Бармен согласно кивает, указывает на гардероб.
Людей мало. Играет ритмичная музыка, свет приглушён, и по полу размеренно кружат алые пятна. Антураж пугающ: с потолочных балок свисают цепи и кольца, а на стене нарисована чёрным змея с прищуренными глазами и приоткрытым ртом, из которого торчит кончик раздвоенного языка. Жирное тело многократно изогнуто, будто она бьётся в агонии.
Это вечеринка, посвящённая шибари.
К Соне подходит мастер крепко сложенный, с мотоциклетными очками на лбу, весь в тёмном смотрит на неё и улыбается краешком рта. Голова гладко выбрита. Он снимает косуху, на спине которой написано «Если ты читаешь это значит моя шлюшка упала с моцика», обнажая массивную портупею со множеством карманов для ножей и мелочёвки. На мускулистых плечах вытатуирована змея: из одного рукава чёрной футболки выглядывает голова, из другого выступает хвост, массивное тело скрыто под одеждой.
Вблизи мастер производит жуткое и даже отталкивающее впечатление: уши, ноздри, брови пробиты штырями, и только испытующе-внимательные глаза выдают за этой пугающей внешностью адекватного и даже чувствительного человека. У него проницательный взгляд, грациозные и выверенные, словно у сильной кошки движения, и со всем этим хочется взаимодействовать, быть.
Даймон, представляется он. У него приятный, хрипловатый голос, какой бывает у курильщиков. Это ты мне звонила, да?
Соня, приседает в неловком реверансе Соня. Да, я.
Опыта, как очевидно, нет, утверждающе спрашивает он.
Э-э-э Небольшой есть. Без подвешивания.
Сегодня будет с подвешиванием, предупреждает Даймон. Вниз головой висеть можешь?
Могу. Только недолго. Не полчаса, смущённо отвечает она.
У нас будет всего полчаса на всё про всё, озвучивает он временные рамки и продолжает про безопасность: Если что-то пойдёт не так, дай мне знать. Слово «Стоп» означает полное прекращение всяких действий и спускание тебя на землю. Это понятно?
Да.
Травмы позвоночника, переломы, вывихи?.. Были?
Нет, нет, торопливо мотает головой Соня, умолчав о травме спины. Лишь бы не передумал!
Выбивая позвонки солдатскими берцами, её избил бывший хахаль, неделю лежала пластом, и теперь мышца у лопатки, перерождённая в тяж, при малейшем сквозняке обострялась и дико болела. На следующий день хахаля переехала машина скорой, под колёса которой он, будучи пьяным в стельку, и упал с тротуара. Скончался уже в больнице от кровоизлияния в мозг, так сказали врачи.
Ещё по технике безопасности, вторгается в её мысли Даймон, беря её за ладонь: Сжимай.
Она крепко стискивает его пальцы дрожащими своими.
Я периодически буду так делать, а ты сжимай.
Хорошо, кивает Соня, вцепившись в руку так отчаянно, что её плохо скрываемое волнение становится очевидным.
Давай начнём, Даймон уверенно освобождается, ловко скидывает портупею и вешает её на спинку стула. Достаёт из мешка верёвку несколько тугих, аккуратных мотков.
Музыка становится громче. Клуб погружается в полумрак. Люди толпа людей стоят поодаль в ожидании начала, но в мире Сони существуют только двое: она и Даймон.
Он забирает её руки, крепко, но не туго фиксируя их за спиной. Завязывает глаза платком, и музыка в кромешной тьме взрывается децибелами.
Уверенными витками на грудь и плечи ложится верёвка.
«Он так бережно и сильно проявлял своё превосходство, что я моментально расслабилась».
Её мотает, приходится танцевать на цыпочках. Худые ноги выглядят по-детски беспомощно, полупрозрачная кожа на икрах отливает голубоватым мрамором.
Конец верёвки идёт наверх и ныряет в кольцо.
Мягкий, подсекающий удар, и Соня повисает в сантиметре от коврика. Даймон подтягивает её за ноги одну, вторую и резко дёргает. Словно пойманный в петлю зверь, она прокатывается вбок, падая на воздух, верёвка давит на рёбра, и дышать тяжело, но терпимо. В этой невесомости теряется ориентация в пространстве, лишь ветер, какой бывает на качелях, легко обдувает тело.
