А где же твой брат? спросил Зосима, уже собираясь уходить, и тут услышал, что брата увели с караваном восточные купцы ещё три дня назад. Зосима задержался и спросил:
Так что же ты плачешь, у него теперь и рука, верно, зажила?
Парень упрямо повертел головой:
Нет. Он её сейчас вывихнул. Хотел бежать, да ему не дали.
Зосима удивлённо воскликнул:
Откуда тебе это может быть известно?
Брат пожаловался, ответил странный юноша.
Зосима и раньше знал, что близнецы чувствуют, когда что-то случается друг с другом даже на большом расстоянии. Но эти два славянских язычника умели читать помыслы друг друга словно письмена, отправленные с почтовым голубем, но только гораздо быстрее, как если бы один из их богов Перун сам переносил их на кончике своего огненного посоха.
Зосиме удалось догнать ушедший караван и выкупить Вышеслава у персидского купца. Святослава Зосима тоже купилтак братья воссоединились. И со временем стали самыми доверенными слугами эллинского попа. Зосима сделал их свободными и хорошо платил. Кроме прочего, сразу после того, как братья оказались вместе, он отвёз их по морю в Константинополь, где кривой таинственный человек с варварским именем Вепрь обучил их диковинным умениям, которых не знали даже стражники самого императора.
2
На рассвете Вишко осторожно вышел из дорожного дома под светлеющее небо и двинулся к южным стенам города. Ни души не было видно на улицах, только дозоры бряцали оружием то тут, то там, но Вишко давно изучил все их передвижения и умело не попадался на глаза. Наконец край белёсого неба придвинулсястена была рядом. И тут из-за стены дома прямо перед Вишкой вышел стражник с копьём наперевес. По усиленной броне было видно, что он из настенной охраны.
Стой! сказал он по-эллински. Кто таков?
Вишко съёжился и очень тихо ответил по-славянски:
Не гневайся, воин! Я заблудился
Язычник! сказал стражник уже по-славянски и недобро ухмыльнулся. Мёртво отсвечивающий наконечник копья придвинулся к груди Вишко:
Отвечай, языческая собака, что ты тут делаешь? Или не знаешь, что по осаде никому не дозволено выходить на улицы ночью, кроме воинов императора?
Вишко крупно трясся, прижимая ладони к груди, словно стараясь защититься от копья. Его губы лепетали:
Я не язычник крещённый Не не гневайся Я заблудился я
Ты раб?
Н-нет, я с-свободный И
Так можешь снова стать рабом! сказал стражник, поднимая копьё и насмешливо разглядывая Вишко. А ну, ступай за мной!
Но, господин Я вовсе не язычник!.. испуганно лепетал Вишко, не двигаясь с места и ещё сильнее втягивая голову в плечи. Стражник нахмурился:
Молчи!
Он шагнул к Вишко, намереваясь схватить его за шиворот, но перед ним уже стоял совсем не испуганный человекВишко выпрямился. Стражник успел увидеть холодный прямой взгляд, потом Вишко молниеносно перехватил его протянутую руку и нырнул под мышку. Вишко придержал сползающее в пыль тело, вынимая свою палочку, которой писал накануне, из шеи стражника. Обернулся, посмотрев, нет ли кого, ощупал мертвеца, достал нож и двинулся дальшетуда, откуда минуту назад вышел воин.
Уже стали видны бойницы стены, когда Вишку окликнули по-эллински:
Эй, Васи́лис! Где ты ходишь?
Вишко уверенно ответил на чужом ему языке:
Посмотрите, кого я к вам привёл! Языческую собаку!
Послышались удивлённые возгласы, когда Вишко вышел, словно вытолкнутый кем-то и предстал перед двумя воинами.
Эге!.. успел сказать ближайший к Вишке стражник, и больше уже ничего никогда не довелось ему произнести. Вишко мгновенно перерезал ему горло и кинулся вихрем на другого. Тот только и успел, что вынести наполовину из ножен свой укороченный меч, как из него вылетел дух. Вишко хищно огляделся: больше поблизости не было никого, и до ближайшего дозора, как в одну сторону, так и в другую, было не меньше четверти полёта стрелы. Он нырнул под деревянный навес у башни, в которой обычно скрывались от непогоды стражники, и нашёл лук и стрелу. Вишко присел и деловито и сноровисто принялся за дело. Заранее припасенной бичевой он накрепко примотал кусок пергамента к древку стрелы, обрезал болтавшиеся концы, подхватил лук и вышел к бойницам.
