Обширный директорский кабинет из-за моего малого возраста казался тогда ещё обширней. Настоящие хоромы. С роскошным ковром по центру, с простой, но неизменно деревянной мебелью. Разве что шкафы были какими-то совсем уж древними, почитай, антикварными. Сам директор султаном восседал за обширным столом, в удобном кожаном кресле. Больше всего мне тогда запомнились его блестящие отражённым светом окуляры очков.
Леон, я жду объяснений, зычным голосом проговорил этот на самом деле маленький толстенький человечек, только из-за моего возраста казавшийся тогда большим и грузным.
Они не дали мне сходить в туалет. Вышвырнули прочь.
Послушай, мальчик. Ты должен проявлять больше терпения. Онитвои старшие товарищи, более опытные и уважаемые. Ты должен учиться у них, а не устраивать конфликты.
Учиться вышвыривать других детей из туалета? простой детский вопрос заставил директора крякнуть от растерянности.
Если они поступают плохо, нужно сказать
Дежурный и завхоз пили в подсобке. Они не слушают. Им всё равно.
На несколько минут в помещении воцарилась тишина. Я стоял и угрюмо сопел. Понимал, что взрослому не нравятся мои слова, но других у меня тогда не было.
Леон, ты всегда был трудным подростком. Неужели тебе не хочется обрести семью?
Мне нужна только моя семья, упрямство меня-пацана можно было пить ложками, настолько оно было велико.
Никто не знает твоих родителей. Ты оказался у нас в младенчестве. Семьяэто те, кто будет любить тебя, окружат заботой. Такие люди есть, они хотят детей, но не могут сами иметь их.
Директор замолчал, понимая, что все его слова канут всуе. Леона подбросили прямо к дверям детского дома, ещё младенцем. Он был слаб, и никто не верил, что вообще выживет. Первые полгода врачи оценивали шансы, как минимальные. Но потом что-то случилось. Словно организм мальчика приспособился к чему-то, что до того его упорно убивало. С тех пор парень ни разу не болел, и начал расти, опережая своих сверстников. Вот только его характер
Первый раз мальчика усыновили в два годатогда уже всем было понятно, что рецидив его младенческой хвори невозможен, да и выглядел он очень бодрым, дышащим жизнью и энергией Он тогда убежал через две недели и вернулся в детский дом. Думалидело в родителях, но вскоре оказалось, две неделиэто максимальный срок, который мальчик вообще пробыл в семье. Теперь он убегал сразу, а если родители предпринимали меры, чтобы его задержатьто сразу, как только находил способ выбраться. Ему бесполезно было что-то объяснять. Бесполезно было давить. Чудовищное упрямство и столь же нереальное нелюдимство слишком рано стали частью его натуры.
До того драки уже случались. Они всегда случаются, это же замкнутый коллектив. Но впервые мальчик применил против своих противников оружие. Да, палка. Но он где-то её взял, а значитподготовил заранее. Как раз на такой случай. Директор привык жить среди этих волчат, и порой поражался их хитрости и прозорливости. Выходило, что до того просто не случалось ничего такого, что заставило бы пацанёнка раскрыться в полной мере. И почему-то мужчине показалось, что дело тут было вовсе не в желании сходить в туалет. Это могло стать предлогом. Но старшие ребята подтвердили слова своего младшего собрата. Не верить им всем не было причин.
Ты поступил плохо. Тебя накажут.
Я понимаю.
Ты понимал, что будешь наказан?
Да.
И всё равно сделал то, что сделал?
Я не мог поступить иначе.
Дальше разговаривать было не о чем. Воспитатели ещё попытаются промыть парню мозги, но вряд ли это возымеет эффект. Поэтому директор выпроводил мальчишку, а сам погрузился в очередной ворох бумаг.
Старшие избили меня через неделю. До того пытались побить сверстники, но от своих я отбился. Они слишком меня боялись. Боялись нелюдимости и готовности рвать глотки, без оглядки на авторитеты. Коллектив или делает человека своей частью, унижая, или ставит во главе себя, а если ни то, ни другое не выходит, просто превращает его в изгоя. Вот таким изгоем я и был, буквально выгрыз в своё время это право у сверстников, но теперь наступил новый этап этой неутихающей ни на минуту борьбы. Со старшими было сложней, чем с погодками. Они брали массой и опытом. Избили, и бросили в подсобке. Там-то меня и нашёл наш завхоз, он женаш бессменный сторож.