Даймон тянет, поднимая её всё выше, ещё и ещё, так что Соня повисает, изогнувшись в спине скорпионом.
В этот миг резкая боль в позвонке старая травма опрокидывается ушатом кипятка. Соня пытается продышать её, но та жжёт всё сильнее, и на глазах под повязкой выступают слёзы.
Сквозь боль, сквозь зубы, она выхныкивает короткое:
Стоп!
Где? мгновенно реагирует Даймон.
Грудно-о-ой, не в силах вздохнуть, выдавливает она.
Он подставляет под неё руку, приподнимает, и быстро отвязывает верёвку от кольца, чувствуется вибрация. Осторожно опускает её, привязанную сейчас только за ногу, головой вниз. Боль уходит.
Продолжаем? слышится тревожный голос Даймона: он хочет услышать, насколько конкретным было это «Стоп».
Да! облегчённо кивает Соня.
Хорошо.
«Это настоящее откровение его чуткая, мгновенная реакция на одно лишь короткое слово».
Верёвка резко впивается в голень, однако Даймон подтягивает кверху вторую ногу, выравнивая положение тела. Связанная Соня напоминает хрупкую куколку редкой, экзотической бабочки. Жар в спине сменяется ощущением чистого, звенящего счастья.
Даймон закручивает её по оси по часовой стрелке против по против всё быстрее и быстрее.
О, как же мне хорошо-то, как хорошо я в раю, в раю! хохочет радостно Соня.
Даймон переводит её в боковой подвес комфортный, переполненный удовольствием, с пустотой в голове, сквозь которую беспрепятственно льётся, грохочет музыка, рассыпаясь на горошины, не давая исчезнуть, не отпуская.
На уши давит глубина погружения, и в следующую минуту приходит паника. Соня оказывается в холодном тумане, густом настолько, что ничего не видно дальше вытянутой руки. Музыка стихает, сменяется глухой тишиной и затем монотонным гулом, который сопровождается бегущим перед глазами, иссиня-чёрным асфальтом, гладким, будто стекло. Речитативный стук колёс перерастает в грохот, и Соня обнаруживает себя придавленной чем-то адски тяжёлым к рельсу как раз тем местом, где верёвка давит на рёбра и плечи. Стрекочут железнодорожные провода. Она поворачивает голову и в темноте повязки видит летящий поезд: белые буквы на красномордом локомотиве, кабина машиниста и он сам, испуганно жмущий на тормоза.
«Вот и поезд», сухо констатируется рядом.
Оглушающий грохот взрывается вспышкой, и Соню, точно мячик в пинг-понге вышибает туда, где начинается открытый, остывающий космос. Её затягивает в пучину водоворота: вращает спиралью, подтягивая всё ближе к центру беспросветно чёрной дыры.
Восприятие мира ширится и достигает невозможного бесконечности, места, где нет ни звука, ни света, ни какой-либо привязки для мозга; без времени и расстояния. Вселенная проникает между клетками бесчувственного, будто расстрелянного в упор тела, зажигаясь белыми точками звёзд. Неизмеримое пространство окутывает тишина, которую можно черпать ложками, и сознание проваливается в глубокий сабспейс.
Пальцы Даймона ложатся в ладонь, и Соня сжимает их, едва-едва. Сипит, задыхаясь:
Дышать и уже одними губами: Нечем
Он слышит, аккуратно дёргает за концы верёвок. Давление ослабевает. Под контролем руки тело плавно опускается на коврик.
Вдох! командует Даймон, обнимая Соню со спины.
Затяжной и хриплый вдох похож на зевок, неумолимой волной накатывает сонливость. Она обмякает, спутанные прядки волос облепляют расслабленное лицо.
Бездонный океан, окатив тело порцией щекотных пузырей, выплёвывает её на берег. Мир останавливается в единой точке. Только мохристость коврика. Только шероховатость верёвок. И тёплые руки, уверенно прижимающие к себе. И Даймон то дышит в ухо, то душит нежно, а она доверяется, доверяет
В ушах шумит, накатывая, прибой. Прямо у голых пяток всхлипывают и плещут волны, уступая, сменяя друг друга. Соня лежит, подложив под щёку ладошки, лодочкой. Даймон, стоя, сматывает верёвки, и их хвосты мягко касаются её тела, пробегая шершавыми змеями по рукам, ногам и спине.
