Нет, этого не может быть. О, этого не может быть, бабуля! запричитала мама.
Мне хотелось взять маму за руку и утешить, но я пристыженно попятилась назад. Это была моя вина. Я сказала то, чего не следовало говорить. Я взяла медальон Томаса и надела его на себя. Узнай мама, что я натворила, она бы никогда не простила меня. Я прижала руку к груди и прикрыла крошечную шишечку медальона под моим платьем.
Мама повернулась к бабуле. Её глаза сверкали страхом и яростью.
Унеси прочь этого урода из моего дома! воскликнула она. Он не должен осквернять колыбельку Томаса!
Бабуля Хеджпат взяла маму за руку и заставила её посмотреть на существо в колыбели.
То, о чём я тебя попрошу, Агнес Кловеролл, нелегко, но ты должна оставить его у себя. Относись к подменышу с добротой и лаской. Корми его, пой ему колыбельные, качай его на руках так, будто он твой любимый Томас.
Неужто ты выжила из ума? возмутилась мама. Кормить и нянчить это существо? Я не могу и не буду. Если ты отказываешься это сделать, я сама отнесу его сегодня вечером на перекрёсток и оставлю там. Пусть они придут за ним, если захотят. Я хочу вернуть своего ребёнка, а не это чудовище.
Успокойся и выслушай. Бабуля Хеджпат ещё крепче сжала мамину руку. Если ты будешь хорошо относиться к подменышу, то и они будут хорошо относиться к Томасу. Но если ты будешь относиться к нему плохо, будь уверена, жизнь твоего ребёнка у них будет полна горя и страданий.
Если я буду дурно обращаться с этим уродцем, они будут дурно обращаться с Томасом?
Именно. Такова их натура. Для них на первом месте они сами и то, что им принадлежит, пусть даже оно им и не слишком нужно. Мы и наши детидля них на самом последнем месте. Она немного помолчала. Если подменыш вырастет крепким и здоровым на твоём грудном молоке, они могут взять его обратно и вернуть тебе сына. Имей в виду, такое случается не часто, и я ничего тебе не обещаю. Может, ты и вернёшь Томаса обратно но только если угодишь им.
Мама снова посмотрела на колыбель. По её лицу текли слёзы.
Я сделаю это не ради тебя, а ради Томаса, сказала она подменышу. Ради моего настоящего сыночка, которого украли у меня.
Обливаясь слезами, она взяла подменыша на руки, расстегнула платье и дала ему грудь. Он тотчас припал к ней и начал жадно сосать. Теперь единственным звуком было его чмоканье. Мне он напомнил голодного поросёнка, но только во много раз ужаснее.
Бабуля Хеджпат взяла меня за руку и повела к двери.
Оставь маму наедине с ним, сказала она. Не надо ей мешать. Она должна быть спокойной во время кормления подменыша.
Старуха привела меня к каменной скамье в саду и села рядом. Одеяло Томаса лежало на траве, смятое и пустое, жалкое напоминание о моём младшем брате.
Это ведь всё ты, верно? Ты сказала то, чего не должна была говорить. Бабуля Хеджпат крепко сжала мои руки и заставила меня посмотреть ей в лицо. Скажи правдуведь я всё равно узнаю, если ты лжёшь, дрянная девчонка!
Я дрожала от страха и раскаяния, не осмеливаясь признаться бабуле Хеджпат в своей оплошности. Я попыталась отстраниться, но старуха впилась ногтями в мою кожу, и я захныкала.
Отвечай мне! Бабуля Хеджпат тряхнула меня с такой силой, что у меня покачнулась голова, как будто старуха хотела выбить из неё мозги. Беспечная, глупая девчонка, ты похвалила Томаса, признавайся? Ты похвасталась! Ты привлекла их внимание.
Я не хотела говорить это вслух! крикнула я. Слова должны были остаться в моей голове, но я
Старуха снова встряхнула меня.
Я знала это уже в тот день, когда пришла к вам с медальоном, а ты пряталась в тени, хитрая, как змея. Ты позавидовала брату. Ты хотела, чтобы они забрали его!
Нет, нет! Я пыталась вырваться из её хватки. Я люблю Томаса.
Бабуля Хеджпат приблизила своё лицо к моему. Теперь мы почти соприкасались носами. В её глазах плясал гнев.
Я вижу в тебе зло.
Я отвернулась, чтобы не смотреть ей в глаза. Да, я позавидовала Томасу, но я не хотела, чтобы Добрый Народец украл его. Нет, конечно же нет. Я была не такой уж плохой сестрой.