Я до того не обращал на этого человека внимания, пожилой мужчина сливался с остальными воспитателями в эдакий собирательный образ взрослого. Для сторожа, похоже, моя персона была такой же собирательной«воспитанник». Один из. Но сегодня мы посмотрели друг на друга по-новому. Он стоял, глядя, как я извиваюсь на полу, в тщетной попытке собрать непослушное тело в кучу и подняться. Как встаю на карачки, сплёвываю кровью. Как раз за разом ноги меня подводят, и я опять растягиваюсь на полу. После десятого раза мужчина подхватил моё тельце на руки и отнёс в свою каморку. Там я и уснул, на его кровати, где он до того обрабатывал мои ссадины.
К утру раны зажили. Они вообще быстро заживали. Только почти выбитый зуб никак не желал зарастать, но лично мне было на это плевать. Я поднялся с кровати и встретился взглядом с пожилым мужчиной. Оказывается, он так и просидел возле меня всю ночь. Серые, водянистые глаза смотрели на меня как-то странно, пристально. Я впервые осознал, что они у него узкие. Гораздо уже, чем у других взрослых. Круглое лицо, с непонятными чертами и морщинками, сливалось в какую-то чужеродную маску.
Много позже я узнал, что сторожяпонец. Бывший офицер Японской Императорской Квантунской армии, попавший в плен ещё во времена Второй Мировой войны. Не все они вернулись на родину. Некоторые считали, что после оккупации Японии и отказа Императора Хирохито от божественности своей власти, им просто некуда больше возвращаться. Зачем ехать на пепелище? Особенно, если этопепелище духа?.. Да и их жизненная философия не позволяла возвращаться. Он проиграл войну. Самурай не может проиграть, и если это случилосьон должен совершить ритуальное самоубийство, сеппуку. И он бы её совершил, если бы не плен и не гибель семьи от американской атомной бомбардировки Хиросимы. Для японца на первый план вышла личная месть. А как он мог отомстить врагу, который далеко, и который оккупировал его родину? Поддержать врага своего врага. Это было в духе восточной философии. Так он и служил по мере сил и возможностей Советскому Союзусамому серьёзному врагу США на планете, а сеппуку отложил до того момента, когда его личная месть свершится.
Как тебя зовут, мальчик? спросил японец.
Леон, тихо ответил я тогда, с любопытством заглядывая в эти глаза-щёлки.
Это ведь ты побил в туалете тех старших?
Да.
Они отомстили?
Я не скажу. Это только моё.
Жёлтое, посечённое морщинами лицо старика вдруг изменилось. Его расцветила открытая, от всего сердца, улыбка.
Правильные слова, Леон! И не менее правильные дела. В тебе дух воина. Поверь старику. Но тебе нужно научиться жить с ним, научиться правильно использовать ярость, научиться сдерживать её, когда она вредна. Я помогу тебе.
В этот день я обрёл своего первого учителя. Японец был из какого-то древнего рода, он оказался знатоком самых разных японских техник боевых искусств. И старику удалось вдохнуть в меня этот дух, или, как говорил он сам, усмирить мой собственный. С тех пор боевые искусства стали для меня всем. Они позволили мне найти себя и заменили для меня общение с людьми. В общении просто пропала насущная необходимость. И даже последующие избиения со стороны старших я теперь переносил куда спокойней. Но было и ещё одно
События вокруг драки через пять-шесть месяцев полностью устаканились. Все получили по заслугам. Старшие показательно поколотили меня пару раз. Я выловил их поодиночке и поколотил в ответ, но уже не столь показательно, просто из принципа. Для меня-мелкого было немыслимо простить такую несправедливость. Похоже, они тоже это понимали. Не умомно нутром стайных зверят, каковыми мы все тогда были. На самом же деле они уже смирились, что сломить меня не смогут. Драки были лишь попыткой восстановить свой внешний, показной авторитет. Они его восстановили. Мне же внешний авторитет был безразличен. Меня интересовали лишь нужды моего собственного внутреннего зверя, которого надлежало накормить праведной местью. Так между нами вскоре наметился паритет. И так в моей жизни появилась Марина.