Нам пора освобождать точку, наконец, говорит он.
Да, послушно откликается Соня сквозь безвременье, и, кажется, никакая сила сейчас не способна её поднять. Растрёпанные волосы копной закрывают лицо, повязка снята.
Пойдём, Даймон протягивает руку.
Соня поднимается и тут же падает ему в объятия. Он усаживает её на стул, и она запрокидывает голову, гулко стукнувшись затылком об стену. С трудом приоткрывает глаза. Медленно, очень медленно вставляет ноги в сапоги, стоящие на полу одну, затем вторую, так и продолжает сидеть. Невесомое тело напоминает пустой пакет.
Проводить тебя до дивана?
Нет-нет. Я дойду, отвечает она, едва ворочая языком.
Ладно.
Даймон удаляется к барной стойке. Берёт себе кофе. Наблюдает, как в центре зала над девушкой воодушевлённо колдует приземистый китаец, та подвешена лицом вниз, лиловые руки неестественно вывернуты к лопаткам, рыжие волосы свисают, полностью закрывая лицо. Голую остренькую грудь, сквозь соски которой продеты металлические колечки, сверху и снизу обрамляют витки ярко-красной верёвки. На боку виднеется татуировка кобра с расправленным капюшоном. Ноги согнуты в коленях и по-отдельности подтянуты кверху. Одну из них китаец развязывает и отпускает, но это отнюдь не освобождение, отведённая в сторону, выпрямленная конечность тянет связки в паху, и девушка мучительно подгибает её к себе, держит, пока хватает сил, после чего пытается нащупать опору в воздухе тщетно. Китаец ослабляет основную верёвку, медленно опуская девушку вниз, кажется, вот сейчас он даст ей возможность наступить на пол и этим избавит от нестерпимой боли! Но за пару сантиметров до коврика он жёстко фиксирует верёвку за кольцо, и девушка остаётся висеть, в другой позе, но всё так же, с неприкаянной ногой, трясущейся от напряжения.
Даймон переключает внимание с девушки на китайца и, не отрываясь, наблюдает за ним. Тот демонстрирует пролонгирование пытки, predicament, и Даймону эта техника, без сомненья, знакома, он подносит фарфоровую чашечку ко рту, пробует кофе, и на губах, испачканных пенкой, расползается понимающая улыбка.
Вкусный здесь кофе.
Соня закрывает глаза, окунаясь в блаженную темноту. Выключите музыку, дайте исчезнуть
Спустя вечность она добирается до дивана, где уже сидят люди. Мальчик с краю едва успевает подвинуться, прежде чем Соня плюхается рядом.
Можно Вас попросить пьяно произносит она и неопределённо взмахивает рукой. Моя сумка
Сумка быстро находится. Соня извлекает кофту, в которую облачается, попав в рукава только с третьего раза. Чёрные чулки без сопротивления сползают с ног один, второй. Колготки. Мысль о публичном переодевании задавливается другой: «Цвет твоих трусов уже и так все видели». Она по-дурацки хихикает. Ну, ничего, ничего адекватных людей вообще не бывает.
Набросив на плечи куртку, она идёт к Ангелике обманчиво хрупкой девушке с белыми, будто искусственными волосами попрощаться:
Пойду.
Жестковато было, ага? спрашивает та.
Очевидно, наблюдала за сессией с остальными и поняла, почему Даймон так быстро вывел её из подвеса.
Ой, не-е-ет! восклицает Соня. Было хорошо-о-о!
Оставайся, предлагает Ангелика.
На её плече из-под рукава футболки выглядывает татуированная зловещая морда змеи. Они тут повсюду.
Нет-нет, отказывается Соня. Смотреть это другое.
Приходи ещё на поркопати, говорит Ангелика.
Приду.
Они обнимаются, и Соня выходит наружу, попадая из гремящей музыки клуба на тихие улицы заснеженного вечернего города. Одновременно с этим к ней возвращаются воспоминания с чего же, собственно, всё началось.
Глава 3
Привязываясь к человеку, запоминай последовательность узлов.
А началось всё с герберы и подруги Ириски, которая позвала Соню гулять, а сама, вполне себе предсказуемо, про это забыла.
На самом деле Ириску звали Айрис, а конфетная кличка досталась уже по жизни.