Рассвет вовсю разливался по небу, и уже были видны ближайшие шатры воинов киевского князя. Вишко прикидывал, куда бы пустить стрелу, как вдруг услышал прямо под стеной шорох. Выглянув из бойницы, он увидел согнутую спину: какой-то храбрец собирал стрелы, не достигшие цели во время последнего штурма крепости. Воин был из стана Владимира. «Вот ты-то и передашь карту своим», решил Вишко, кладя снаряжённую стрелу на тетиву.
1
Что-то долго он там возится, подал голос молодой воин, напряжённо вглядываясь под стену крепости.
Не суетись ты-то хоть, осадил его старый вояка. Не впервой Хвощ туда пошёл. Сколько его знаю, вечно учудит что-то. Рисковый парень
Они сидели вдвоём, и отсюда им была видна одинокая спина Хвоща, то и дело нагибающаяся под стенами. Пожилой вояка поглядел по сторонам:
Только бы не пришёл с доглядом кто из начальников. Нагоняя не миновать Он ведь половину стрел на стену передает, наши-то полковники решат, будто сие есть пособничество врагуон вздохнул. А только какое же это пособничество? Баловство одно Дёрганье Леда за бороду
Его потянул за рукав молодой:
Что это, дядька Глеб!
Где? обернулся Глеб, вглядываясь под стену.
Вроде упал!.. ахнул молодой. Глеб в тревоге всматривался в неподвижное тело Хвоща, сглотнул сухим горлом и поднялся на ноги.
Ах ты, боги заступники Неужто эллины проклятые уговор нарушили!.. Ах, беда, беда
Разбудив ещё двух воинов вместе с десятником, вытащили мёртвого Хвоща со стрелой в спине из-под стен. Шли, укрываясь щитами от ожидаемых стрел, но больше со стен так никто и не выстрелил.
К шатру Зосимы подошёл старый воин. Сидевшего у входа Мусайлиму он спросил:
Где тут у вас Илюшка по прозванью Муромец?
Мусайлима разбудил спящего друга. Илья вышел на солнце, увидел воина, поздоровался:
Здравствуй, Глеб.
И тут же понял по его видучто-то стряслось. Глеб тяжело посмотрел на Илью и тихо сказал:
Дружка твоего, Хвоща
Что? сон мигом слетел с Муромца. Глеб смахнул слезу:
Нынче поутру стрелой убило
А в это же время в шатре князя Владимира стоял Добрыня с обломком стрелы, вытащенной из спины Хвоща.
нашли в спине нашего воина нынче по свету.
Ну? слушал князь, недоумённо глядя на кусок стрелы. Добрыня подал ему пергамент со словами:
Сие к стреле приторочено было.
Князь развернул пергамент, и лицо его, со следами вчерашнего возлияния, прояснилось.
Карта! Дядька! Не может быть! Ах ты, Господи, чудотворец наш!
Он заметался по шатру, то хватая молитвенник, то ища чару.
Эй! Как тебяпозвал он нового слугу. Тот испуганно таращился.
Чего смотришь, дурак? весело крикнул князь. Беги, зови Зосиму. Живо!
Владимир обернулся к Добрыне:
Это чудо, дядька! Никак тут, он потряс картой, колодцы тайные обозначены! Достигла молитва моя чертогов небесных! Эх, дрожи теперь император Константинопольский!
На разостланной на столе карте широким абрисом был обозначен Корсунь. Стрела, нарисованная сбоку, обозначала Розу Ветров, указывая север. На востоке пестрели несколько крестов, и от них прерывистая линия вела в город.
Павшего Хвоща уложили на вязанки дров, и Илья сам поднёс огонь. Слёзы текли по его лицу. А на другом конце становища князь громко ликовал о чуде, явленном Господом.
Несколько дней спустя нашли колодцы, от которых трубы вели воду в осаждённый город и переняли их. А ещё через несколько недель киевскому князю Владимиру с посольством вручили ключи от ворот Корсуни.
История седьмая:Стольный град
Я не люблю больших городов Кто туда идёт избавиться от одиночества, его же и получает.
Но и отшельником там тоже не стать: суета да мельтешение чужих лиц. Город что мельницаиз множества зёрен творит муку. Город угоден тем, кто над людьми верховодит, но не самим людям.
