Да, дядюшка Родной брат моего безвременно почившего отца. Адмирал моря-окияна. А в отставку ему пришлось подать как раз из-за меня. Когда маменька А, как говорит всё тот же дядя, тысяча морских чертей по левому борту, не хочу вспоминать.
И чего ж это родственнику от меня нужно, что аж письмо написать удосужился? Чтобы я одумался, покаялся и вернулся под отчий кров? Дядя сам прекрасно управляется с тем, что осталось от Туманного Озера. Я-то зачем ему нужен?
Нет, не поеду. Что я там буду делать? Объяснять старому дурню, что вовсе не из-за него ушел? И что руку тогда Всё! Решил же не вспоминаю!
«Солевейг! вот так сразу, ни любезный мой племянник, ни другого ласкового родственного слова. Узнаю дядю. Жду твоего приезда 15-го числа сего месяца. В Туманном Озере происходят дела, требующие особого вмешательства. Пригласи кого-нибудь из своих достаточно надежных сослуживцев». И как в официальных документах колючая сжатая роспись.
Да, не любит дядюшка лишних слов. Была б его воля, общался б с людьми исключительно командами. Чего у них там в именье могло случиться, что срочно понадобились услуги наемников? С соседями война? Утки с их стороны переплыли озеро и захватили наш берег? Как я буду кого-то вербовать, если понятия не имею, в чем состоит грядущая компания? Наш отряд подрядить? Копия контракта с нанимателем остается в штабе наемников. Если узнают, что Сольв Лусебрун нанялся к собственному дяде, до конца жизни не оправдаюсь. Могу, конечно, поработать задаром, по-родственному, но контракт заключается всеми членами отряда, с указанием имен, а с какой стати Трэк и Мокрида будут заниматься благотворительностью? Скаегету нужны деньги. Он не жадный, не алчный, как многие представители его племени, он не любит монеты, они ему просто нужны. С каждого вознаграждения отсылает куда-то некую сумму. Мы с Мокридой как-то раз попытались смухлевать при дележе гонорара, подсунуть сыну Стензальта долю побольше. Но кто и когда мог обжулить скаегета?
Целительница наша также не ест золотой ложкой с бриллиантового блюда черную икру.
Поразмышляв обо всем этом еще немного, я окончательно испортил себе настроение, взял лук и стрелы и отправился на ближайший пустырь.
Мое оружие меч-кацбальгер. Мне нравится, как его рукоять ложится в ладонь, нравится двигаться, ощущая, как работают мышцы, сливаясь с клинком в едином танце. В эти минуты даже пространство вокруг становится другим.
А еще оружие дает чувство защищенности.
Но когда нужно успокоиться и собраться с мыслями, я берусь за лук и стрелы.
Выстрел требует сосредоточенности. Попробуй просто одновременно удержать в руках напряженное тело лука, рвущуюся из пальцев тетиву, ходящую ходуном стрелу, если мысли и чувства вытворяют черт знает что. Спокойствие, даже отрешенность. Руки не должны дрожать, быть чрезмерно напряжены, но и слабость недопустима. Взгляд скользит вдоль древка стрелы, дальше, связывает мишень и наконечник воедино. Для выстрела есть один-единственный правильный миг, пусть даже со стороны кажется, что опытный лучник мечет стрелы одну за другой. Поторопишься не сможешь хорошо прицелиться, помедлишь, и острие уйдет в сторону. Поймав это мгновение, отпускаешь тетиву. И вместе с летящей стрелой всё, что тебя мучило и беспокоило. Лети и не возвращайся.
Я уже заметил: в хорошем настроении сразу начинаю стрелять довольно метко, при душевном раздрае чуть не десяток стрел отправляется по разные стороны мишени. Но, чем больше успокаиваюсь, тем лучше результат, тем ближе к нарисованному красным кругу и друг к другу втыкаются наконечники.
Я никогда не представляю себе на стрельбище что и уж тем более кого-либо на месте нарисованных на щите колец. То же с мечом. В фехтовании меня привлекает строгая красота и продуманность оружия, мастерство соревнований и дружеских поединков. Я продаю свою жизнь, но не люблю убивать, ненавижу кровь и боль. Но, если уж взял в руки творение оружейников, хотя бы ради защиты, этого не избежать.