Познакомились они случайно.
Соня копила деньги и страстно мечтала попасть на море, чтобы увидеть китов или дельфинов. И, может, даже поплавать с ними. Ради этого она засела за языки и активно занялась переводами с итальянского, это и стало её работой, но в городке с заказами было туго.
Однажды в поисках новых заказчиков и заодно чтобы всё разведать, Соня пошла обходить турагентства, но цены на путёвки были заоблачные, переводами никто не интересовался, и до последнего офиса она добралась уже в полном отчаянии. Туда-то как раз незадолго до этого и благодаря своим связям устроилась работать Айрис, «тяжкий труд» которой состоял в оценке гостиниц и пляжей, где она тусила месяцами, собирая «объективные данные». Тогда она только вернулась «с морей» с бронзовым загаром и расслабленной полуулыбкой.
Ну-ка, Айрис подвинула Соне пачку рекламных флаеров, где на верхнем значилось: «Benvenuti a Roma». О чём здесь?
«Добро пожаловать в Рим», рассмеялась Соня.
Да ты умничка просто, с ходу перейдя на «ты», защебетала Айрис и, помолчав, добавила: Поговорю с шефом. Думаю, какая-никакая работёнка для тебя найдётся.
Они разговорились, обменялись телефонами, поохали о жизни.
Зови меня Ириской, сказала тогда Айрис, меня так друзья называют.
Что привлекло её в скучной Соне, осталось большой загадкой, возможно, ей просто понадобился невзрачный фон, сама она свободно говорила на нескольких языках и уж точно не нуждалась ни в каких в переводчиках. Соня же привязалась к ней по-настоящему.
Ириске дарили дорогие подарки и безвозвратно давали в долг. В конечном итоге никто не выдерживал силы её неотразимого превосходства, все в восхищении, но сливались. Её точёная фигурка с податливой грудью идеальной формы, а лифчики она не носила принципиально, в сочетании с грациозной походкой «от бедра» завораживали с ходу. Когда она улыбалась, начиная уголком рта и тут же вспыхивая всем лицом, всё вокруг словно освещалось солнышком, и только за это ей прощалось многое, если не сказать всё.
Улыбка эта была обманчивой, Ириска умела быть мягкой только рядом с более сильным мужчиной, и никто не мог приручить эту небесную красоту, знающую себе цену.
Её нежный, с хрипотцей голосок мог растопить сердце кого угодно, и Соня, усмехнувшись, авансом простила подругу, когда та на её напоминание о встрече беззаботно пролепетала:
Ой, а я выхожу уже, выхожу! и тут же добавила: Ты где? Давай встретимся у цветочного ларька через час! Ты как раз дотопать успеешь! и не дожидаясь ответа, повесила трубку.
Не соскучишься с ней. Замкнутой Соне слишком часто становилось завидно при одной только мысли о том, с какой лёгкостью подруге достаётся всё, что только она пожелает, нелепо похлопав нарощенными ресницами.
На улице между тем осторожно вступал в права молодой апрель, и свежий, пахнущий арбузными корками воздух царапал лёгкие острыми осколками лезвий. Соня вышла гулять в чулках, сером платье и распахнутой настежь куртке, утопив в её карманах неприкаянные ладони.
Первое, что увиделось ей на улице это женщина, которая надрывно кричала «Рядом!» лопоухому псу, хлёстко избивая его концом удавки. От каждого удара собака приседала и взвизгивала. Рискуя попасть под раздачу, Соня стала их огибать, и женщина, заметив её, раздражённо гаркнула:
Мы учимся!
Соня хотела было заметить, что бить животных неправильно, но в последний момент сдержалась, молча обошла их стороной и прибавила ходу, по счастливой для собаки случайности прервав своим появлением экзекуцию.
Цветочный ларёк, про который шла речь, находился на другом конце города, и через час Соня была уже там. Оглядевшись по сторонам и не найдя Ириски, она подошла поближе, нырнула под дружную капель, порождённую сосульками, и сквозь стеклянные, отполированные до зеркального блеска стенки уставилась на высокие пластиковые вазы, наполненные цветами. Взгляд мгновенно выцепил сочные, оранжевые герберы, наблюдающие за её медленным приближением. Вторая Соня двинулась к ней навстречу, и, сойдясь максимально близко, они одновременно остановились, она и её отражение.