Марина Одни только воспоминания о ней заставляли сердце колотиться чаще, а дыхание перехватывало навсегда засевшими внутри ощущениями. После той драки нас неудержимо тянуло друг к другу, и каждый из нас подспудно искал встречи. Мы иногда виделись, разговаривали, но возраст тогда был преградой для по-настоящему душевного общенияслишком разные интересы, слишком разные понятия о мире. Я решительно не понимал, почему девчонка так на меня временами смотрит. Словно удав на кролика. Или кролик на удавароли тут были не совсем очевидны. Тем не менее, мы упорно «притирались» друг к другу.
Рядом с ней, взрослой, я сам старался вести себя, как взрослый. Благодаря занятиям с учителем, это мне давалось легче, чем было бы до того. Всё же бьющая через край энергия, эта спутница малолетства, плохо поддаётся усмирению. Без наставникаплохо. Так что спустя непродолжительное время мне удалось втянуться в «ритм» более взрослой жизни моей визави. А ещё я постарался разобраться в кипящих в среде старшаков страстях, и, опять же благодаря Марине, достиг в этом нешуточных успехов. Девочка же, в свою очередь, проявляла поистине ангельское терпение, прилагая титанические усилия, чтобы сгладить наши возрастные различия.
Я рос, она ждала. В какой-то момент мы стали очень близки, понимали друг друга с полуслова, старались по возможности оказаться рядом, нам стало интересно общество друг друга. Да, дети. Но в нашей детскости нарождалось нечто куда более взрослое, чем у многих великовозрастных деток, и в свои двадцать с лишним лет остающихся комнатными растениями.
Однако окончательно наши отношения вызрели спустя два с лишним года, когда мне исполнилось одиннадцать. Наша первая мимолётная встреча что-то сдвинула в моём организме. Я тогда не понимал, но почему-то то кровавое побоище и вид этой белокурой девчонки подстегнули процессы взросления. Или дело было не в той мимолётной встрече, а в нашем постоянном тесном душевном общении? Не знаю. Знаю одно: повзрослел я значительно раньше своих сверстников, и, без сомнения, в этом была заслуга одной белокурой девчонки.
Однажды, промучившись в очередной раз непонятными для меня желаниями, я всё же попросил Марину о встрече. Весна была в самом разгаре. Распускались листья, текли ручьи, пели птицы. Мы уединились в дальнем углу обширного плодового сада, что окружал наш детский дом. Стояли друг напротив друга, привалившись плечами к увитой лозой ограде. Я никогда не прятал взгляда, не прятал его и сейчас. Смотрел прямо в глаза.
В душе девочки в этот момент появилось особенно острое томление. Она знала его природу, но сама стеснялась её. Всё же парень напротивещё совсем мальчишка. Мальчишка Который повёл себя так, как никогда на её глазах не поступали иные мужчины. Отстоял её у тройки старших парней, которые после того инцидента больше ни разу не рискнули к ней подойти. Боялись. Отлично запомнили этого мальчишку. И она запомнила. На свой лад. И вот теперь он что-то от неё хотел.
Леон, ты что-то хотел?..
Да. Марина я ни с кем не общаюсь из девочек. Воспитателине в счёт. Ты старше и опытней. Ты должна дать мне совет.
Я попробую, она говорила спокойно, но в душе что-то всколыхнулось от этих слов. Томление стало сильней, грудь начала вздыматься чаще, в висках заухало сердце.
Понимаешь Раньше я гонял с мальчишками и девчонками. Мы бегали, играли Теперь мне хочется не бегать с девчонками. Мне почему-то хочется догнать какую-нибудь из них и прижать к себе. Сильно-сильно. До зубовного скрежета хочется. А девчонки визжат и вырываются
Марина серьёзно посмотрела на мальчика. В её взгляде проскользнуло нечто, похожее на торжество. Её сердце не ошиблось. Ни тогда, ни сейчас. Подчиняясь какому-то наитию, девчонка сделала шаг к мальчику. Он был на голову ниже неё, а ещё он был сильным, совсем не угловатым, даже коренастым Сейчас она видела это особенно остро. Ощущала всем женским естеством. Их теперь разделял десяток сантиметров, не больше.
Мальчик смотрел снизу вверх, не отводя взгляда. Но Марине почему-то показалось, что на самом деле он смотрит сверху вниз. Ощущение это было таким сильным таким правильным Она не удержалась, опустилась перед ним на колени. Теперь всё встало на свои места. Теперь она оказалась чуть-чуть ниже него, ровно настолько, чтобы ощущать правильность его взгляда.
