качнул головой в их сторону и произнес, не оглядываясь:
Вот и эта новость. Радиограмма о шторме. Запоздала немного.
Капеллан одобрительно хмыкнул. Капитан встал и в сопровождении старпома поспешно вышел из зала. Сэр Перси и его компания величавых старцев тоже распалась и они быстро разошлись.
Так вы можете читать мысли, доктор? Нет? Значит это просто догадка? Ну, ведь всё и так указывает на приближение к зоне сильного шторма, Джордж пренебрежительно пожал плечами. Теперь он определенно чувствовал себя лучше физическидостаточно чтобы вернуться в своё надменное ворчливое состояние непреоборимого скептицизма.
Читать мысли? Пожалуй что да. Но отнюдь не у всех, увы! с готовностью признался доктор и, после притворного вздоха сожаления, скромно добавил:
Могу читать иногда, но лишь очень ясные и незамусоренные умы с внятными мыслями.
"Toucher, cher docteur!"подумал я и улыбнулся. Я ведь и сам не особенно берег самолюбие Джорджа.
Взгляд доктора скользнул по нашим лицам и вокруг всей залы кают-компании. Тема беседы уже как-то угасла, хотя и совсем не исчерпала себя, но доктор уже потерял интерес к подержанию разговора. То ли мы оказались плохими и неотзывчивыми слушателями, совсем неспособными оценить его ораторские и дидактические умения и глубину познаний в метафизике, то ли сам доктор быстро и бесславно сдулся. В любом случае, было похоже что в своих мыслях он находился уже где-то совсем в другом месте.
Глава 2
45'28" ВД, 9'43" СШ,
Атлантика,
Nova Scotia,
22:50, 11 сентября 1929
Однако Джордж полагал что разговор ещё не окончен. Он словно обрел второе дыхание. Долгожданные расспросы, для стороннего наблюдателя куда больше похожие на докучный допрос, ещё ждали впереди. Притом плохо усвоенный Бакарди и другие неблагоприятные обстоятельства совсем не притушили его странное рвение. Даже для закоренелого атеиста и материалиста, каким являлся Джордж, его антагонизм был немного чрезмерным.
Теперь же он выглядел почти как персонаж из пустой пьески в маленьком провинциальном театреэдакий городской судья: всегда пьяненький, ворчливый и злопамятный, который уже просто потирает руки и хихикает с едва скрытым ликованием в ожидании расправы, а ноздри его пористого лоснящегося носа просто трепещут от возбуждения
Я моргнул и тряхнул головой чтобы избавиться от гнусного образа.
Дорогой доктор, начал Джордж сладким голосом, наигранно улыбаясь, вы дали нам весьма замечательный обзор многих важных вещей, краткий но довольно исчерпывающий во многих отношениях. Добро и зло, судьба человечества, карма и законы перерождения, переселение душ, разные царства, всякие астральные сущности и всё такое
Джордж важно пыхнул своей огромной сигарой и продолжил:
Многое из этого вызывает ещё больше вопросов и сомнений, но это нормально. Но есть ли вообще доказательства хоть чему-либо из сказанного? Теории да красивые рассказы, которые в ходу уже несколько веков! Да, да, многое из того, что вы рассказали и некоторые примеры приведенные вами и отцом Редгрейвом звучат весьма интригующе, а иногда почти убедительно. И, конечно, подходят для той оккультной теории что вы представили нам сегодня. Но всему этому давно есть и иные объяснения: логические, рациональные, научные