Иногда мне кажется, что также, как я, думают многие люди. Наш мир постоянно меняется, появляются новые вещи, иногда полностью вытесняющие старые, а мечи и луки как были в ходу пятьсот лет назад, так и остались. Если кто и придумывал штуку, с помощью которой можно зараз положить больше народу, изобретению этому хода не давали. Так в свое время мир ужаснулся смертоносности и подлости арбалетов, признал их жестоким оружием и полностью отказался. А сейчас, когда воинское дело всё больше становится занятием для избранных, совершенствоваться в изобретении для уничтожения себе подобных людям вовсе нет нужды.
А, это я правильно пришел.
Есть такое старое выражение: «выскочил, как скаегет из погреба». Трэк появился очень похоже.
Хорошо стреляешь, одобрил сын Стензальта и, скрестив ноги, уселся рядом на землю. Этим и занимайся. Я сейчас пришел тебя нету. Хозяйка говорит, с утра куда-то усвистал. По роже, извиняюсь, судя, в кабак подался. Вот я думаю: не рано ли тебе винищем баловаться?
Не знаю, сколько Трэкулу лет, но вряд ли он годится мне в отцы, а тем более в дальние предки. Но ведет себя скаегет временами как ворчливый, но заботливый дедушка. Или мне так кажется. У меня деда не было, сравнить не с кем.
Кстати, о родственниках.
Трэк, что думаешь о работенке в Туманном Озере?
У тебя дома, что ли? сообразил скаегет. А что там? Сарай починить?
Всё проще. Дяде нужны наемники.
А дядя у тебя кто?
Адмирал в отставке.
О как. А он нас вообще на порог пустит? Скажет ещё что за оборванцы приперлись.
Во-первых, Туманное Озеро принадлежит мне, кого хочу, того и приглашаю. Во-вторых, от территории, куда можно кого-то не пустить, остались дом да парк, остальное давно нарезано на участки и отдано в аренду. В-третьих, странные у тебя представления об оборванцах. И, наконец, дядя сам предлагает контракт.
Дядя родной? Трэк задумчиво почесал бороду. Как же он с тобой по контракту рассчитываться будет?
Понятия не имею. Может, вы с Мокридой без меня сходите? Пригласите кого-нибудь третьим?
К твоему дяде и без тебя? Как-то не тоё. Поговори с Мокридой, чему ее на юридическом пять лет учили? Так вывернет, ни один червяк не подкопается. Заодно спросишь, согласна ли она идти. Что, кстати, за дело? Может, мы за такие и не беремся.
Понятия не имею.
Мы решили, что сразу в Туманное Озеро не поедем, остановимся для начала в гостинице в близлежащей деревушке, я встречусь с дядей, узнаю, зачем ему нужны наемники. Если работа нам подходит, тогда Мокрида и Трэк начнут колдовать над наиболее выгодными для нас условиями контракта. Если нет просто уберемся восвояси.
Честно сказать, я бы вовсе не возвращался в родной дом. Ностальгия, воспоминания детства? Благодарю, покорно, лучше б их совсем не было.
В своей жизни я наделал много ошибок. Первая из них что вообще народился на свет. Мама не хотела иметь детей, а когда стало ясно, что появление младенца неизбежно, надеялась, что это хотя бы будет девочка. На семейных собраниях мне потом не раз рассказывали, что редко увидишь на лице роженицы, впервые взглянувшей на своего ребенка, такое разочарование и отвращение.
Отец интересовался мной ровно до того момента, когда понял, что в колыбели лежит оборотненок. После чего вернулся на свой корабль. Лусебруны издавна служили на флоте, а оборотню там точно не место. Парусник в открытом море замкнутый неустойчивый мирок, где гораздо чаще, чем об этом принято говорить, сходят с ума из-за оторванности от земли, однообразия пейзажа и общества, тяжкого труда, жажды. Здесь происходят бунты и поножовщины, и легко представить, что может натворить потерявшие над собой контроль существо, наделенное помимо когтей и клыков проворством и силой зверя.
Капитан парусника «Победитель гроз» сгинул вместе со своим кораблем в южных морях, когда мне сравнялось восемь лет. Через неделю мама навсегда уехала из Туманного Озера. Заботу обо мне взял на себя дядя, младший брат отца. Он не был добр и внимателен, скорее, наоборот, зато никогда долго и со вкусом не рассуждал вслух о моих недостатках, и не жаловался, что я своим появлением на свет загубил его жизнь. Хотя Сэульв Лусебрун как раз имел на это право: чтобы всерьез заняться воспитанием племянника, адмиралу пришлось выйти в отставку.