О, если бы только эта старуха поскорее ушла! Я больше не могла выносить её странный землистый запах или прикосновение её старого плаща к моей коже, грубого и колючего. Её дыхание было хриплым и воняло смесью трав, кухонных приправ и несвежей пищи. Я вновь попытался вырваться, но она даже не думала ослабить хватку.
Внезапно она вытащила из-за ворота моего платья медальон и, расстегнув его, поболтала им передо мной.
Значит, ты взяла медальон. А я-то удивилась, почему он не спас милого малыша?
Томас дал мне его он хотел, чтобы я его взяла. Ненадолго. Я хотела вернуть его, но Я заплакала. Старуха была права. Я и впрямь была плохой сестрой, ужасной сестрой, худшей на свете сестрой, какая только могла быть у младшего брата. Я не хотела, чтобы они забрали его не хотела!
Она наклонилась ещё ближе и прошипела мне на ухо:
Как тебе твой новый братец? Ты себе такого хотела?
Не дожидаясь ответа, бабуля Хеджпат швырнула в меня медальон и зашагала к калитке.
Не смей называть этого урода моим братом! дрожа от гнева, крикнула я ей вслед.
Бабуля Хеджпат оглянулась.
Лучше научись держать язык за зубами, иначе тебя ждут ещё бо́льшие неприятности.
Взмахнув потрёпанным плащом, старуха прошла через калитку и скрылась из вида.
Не зная, что мне делать, я застегнула цепочку на шее и снова спрятала медальон под платьем. Его прохладное прикосновение больше не доставляло мне удовольствия, но я не хотела, чтобы кто-то ещё знал, что он у меня.
Несколько мгновений спустя, по дороге, что-то насвистывая, показался папа. Когда он возвращался с поля, я обычно бросалась ему навстречу. Когда я была маленькой, он сажал меня на плечи и нёс домой. Сидя у него на плечах, я чувствовала себя высокой-высокой! Мне были видны зелёные поля, протянувшиеся до самого Мирквуда, лежащего, как чёрная тень, у подножия гор. Папа обычно смеялся и говорил:
Может, отнести тебя в Мирквуд и оставить там Доброму Народцу?
Нет, папа, не надо! Я цеплялась за него, страшась тёмного леса и его тайн. Я никогда не ходила туда и ни за что не пойду.
Этим вечером я не выбежала навстречу папе. Я сидела на скамейке и боялась представить себе, что он сделает, когда увидит подменыша в колыбели, которую своими руками смастерил для Томаса.
Папа остановился передо мной.
Эй, Молли, почему ты сидишь здесь одна и почему я не услышал от тебя ни слова приветствия?
Пронзительный визг в доме избавил меня от необходимости отвечать.
Это не наш Томас, сказал папа. Такие вопли издает лишь голодный кот.
Он посмотрел на меня так, будто ожидал объяснений.
Ты прав, папа, это не наш Томас, убитым голосом ответила я.
Я говорила так тихо, что папа не расслышал моих слов. С удивлённым лицом он пошёл домой. Я медленно поплелась за ним.
Взяв на руки подменыша, он посмотрел на маму:
Что случилось с нашим Томасом? У него нездоровый вид.
Мама расплакалась. Я повернулась к папе, чтобы всё ему объяснить, но прежде чем я открыла рот, чтобы заговорить, он спросил:
Бабуля Хеджпат видела его, Агнес? Он выглядит гораздо хуже, чем мне показалось на первый взгляд.
Да, да, она уже была здесь и ушла, снова зарыдала мама. Она ничего не может сделать.
Должно быть, плохо дело, если бабуля не может помочь. Папа прижал подменыша к себе и нежно покачал на руках. Не бойся, Томас, мы вылечим тебя. Есть и другие целители, которые знают столько же или даже больше, чем бабуля Хеджпат.
Сэм, неужели ты слепой? закричала мама. Это не Томас у тебя на руках!
Папа улыбнулся подменышу, который посмотрел на него чужими, широко раскрытыми глазами.
Не глупи, сказал папа. Если это не Томас, то кто? И он засмеялся, как будто мама пошутила.
Я выхватила подменыша у папы и поднесла его к папиному лицу.
Посмотри на него! закричала я. Разве ты не видишь, что это не Томас?
Истошно вопя, подменыш начал извиваться и попытался вырваться, но я крепко держала его.
Они сегодня забрали Томаса! И оставили вместо него этого!
Папа до сих пор так ничего и не понял.