Сожми меня. Как тебе хочется, тихо, но со стальными нотками уверенности в голосе сказала кудряшка.
И я сжал. Сжал так, что кости девочки затрещали, но она даже не пикнула. В её глазах был такой пожар какого она сама ещё никогда не знала, и даже не подозревала, что так может гореть внутри. Марина только внешне была милым белокурым ангелочком с серебряными волосами. Женщиной она стала уже давно, и в смысле полового взросления, и в смысле присущего этому полу коварства. Но сейчас она сама плохо понимала, что с ней происходит. Как и мальчику в её объятиях, ей тоже хотелось вот только ей хотелось другого. Хотелось, чтобы её сжали. Сильно-сильно. Их желания мгновенно дополнили друг друга, породив в душе юной женщины совсем недетский огонь.
Она знала, что нужно делать, но решила не спешить. Решила выжать максимум из этих невероятных объятий, и только сполна насладившись собственными ощущениями, нежно потёрлась о парня. Мальчик задышал чаще, тогда девочка положила голову ему на грудь и тихо, одними губами, проговорила.
Так лучше? Ты почувствовал, чего хотел на самом деле?
Да прохрипел я.
Голос не слушался, ломался, грозя сорваться на фальцет, и я ответил шёпотом. Скрипучим, как несмазанная дверь, и таким же режущим. Даже за таким голосом прошло придыхание, от которого девочка в моих руках совершенно по-кошачьи замурчала
Я пришёл в себя от собственного стона. Впервые в жизни не смог совладать с собственным голосомдо того в драках никогда даже не пискнул от боли, а теперь Не смог, не сдержался. Голова совершенно отключилась. Белокурая девчонка добилась того, чего не удавалось самым отъявленным драчунам и самым отмороженным воспитателям. В этот момент я понял, насколько завишу от женщин. Не головой, но сердцем понял. Раз они могут вот так, без боли, согнуть в бараний рог
Марина не остановилась на достигнутом. Она хотела свою порцию этой непонятной для меня-мелкого игры. Тогда же, в первый раз, мы нашли укромный уголок, и девочка показала всё, что я должен знать и уметь. С тех пор мы окончательно стали одним целым. Об этом мало кто знал, мы умело скрывали наши отношения. Старались вообще поменьше видеться внутри детского дома, зато в полной мере пользовались тем, что учимся в одной школе.
Если до того я пытался заигрывать с другими девчонкамикак умел, конечно, то с появлением в моей жизни Марины остальные утратили для меня интерес. Как ни странно, но кудряшка испытывала то же самое, хотя до того во всю сама флиртовала с мальчиками, когда это было нужно. Собственно, из-за своей игры на грани фола она тогда и оказалась прижата к стенке в мужском туалете. Почему-то близость со мной отбила у неё всякое желание продолжать собственные игры. Возможно, она подспудно понимала, что ничего хорошего не случится, если мне вдруг станет о них известно. В её глазах я с каждым днём всё меньше напоминал именно мальчика, всё больше матерел, взрослел, и превращался в настоящего мужа. Она знала о моих занятиях боевыми искусствами. Ещё бы она о них не узнала! Когда изучила каждую мою мышцу и каждый шрамик!.. На ней я тогда даже оттачивал навыки массажа это помимо основных навыков.
Марина не узнавала себя. Она полностью отдалась этому мальчишке. Она делал всё, что он хотел, хотя тут всё было сложно. Она приучала его хотеть то, что хотела сама. Порой он вносил свои коррективы, порой выдавал вообще такое, от чего даже она краснела. Но в целом в их тайной жизни он полностью доминировал, она лишь подстраивалась, незаметно подстраивая его под себя, и это ей безумно нравилосьощущать своё женское коварство, совершенствоваться в нём, доставляя удовольствие и себе, и своему мальчику. Да, своему. Если у Леона и могли быть какие-то иллюзии, то она этих иллюзий не имела, с классически женским прагматизмом рассматривая его как свою настоящую и будущую партию.
Во многом такие однозначные отношения сложились из-за совершенно нереальной мужской силы парня. Девочка раньше не знала, что мальчики могут быть такими выносливыми, и когда подруги жаловались ей на непонятные ощущения что всё проходило как-то скомкано, излишне быстро Марина втайне ухмылялась и довольно потирала руки. Ей самой эти проблемы явно не грозили, самой бы выдержать их безумное рандеву