Дядя не сильно заботился о моем будущем. В школу я ходил самую обыкновенную.
Десять лет учебы можно охарактеризовать одним словом тьма. Душная, непроглядная. Так же, как и дома, в школе я был не нужен. Хотел дружить, но никому не был интересен, хотел хорошо учиться, но по определению застрял в троечниках. Со временем пришла апатия. Я не желал уже ничего. Даже любимые прежде книги отдалились. Читал всё подряд, лишь бы перед глазами был печатный текст. Тихо ненавидел себя глупого, нелепого. Считал дни до выпуска.
Через несколько лет я начисто уничтожил память о школе. Сжег, как клеймо каторжника, вместе со шкурой.
Потом был институт. Никто из семьи, да и сам я не верил, что поступлю. Будущую профессию выбирал исходя не из своих склонностей и интересов, а лишь бы не сдавать точные науки. А оказалось Словно у душного темного сундука, где я сидел, согнувшись в три погибели, откинули крышку и меня выпустили в небо. Однокурсники, которые хотят общаться со мной! Преподаватели, от которых не ждешь ни окрика, ни унижений! Знания, которые действительно можно поглощать с аппетитом! Книги, на которые у меня наконец появились деньги. А сколько другого интересного было вокруг! Особый мир музеев, галерка оперного театра. Прослушав лекции по литературе и истории книги, я мчался на другой конец города, в фехтовальный зал. А по выходным умудрялся ходить на свидания. Да, один раз в жизни меня любили.
Альха Наверное, я здорово виноват перед ней. Она действительно любила меня, а я никак не мог понять, нужна ли мне эта девочка сама по себе, или мысли о том, чтобы связать с ней свою жизнь единственный шанс избежать одиночества в будущем. Я злился на нее за это непонимание, мне казалось, что она связывает меня моим страхом. Чтобы выжить, надо быть свободным.
Когда Альха обняла меня и прошептала: «Я хочу, чтобы однажды ты положил голову мне на плечо и уснул», шарахнулся, как от чумы.
У меня не хватило сил порвать с ней, Альха сама всё поняла и ушла, обиженная. Сейчас она замужем, есть дети. Дай судьба, не поминает меня лихом.
Возможно, боги покарали меня за Альху. С тех пор все мои попытки полюбить и быть любимым рассыпались прахом. Я не отказываюсь от знакомств с девушками, каждый раз думаю: а вдруг? Но когда очередная надежда на любовь говорит, улыбаясь: «До завтра!» и исчезает навсегда, только пожимаю плечами. Уже не больно. Мокрида ругается: «Ты становишься старым холостяком!». Может, оно и к лучшему. У меня холодное сердце.
Студенческая почти что сказка закончилась самым прозаичным образом дипломом. Нет, это тоже было здорово. Волнение перед защитой, гордость после. Душевные посиделки на кафедре. Мы принесли пирожные, и преподаватели на нас почти обиделись: «Вы что, думали, вас к пустому столу пригласили?!». Мы с ребятами обещали не терять друг друга. Все казались себе такими взрослыми и значимыми. После было хорошее свободное лето.
А вот осенью
Надо было устраиваться на работу, но молодого перспективного специалиста с моим дипломом и профессией никуда не брали. Со мной просто разговаривать никто не хотел.
Прежняя тьма снова подступала, цепко брала за горло. Я взлетел в небо и снова рухнул на землю, переломав крылья. Это ощущение было почти физическим.
Под конец осени, в день, когда дул холодный и сырой ветер, я стоял у гранитного парапета набережной. Перебирал в кармане мелочь, время от времени бросая в свинцовую реку монетки, и думал: раз уж я никому не нужен, то почему бы не присоединиться к таким же людям?
В вербовочном пункте было тепло и никто не приставал с вопросами. Анкета, три дня на проверку данных, и пожалуйста, патент наемника и медальон, где выбито мое имя. С этого момента Солевейг Лусебрун имел право угробиться по собственному усмотрению.
Поначалу пришлось нелегко. Навыки, которые я приобрел на любительских занятиях фехтованием в студенческие годы, были явно недостаточными. Только воинским богам ведомо, как я продрался через тренировки, сохранив руки, ноги, ребра, череп, нос и оба глаза. Дома, в одиночестве, просто позорно выл от боли, стоя на коленях и уткнувшись лбом в край кровати. Зато я до сих пор жив, и все части тела при мне. Да и репутация бойца у Сольва Волка неплохая.