Oни?
Они, сказала мама. Ты прекрасно понимаешь, кого имеет в виду Молли, Сэм! Посмотри хорошенько на этого ребёнка.
Папа пристально посмотрел на кричащее существо в его руках и всё понял. Он тотчас изменился в лице. Тревога за Томаса в его глазах сменилась ужасом.
Не может быть! прошептал он. Мы же были осторожны, Агнес. Мы не сказали ни слова, чтобы привлечь их к нашей двери.
Опасаясь, что он швырнёт подменыша об стену, я забрала его у папы. И громко, чтобы меня услышали, несмотря на плач уродца, крикнула:
Они принесли своего хилого младенца и забрали нашего Томаса!
Папа простонал и отвернулся от меня:
Мы не можем оставить у себя их уродца.
Боюсь, что мы должны это сделать, возразила мама. Бабуля Хеджпат говорит, что если мы будем хорошо обращаться с подменышем, то они будут хорошо относиться к Томасу. Если их хворые дети поправляются, они иногда возвращают того, которого забрали, и уносят своего.
Они никогда не вернут нам нашего Томаса, сказал папа. Сегодня ночью я отнесу этого уродца на перекрёсток и оставлю там, независимо от того, пожелают они его забрать или нет.
Нет. Мама забрала у меня плачущего подменыша. Мы сделаем так, как говорит бабушка Хеджпат. Мы должны, Сэм, ради нашего Томаса.
На глазах у папы она расстегнула платье и поднесла подменыша к груди.
Я не могу этого видеть! воскликнул отец и без лишних слов вышел из дома.
Мама окликнула его:
Куда ты идёшь, Сэм?
В таверну. Там я не услышу истошных воплей этого урода.
Когда ты вернёшься домой?
Лишь после того как ты отнесёшь это создание на перекрёсток. Я не намерен спать под этой крышей, пока он здесь. С этими словами папа открыл дверь и чуть не бегом выскочил из дома.
Я обняла маму и прижалась щекой к её боку. Над моей головой подменыш дёргался, извивался и шумно сосал мамино молоко, как будто умирал с голода.
Папа вернётся, сказала я, хотя моё сердце разрывалось от боли, когда я произносила эти слова. Он вернётся, я точно знаю, что он вернётся.
Мама оттолкнула меня:
Оставь меня, Молли. Мне не нужно, чтобы ещё и ты меня дёргала.
Куда только подевалось румяное мамино лицо! Исчезли её милые ямочки на щеках, исчезла её славная улыбка. Судя по её измученным, печальным глазам, с таким же успехом она сама могла быть подменышем.
Поздно, той же ночью, прежде чем уснуть, я лежала в своей кровати на чердаке, надеясь услышать, что папа вернулся домой, но слышала я только плач и хныканье подменыша и тщетные попытки мамы убаюкать его. Никаких шагов в переулке, ни единого звука за дверью, ни папиного голоса, окликающего маму по имени.
Я нащупала под ночной рубашкой медальон. Я буду носить его вечно, но не потому, что он красивый, а как напоминание о том, что я натворила.
Глава 3
Папа не пришёл домой ни тем утром, ни следующим, ни третьим. Прошла неделя, а мы так ничего и не услышали о нём. Наконец один из местных мужчин сказал маме, что папа уехал в далёкую деревню и нашёл там работу на какой-то ферме. Он не вернётся, пока не исчезнет подменыш. Каким образом это произойдёт, его не касается, сказал папа.
Хотя папа ушёл от нас по моей вине, я разозлилась на него за то, что он бросил маму и меня. Без папиного заработка мы не сможем покупать достаточно муки и сахара. Мама слишком устала и ослабла, и могла только ухаживать за подменышем, поэтому я готовила еду и следила за тем, чтобы мама ела, но мне казалось, что подменыш высасывает из неё все жизненные соки.
Я доила корову, пропалывала огород, мыла пол и чистила кастрюли и всё время хотела, чтобы подменыш заболел и умер. Если бы мне хватило смелости, я бы сама отнесла его на перекрёсток и оставила бы там, пока мама спит.
По мере того как животик подменыша округлялся, он плакал меньше, но всё равно гораздо чаще, чем обычный человеческий ребёнок. Когда он бывал зол или голоден, то кусался, пинался и дёргал маму за волосы. Но как бы плохо он себя ни вёл, мама говорила с ним мягко и ласково. Она укачивала его, ухаживала за ним и дала ему имяГость, потому что им он и был, гостем в нашем доме, который однажды вернётся к своему народу, а Томас вернётся к нам.