Стадо оно и есть стадо, пусть и на одном месте.
5
На Илью надвигался город на холме. Город был красив и величав, из-за деревянных бревенчатых стен выглядывал терем княжеских палат. Над рекой неколебимо стояли высокие истуканы во главе с Перуном и смотрели на него. Илья поклонился им и с удивлением заметил, что Перун будто глядит на него в ответ: глядит странно, будто с надеждой. Илья задерживаться не сталчто-то подсказывало ему, что нужно торопиться, что его ждут, и вошёл в ворота. У ворот никого не было, но отсутствию стражи Илья не стал дивиться и, миновав сумрачный проём под сторожевой башней, очутился в непонятном месте.
Он стоял на страннойне то каменной, не то ещё какой-томостовой, и простор кругом закрывали диковинные громады, каких прежде не видывал Илья ни в Киеве, ни даже в Корсуни. Но не восхищение эти громады рождали в его душе, а недоумение и страх. Это были каменные дома, но очень уж странные. Сотни одинаковых окон глядели на него, взбираясь на невиданную высоту, и для того, чтобы поглядеть на самые высокие, под крышами, пришлось задрать Илье голову до самой спины. Клок неба, будто виденный из колодца, небольшим оконцем светился сверху. Илья огляделся. Немного живой земли с пожухлой травкой было посередине двора, да и то задавленной чудными штуковинами. Присмотревшись, Муромец понял, что это детские качели да иные забавы, только сработанные из железа. В крайнем изумлении он шагнул вперёд, чтобы рассмотреть их, но замер, ибо было от чего. Там, из-за детских качалок, на него глупо смотрели давешние идолы во главе с Перуном. Но были они роста с Илью. Никогда ещё не видел Илья истуканов, сделанных с таким неуважением к древним богам славян. Никогда не делали их даже в самом захудалом дворе ростом с человека. Выше до́лжно им было быть, но никак не в рост даже самого высокого молодца. Илья стоял в изумлении, даже позабыв поклониться, и тогда его окликнули. Он обернулся и тут же увидал князя Владимира в чудном одеянии. Кафтан был на нём какой-то короткий да нелепый и порты широкие да в придачу какие-то острые спереди и сзади. Кусок ткани болтался у князя на груди, повязанный вкруг шеи. Да ещё не было на князе шапки! А острые порты не заканчивались сапогами добрыми, как до́лжно, а доставали до самой земли! И торчали из-под них непонятные Илье чуни: чёрные, лаково блестящие и вовсе без доброго каблука. «Что смотришь? вопросил князь, не поздоровавшись и протягивая Илье лопату. Хватай да принимайся за дело». Илья принял лопату, ничего не понимая, а князь резвосовсем не подобающе князюобошёл его и уже стоял безо всякого почтения у самых идолов, да ещё похабно похлопывая самого Перуна по кудлатой голове. «Живее давай! гаркнул князь на Илью. Чтоб до обеда выкопал. Подрядчики ждут, песочницу ставить будут».
Илья выронил лопату. «Выкопал?!..» страшное, непотребное здесь слово застряло у него в глотке. Он стоял, не в силах двинуться, а князь тормошил его и орал на ухо:
Илья! Муромец! Да очнись же ты! Эй!
4
Давным-давно Кий со своими братьями да сестрой Лыбедью решил осесть на этом холме, а град над рекою и до сей поры выглядел молодо да ширился от лета до лета, обрастая срубами мастеровых да торговых людей. Рано по вёснам начинали стучать топоры, и весёлый ветер, часто заглядывающий на холм, разносил окрест свежие стружки да запах тёса. За бревенчатыми стенами гордо возвышались княжеские палаты, окружённые теснившимися подворьями, а над самой Непрой стояли на заветной поляне три кумира да зорко глядели на людей, тянущих свою лямку по мере сил да умений. Всё подмечали древние боги славян: как люди хозяйство ведут, как за скотиной доглядывают, как гостей привечают. А и гостей было от весны до осени изрядно в граде Киеве, больше по Непре идущих, да всё из разных краев. У длинной пристани толпились от мала до велика корабли, будто поросята у матки-свиньи под боком (коли глядеть сверху, с холма). Были там скромные струги да дощеники, бывалые норманнские ладьи да длинные эллинские галеры и ещё множество самых невиданных судов от Варяжского моря до тёплого Эвксинского понта и далее. Толпились на пристани толмачи, лопоча на невесть каких языках, сновали по узким сходням трудяги, торопясь успеть в оговоренный с купцами срок очистить трюмы кораблей от залежавшегося там в дороге добра. И добра этого было великое множество: душистые масла да пряности, ковры да аксамит, узорочье красы превеликой и ещё столько всего, что уразуметь иному из посадских бывало невмоготу.