Это что касается тела. Душе тоже досталось. Книжный романтизм, которым я утешал себя все предшествующие годы, разлетелся вдребезги. Жизнь и свои перспективы в ней пришлось переоценивать. Ненавижу слово «надежда». Зато умею ценить те крохи хорошего, которые мне удалось выгрызть.
Я выжил.
У меня есть друзья.
В мире существуют оружейные и букинистические лавки.
Всё.
Умильно-сладенький голосок, не предвещающий ничего хорошего.
Солнце мое, просыпайся.
Мне на лицо шлепается мокрая тряпка. Хвала небесам, хотя бы чистая.
Не открывая глаз, привычно оцениваю собственное состояние. Валяюсь целиком, все части организма на месте, нигде не больно, только вместо башки гранитный валун, да во рту противная сладость. Мокрида, умница наша, выучилась варить зелье, полностью снимающее симптомы похмелья. Главное умудриться вовремя влить его в глотку жертве горячительных напитков.
Лежу явно на кровати, но полностью одетый и в сапогах. Раздевать наемников не рискуют даже шлюхи. Слишком много в одежках и за голенищами бойцов серых отрядов припрятано прощальных подарков для мародеров, вздумавших поживиться с трупа павшего воина.
Мокрида, я тебя люблю. А если еще подашь завтрак в постель
Обойдесси, алкаш малолетний!
Это ты от Трэка научилась? Самой-то тебе сколько лет?
В этом моя ошибка. Повторять все слова Мокриды, ее предположения о моих умственных способностях и личной жизни, не буду.
Финальным аккордом хлопает дверь.
Черт. Мокрида обиделась. Зря я так с ней, конечно. Сколько бы не было лет соратнице, это ее собственное дело, а женщин вопрос о возрасте почему-то травмирует. Придется теперь извиняться.
Стучусь в дверь в соседнюю комнату.
Мокрида, можно?
В ответ тишина. Значит, можно. Когда нельзя, то и Трэкула сносит.
Целительница сидит на подоконнике и, глядя в ручное зеркало, яростно терзает расческой свою буйную вороную шевелюру.
Мокрида, прости дурака. Ляпнул, не подумав, теперь раскаиваюсь.
Искренне? покосилась на меня целительница.
Со всей совести.
Хорошо, за это прощаю. Условно-досрочно.
Всё хочу спросить, как выпускница юридического факультета оказалась в серых отрядах, но не решаюсь. О таком не говорят.
Мокрида, а что вчера было?
Это у тебя надо спросить, пожала плечами блюстительница нашего здравия. Мы с Трэком мирно заселялись. Спускаемся к ужину, а ты сидишь, один, но уже в хорошей кондиции. Пялишься в пустую кружку и воешь песню про черную птицу. Причем воешь в буквальном смысле. Ты что, совсем правила забыл?
Вопреки расхожему мнению и многочисленным легендам о буйных кабацких кутежах наемников, не вяжущие лыка бойцы серых отрядов встречаются на чаще, чем високосный год. Дело не в нашем высокоморальном облике, а в чистом расчете. Для человека, чья жизнь и благополучие напрямую зависят от способности быстро подняться и крепко держать оружие, смышлености и ловкости, бессознательное состояние недопустимо. Пока лежишь на солнце пьяный, легко прощелкать выгодный контракт и будешь потом сосать лапу в безмонетный сезон, или браться за совсем уж гнилые дела. А когда работаешь в команде, и необходимость куда-то бежать, соображая на ходу, может возникнуть в любую минуту, мало кто будет рад валяющемуся сосиской соратнику. Правила наемников возникли не по чьей-либо прихоти. Тот, кто ими пренебрегает, в серых отрядах надолго не задерживается. Да и в жизни тоже.
Но я-то вчера И главное, по какому поводу сорвался. В дом родной вернулся, память о прошлом одолела. Думать меньше надо! Обо всяких давно минувших переживаниях. Как же, право, стыдно.
Больно? деловито спросила Мокрида. Где?
Исключительно в области совести.
Значит, еще не отмерла. Рука, кстати, как? Дай посмотрю.
Ничего приятного в том, что тебе гнут, крутят и растягивают некогда сломанные пальцы нет, но после такой процедуры у Мокриды моя несчастная лапа начинает действовать гораздо лучше. А удовольствие подобное мне перепадает не так чтобы сильно часто. В общем, стоит потерпеть.