Гость никогда не улыбался и не смеялся. Он не гулил по-детски и не ворковал. Когда он не плакал, то лежал в колыбели и хмурился. Часто взгляд у него бывал, как у кошки: он как будто смотрел на что-то такое, что мог видеть только он.
Я надеялась, что он видит Добрый Народец, что они исподтишка заглядывают к нам в дом, чтобы убедиться, что мама хорошо обращается с их ребёнком. Они наверняка были бы довольны его здоровьем. Когда-нибудьсовсем скороони придут с Томасом и обменяют его на Гостя. Папа вернётся домой, мама почувствует себя лучше, и всё будет как прежде.
Прошёл год. Прошли лето и осень, зима и весна, но никто из Доброго Народца так и не появился у нашего порога. Гость вырос из колыбели, но пока не стоял на ножках и не ходил. И не произносил ни слова. Хотя у него прорезались несколько крошечных жёлтых зубов, он требовал лишь молока.
Однажды утром я стояла у калитки нашего сада с Гостем на руках. Указав через зелёные поля на Мирквуд, я сказала:
Вот там живут твои настоящие родственники, но они не любят тебя. Никто не любит тебя. Даже мама. И уж, конечно, не я. Ты злое, бездушное существо, и я мечтаю навсегда избавиться от тебя.
Мне не следовало говорить такие вещи Гостю, но какое это имело значение? Ведь он всё равно не понял, что я сказала. Он был скорее животным, чем человекомэтакий беспородный пёс, выродок, которого следовало утопить ещё при рождении.
Жёлтые глаза Гостя блеснули, но что таилось в их глубине, я никак не могла понять. Скорее всего, он ненавидел меня так же сильно, как и я его. Повернув голову, он посмотрел через поля на Мирквуд, казавшийся отсюда синей тенью, и издал несколько странных гортанных звуков.
Послушай себя, сказала я. Щёлк-щёлк, щёлк-щёлк. И это всё, что ты можешь сказать? Зверёнышвот кто ты такой.
Меня так и подмывало придушить его. Или выбить из его головы мозгиесли они есть. Утопить в корыте с водой. Оставить на перекрёстке дорог. Бабуля ошиблась. Как бы мы ни относились к подменышу, Добрый Народец не вернёт нам Томаса.
Мои мысли прервал звон лошадиной сбруи. Я перегнулась через калитку и увидела, как в мою сторону по дорожке трусит лошадь бродячего торговца, таща за собой повозку с кучей разных вещей, о которых никогда не знаешь, что они вам нужны, пока не увидишь их, а потом не можешь их забыть. Новые блестящие кастрюли и сковородки, рулоны яркой ткани, туфли, сапоги, шляпы, пилы, молотки, бочонки с гвоздями, мешки с сахаром и всякие мелкие вещицы, такие как перья, пуговицы, ленты всех цветов, катушки с нитками, расчёски и красивые бусы, которые ярко сверкали на солнце.
Торговец устроился на высоком облучке позади лошади и, увидев меня, помахал рукой. Он знал меня с детства, а задолго до этого и моих родителей. Даже если у него и было имя, мы его знали исключительно как торговца. Он приезжал примерно раз в месяц и знал по именам всех жителей деревни и окрестных ферм.
На нём было всё то же старое синее пальто, длинное, выбеленное на солнце и залатанное тут и там лоскутками самой разной формы и цвета.
На голове у него была бесформенная жёлтая шляпа с вороньим пером, засунутым за ленту. Нос его размером и формой напоминал морковку, но, был скорее, красным, чем оранжевым, и торчал вперёд, а густая седая борода и вислые усы скрывали рот.
Остановившись у нашей калитки, старик улыбнулся мне.
А вот и хорошенькая Молли Кловеролл, которой нужны шёлковые ленты для волос, и, возможно, нитка зелёных бус, подходящих к её глазам, или, может быть, букет цветов в подарок маме.
Гость наклонился к торговцу и принюхался, как будто удивлённый его запахом. Я не поняла, понравился ему этот запах или нет. Но это был тот редкий случай, когда Гость проявил интерес к чему-то, кроме молока.
Торговец рассмеялся.
Ну и ну, какой у тебя уродливый крошечный братик! Он нюхает меня совсем, как щенок, а не как человеческий ребёнок.
Я нахмурилась. Его слова задели меня за живое. Он наверняка с первого взгляда понял, что Гость не имеет ко мне никакого отношения.
Он мне не брат.