Кипело в городе торжище с раннего утра до закатной зорьки, и всяк другого понимал, даже не зная заморских языковибо в торговых делах громко да понятно глаголет звон монет, отчеканенных в разных пределах земли.
3
Верховных жрецов было в Киеве трое: Преслав, Грыня да наипервейший из всехБоркун. И не один из них не был похож на обычных сельских жрецов, коих каждый привык видеть сытыми да губастыми. Киевские жрецы обширным брюхом себя не отягощали, вид имея строгий и праведный. К Боркуну же часто приходили даже из дальних деревень за советом, и никто не уходил от него без нужного наставления: каждому находил Боркун слова утешения, напутствия, грозного увещевания. Был он стар и сед, худой, но прямой, что истукан, и с глубокими пронзительными глазами. Уважали его и любили, а кто и побаивался, ибо лень да иные непотребства видел он без всяких слов признания в том со стороны негодного человека. Кроме прочего, пользовал Боркун болезный люд от разных хворей, и шла за ним слава ведуна.
Когда в Киев вернулся из похода на Корсунь князь Владимир, первое, что сказал он своим нáрочным, было:
Позовите верховного жреца, Боркуна. Немедля пусть явится.
Немедля тот и явился: одетый во всё белое Боркун, опирающийся на посох, увенчанный знаком Грома.
Звал ли, князь? войдя в палаты, вопросил Боркун, и спина его оставалась прямой. Князь тоже не ответил поклоном:
Заждался уж.
Жрец стоял против князя. Князь прохаживался перед ним взад-вперёд, не решаясь начать тяжкий разговор. Боркун молча и холодно ждал. Пройдясь туда-сюда, князь, наконец, остановился и посмотрел прямо в глаза Боркуну. Долго так смотрели они друг на друга, и Владимир первым отвёл взгляд. Пожевал губами, вымолвил:
Я решил крестить Киев.
Тихо сказал, но твёрдо. Боркун и бровью не повёл, но только спросил:
Капища разорять станешь?
Стану, так же тихо сказал князь, не глядя уже на жреца. Боркун молчал. Владимир снова походил туда-сюда, остановился, поднял голову, тяжело посмотрел на жреца:
Уходите из Киева Ты и твои люди.
Боркун на этот раз отмалчиваться не стал:
Нет нам отсюда дороги, князь. Хочешь кумиров валить, сперва меня повали. Может, прямо тут и начнёшь?
Князь опустил глаза. Ещё тише сказал:
Боркун Не хочу я крови Уходи из города. Богом прошу
Каким богом ты меня об этом просишь? разнёсся по палатам твёрдый голос Боркуна. Своим богочеловеком, казнённым на кресте?
Князь поднял голову, возвысил дрогнувший голос:
Им! Подобру уходи, Боркун!
Лучше здесь меня возьми, князь, ответил жрец тише, но сталь звенела в его словах. Не стану я бежать, словно заяц. Со мной мои боги! Всю жизнь я служил им, вместе с тобой ставил кумирню на холме. Вижу я свою смерть в этом граде. Буде и скорой она будет Так что не уйду из города, а от тебя сей же час ухожу.
Сказал, повернулся да и пошёл вон из палат княжеских. Оставшись один, князь подошёл к лавке, тяжело на неё опустился и пробормотал:
Нет и мне дороги назад
Послышались шаги. Владимир поднял голову и увидел входящего в хоромину Зосиму. Подойдя, он поклонился:
Благословит тебя Господь, князь. Что за думы одолевают тебя?
Верховый жрец был у меня, князь скрипнул зубами. Не хочет уходить из города
И верно не хочет, кивнул Зосима. Ибо настоящий жрец.
Так что же делать? Руки ему заламывать я не смогу Любит его народ. Да и я уважаю
Да, князь, согласился Зосима. Служил бы сей муж церкви Христовой, была бы она ещё крепче.
Но что же делать? вопросил князь, на что Зосима воздел руки со словами: